В то же время Джуди Гарленд продолжила сниматься в картине «Я могла бы продолжать петь», в которой ее партнером был Дирк Богард. В какой-то момент ей пришла в голову мысль, что для шестнадцатилетней Лайзы было бы неплохо прослушать пару-тройку спецкурсов в Сорбонне, и в результате Лайза отправилась во Францию. Однако Париж показался ей довольно тоскливым, особенно по сравнению с теми деньками, когда она жила и ходила в школу в Манхэттене.

По словам Лайзы: «В Сорбонне мне нравилось, даже несмотря на то, что особых знаний я там не получила. Правда, я выучила французский, что впоследствии отлично пригодилось для моих концертов. Но я твердо знала, чего мне хочется, ведь я уже все взвесила и обдумала. Я знала, что мне хочется самостоятельно жить в Нью-Йорке и брать уроки пения, танца, актерского мастерства, а там, глядишь, что-нибудь и наклюнулось бы».

В конце семестра 1962 года Лайза послала матери телеграмму. Джуди к тому времени снова вернулась в Штаты и выступала в Лас-Вегасе. Лайза заявила матери, что вылетает к ней, потому что ей надо сказать что-то важное. После этого Лайза купила себе билет на самолет и вернулась в Нью-Йорк, где у нее состоялась встреча с отцом. «Я решила бросить школу, вернуться в Нью-Йорк и выйти на сцену», – заявила она ему. Ответ отца, по всей видимости, застал ее врасплох – она никак не ожидала услышать: «Да, по-моему, самое время. В тебе столько энергии, что, пожалуй, пора найти ей применение».

Мачеха Лайзы, Дениз, также советовала ей поселиться в Нью-Йорке и всерьез заняться изучением театрального искусства. Этот совет совпал с собственными стремлениями Лайзы, потому что Нью-Йорк был ей больше по душе, нежели Голливуд. «Я мечтала о Бродвее, – рассказывала она. – Меня не слишком тянуло в кинозвезды. Театр же, наоборот, был этакой заповедной территорией, чего никак не скажешь о Голливуде и кино».

В конечном итоге Лайза отправилась в Лас-Вегас сообщить матери о своих планах. Она заявила Джуди, что хотела бы пойти по ее стопам.

Как только Джуди узнала, что дочь собирается к ней в Лас-Вегас , ей тотчас стало ясно, к чему все идет, хотя сама она придерживалась того мнения, что Лайзе все это совершенно ни к чему.

Джуди как-то поделилась своими размышлениями о шоу-бизнесе с Питером Эвансом, ее знакомым писателем: «С тех пор как я пришла в шоу-бизнес, я жила за счет аплодисментов. Но вся беда в том, что их невозможно отложить на черный день. Знаешь, киса, на всех этих «браво» особо не разживешься. И я молю бога, чтобы ни Лайза, ни Лорна не повторили судьбу матери. Ведь Слава – она приносит больше несчастий, чем что-то еще».

Но внутренний голос нашептывал Джуди, что все именно так и произойдет. Как выразилась сама Лайза: «Невозможно быть дочерью Винсенте Миннелли и Джуди Гарленд и в конечном итоге найти себя в страховом деле или торговле недвижимостью».

«Я тотчас поняла, что к чему, – вспоминала Джуди. – По-моему, она решила пойти в шоу-бизнес еще сидя у меня в животе, недаром она так толкалась. Когда пришла та телеграмма (сообщавшая о предстоящем приезде Лайзы), то первое, что мне пришло в голову, было: «Господи, да этот ребенок летит ко мне за тридевять земель и всю дорогу репетирует, что будет говорить» . И тогда я тоже начала репетировать, что мне ей сказать, причем в голову лезли всякие банальности о том , что ей следует непременно вернуться в школу.

Не успел самолет приземлиться, как Лайза сбежала по трапу и сразу бросилась ко мне. Я тотчас выпалила: «Лайза, почему бы тебе не пойти в шоу-бизнес?» И мы бросились друг дружке на шею и расплакались прямо у всех на виду, мы так и стояли – зареванные и счастливые».

Теплые чувства между матерью и дочерью нередко все же соседствовали с некоторой натянутостью, а в дальнейшем их отношениям предстояло претерпеть значительные перемены. Лайза говорила, что больше не нуждается в матери, как раз в тот момент, когда Джуди Гарленд поняла всю свою привязанность к старшей дочери. Желая казаться сильной, Джуди заключила с Лайзой своеобразную сделку: «Что ж, если тебе и впрямь очень хочется – давай дерзай. Но при одном условии: от меня никаких денег – даже не заикайся. Теперь, детка, ты сама себе хозяйка».

«Детке» в ту пору было всего шестнадцать. Мать, можно сказать, резала по живому, но сей факт служит наглядной иллюстрацией ее настроений в тот момент. Лайзу это, конечно, больно задело, но она не желала отступать от задуманного. Кроме того, в глубине души она надеялась, что если уж станет совсем туго, мать не бросит ее наедине со своими проблемами. Джуди отлично понимала, через какие муки надо пройти, чтобы прочно занять место в сердце рядового американца; ей самой пришлось сыграть милую, невинную девчушку, бредущую по Желтой Кирпичной Дороге со своим верным Тото. Она не забыла, что, между прочим, кандидаткой на эту роль первоначально была Ширли Темпл, поскольку Джуди выглядела старше своих лет. Когда же роль все-таки досталась ей, для съемок приходилось марлей плотно перебинтовывать грудь, чтобы казаться помоложе. Не забыла Джуди и зловредных выходок своих партнеров по фильму, всей душой ненавидевших малолетнюю нахалку, посягнувшую на их славу. Реальность оказалась грустной и изматывающей, зато иллюзия сработала, и Джуди вошла в дома миллионов людей по всему свету.

И вот теперь юная шестнадцатилетняя особа, между прочим, ее собственная дочь, начинает профессиональную карьеру, когда матери всего через несколько месяцев стукнет сорок.

Джуди уже вряд ли могла претендовать на образ юной, полной жизненных сил Дороти. Более того, всего несколько месяцев назад, 23 апреля 1961 года, в «Карнеги-Холл» состоялось рождение другой, новой Джуди Гарленд. Образ Дороти пережил трансформацию в культовую фигуру, которая будет доминирующей в отпущенные ей свыше годы жизни. В качестве концертной исполнительницы Джуди завоюет сердца американских гомосексуалистов, точно так же, как то позднее удалось Бетт Мидлер и Джейн Оливер. Позднее она так отзовется по поводу этой странной, однако глубокой привязанности: «Когда я умру, на Файер-Айленде наверняка приспустят флаг» *. До конца ее дней между Джуди и публикой на концертах будет неизменно царить любовь.

*Файер-Айленд – узкая песчаная отмель длиной 48 км, тянущаяся вдоль южного берега острова Лонг-Айленд. Место отдыха в мае-октябре.

Но когда одна любовь только расцветала, другая, наоборот, увядала и чахла, а в конечном итоге вылилась в ожесточенную тяжбу за право опекать Лорну и Джои, причем на какие ухищрения только не шли, чтобы лишить женщину законного права на своих детей. Лайза в это время продолжала свое восхождение к славе, но для матери то будут четыре с половиной года тяжких испытаний. По иронии судьбы, они как бы заново разыгрывали роли из картины «Родилась звезда».

Сид клятвенно заявил в суде, что Джуди не в состоянии справиться с материнскими обязанностями – она-де «эмоционально неуравновешенная личность, которая только за годы их совместной жизни около двадцати раз покушалась на самоубийство. По крайней мере трижды за год и многочисленное количество раз до этого она принимала сверхдозы барбитуратов. Шесть раз ею предпринимались попытки самоубийства путем перерезания запястий, локтевых вен, горла».

Боль и унижение продолжались – теперь целая армия бывшей прислуги и прочих прилипал открыто заговорили о ее пристрастии к алкоголю, буйстве и злоупотреблении наркотиками. Один из свидетелей утверждал, будто однажды Джуди разделась донага перед администрацией отеля.

В свою защиту Джуди заявила, что Сид грешил рукоприкладством, и она серьезно опасается за свою жизнь. Наконец, в 1965 году на День Благословения, Джуди получила долгожданный развод. Оба младших ребенка также остались с ней.

Тем временем шестнадцатилетняя Лайза обосновалась в Нью-Йорке, деля квартиру с разными своими знакомыми – например, с Таней Эверитт, вместе с которой они посещали актерский класс, и Таниным братом Трейси, который танцевал в постановке «Как преуспеть в бизнесе, не прилагая особых стараний». У Лайзы имелись 100 долларов сбережений и та «счастливая» пятидолларовая купюра, которую она получила на сцене «Паласа», исполнив вместе с матерью «Суони». Начало карьеры для Лайзы оказалось не из легких, однако она не желала отступаться даже после того, как ее со скандалом выкинули из знаменитой «Барбизонки», а вещи конфисковали в счет уплаты долгов. В ту ночь Лайзе пришлось переспать в Центральном парке, но она дала себе слово, что добьется успеха, не полагаясь на родительскую помощь. Фрэнк Синатра, первым навестивший ее после появления на свет, потихоньку послал Лайзе 500 долларов, чтобы как-то помочь ей продержаться первое время, однако гордость не позволила ей принять этот дар и Лайза отослала деньги назад.