Тон, каким он произнес свои слова, был самым торжественным, но все это показалось Никию насмешкой. Он перевел глаза на Поппею и понял, что не один он думает так: она смотрела на Лукана с нескрываемой ненавистью.

— Ты ловко умеешь расставлять слова,— проговорил Нерон, скользнув взглядом по сидевшей рядом Поп-пее,— это твоя профессия. Но напрасно ты думаешь, что можешь обманывать нас так же, как обманываешь публику!

— Я не понимаю, принцепс, в чем я провинился перед тобой... публикой? — У Лукана дрогнул голос.

— Ты не знаешь?! — воскликнул Нерон и обвел глазами гостей.— Вы слышите, наш Лукан чего-то не знает! А мы-то думали, что ты знаешь все на свете. А чего не знаешь, то тебе подсказывают боги, слетая по ночам с Олимпа!

Он прервался и уставился на Лукана: лицо искажено злобой и похоже на маску. Он хотел продолжить, но вдруг, конвульсивно дернув головой, встал и, пнув ногой стоявшее перед ним блюдо с фруктами, покинул комнату.

Все замерли, со страхом глядя на дверь, в которую вышел император. Никию показалось, что он до сих пор слышит звук его тяжелых шагов.

Поппея встала тоже. Она поочередно посмотрела на каждого из гостей — на Дорифора мельком, на Отона с насмешкой, на Лукана с холодной злобой — и, остановив взгляд на Никии, сказала, нетерпеливо махнув рукой:

— Проводи менл, Никий!

Никий встал и пошел вслед за ней, едва поспевая. Легкая накидка на ее плечах развевалась и походила на крылья.

Она ни разу не обернулась, а Никий так и не догнал ее. Постоял у двери и хотел было вернуться назад, но вдруг остановился и прислушался: ему показалось, что он слышит тяжелый топот шагов и бряцание железа. Шум приближался, и он со страхом смотрел в конец галереи, откуда исходил этот шум.

Но отряд солдат преторианской гвардии, направлявшийся арестовать Лукана, Отона, Дорифора и, может быть, его, Никия, так и не появился. Топот еще раздавался в ушах, когда он увидел показавшихся в конце галереи слуг со светильниками. Только тогда Никий понял, что уже темно, и вспомнил, что на сегодня у него назначена встреча с Онисимом. Постояв еще некоторое время и успокоившись, он вышел из дворца и направился в сторону садов Мецената, где его должен был ждать Онисим.

Еще вчера Теренций уговаривал его не встречаться с Онисимом. Глядя на Никия глазами, в которых стоял ужас, он говорил, что Онисим страшный человек и ему ничего не стоит убить Никия так же, как он убил Салюстия. «С твоей помощью»,— хотелось напомнить Никию, но он промолчал. Вместо этого он, как мог, успокоил Теренция, объяснив, что Онисиму нет никакой выгоды причинять ему вред, тем более убивать.

— Нет, нет,— всплескивал руками Теренций,— ты не знаешь, ты не видел его лица!

— Скоро увижу,— со смехом отвечал Никий, но на душе у него было тревожно.

Теренций качал головой, лицо его стало таким, будто Никий уже умер, а слуга оплакивает его.

Теперь, стоя у стены из грубого булыжника, вслушиваясь и вглядываясь в темноту, Никий жалел, что все-таки пошел на встречу. Во всяком случае, не стоило идти одному, тем более что Симон предлагал пойти вместе. Но сейчас уже поздно жалеть, хотя идти сюда, в пустынное место за садами Мецената, было очевидной глупостью, ведь на него могли напасть обыкновенные грабители, каких много обретается в Риме.

Он услышал шорох справа и вздрогнул, когда низкий мужской голос из темноты спросил:

— Ты Никий?

— А ты кто? — в свою очередь спросил Никий, стараясь не выказать голосом страха, но все равно не очень уверенно.

Человек в плаще и надвинутом на глаза капюшоне приблизился к Никию и молча сдвинул капюшон на затылок. Насколько ему удалось разглядеть в темноте, мужчине было лет пятьдесят или около того — густая борода, густые волосы и глубоко посаженные глаза. Некоторое время он молча смотрел на Никия, потом сказал своим низким, чуть хрипловатым голосом:

— Я Онисим. Я ждал тебя.

— Вот я и пришел,— проговорил Никий чуть насмешливо, снова стараясь продемонстрировать уверенность, но насмешка прозвучала жалко.— Что ты хотел сказать мне?

— Тебе известно, что я послан учителем Петром? — спросил Онисим.

— Да, Симон говорил мне.

— Значит, тебе известно, что Павел в тюрьме, а Петр да еще Иаков теперь главные наши учителя?

— Мне это известно,— сдержанно кивнул Никий.

— И ты знаешь, что каждый из наших братьев должен идти туда, куда они пошлют его, и делать то, что они скажут?

Онисим говорил почти совсем без выражения: не спрашивал, не утверждал, а лишь сообщал. При этом он смотрел на Никия, ни на мгновенье не отводя взгляда, и с каждой минутой Никию делалось все более не по себе. Он опять вспомнил предостережения Теренция и пожалел, что не послушался слугу.

— Я послан от учителя Петра, чтобы передать тебе,— монотонно продолжал Онисим,— ты должен покончить с чудовищем, именуемым Нероном. Ты хорошо понимаешь мои слова?

— Да.

— Ты сделаешь то, что велит учитель Петр?

— Нет.

Это внезапное «нет» выскочило как бы само собой, без ведома Никия, не собиравшегося отвечать так. Он и сам не понял, как же это произошло.

— Ты отказываешься? — все так же спокойно, по крайней мере без видимой угрозы, спросил Онисим (лучше бы он угрожал — спокойствие его тона было особенно зловещим).

— Нет,— уже осознанно произнес Никий,— не отказываюсь, но ведь такое не делается просто.

— Тебе это сделать просто. Нужно только вытащить нож и ударить им в левую сторону груди или в горло. В горло надежнее.

— В горло надежнее? — переспросил Никий не потому, что хотел утвердиться в том или ином способе убийства, а потому, что был возмущен.

— Да, надежнее,— то ли не замечая возмущения Никия, то ли не желая его замечать, подтвердил Онисим.— Нужно или бить под подбородок, но как можно глубже, или резать от уха до уха, но здесь нужна сноровка. Скажи, ты никогда не делал этого?

— Я никогда не делал этого! — закричал Никий и, отступив на шаг, уперся спиной в уже остывшие за вечер камни стены.

— Не говори так громко,— спокойно заметил Онисим,— нас могут услышать.

— Но я никогда, никогда не делал этого! — понизив голос, горячо прошептал Никий.— И учитель Павел, он никогда, никогда...— Он задохнулся и не смог продолжить.

— Учитель Павел в тюрьме,— напомнил Онисим, делая шаг вперед, чтобы снова приблизиться к Никию. Тому уже некуда было отступать, и он как можно плотнее вжался в стену.— Учитель Павел в тюрьме,— повторил Онисим, и первый раз за все время разговора голос его прозвучал с некоторым напором.— Теперь Петр и Иаков главные учителя, и ты обязан подчиниться их воле.

— Но разве учитель Петр мог повелеть совершить убийство! Ведь он видел Иисуса, а Иисус говорил, что убивать нельзя!

Онисим вздохнул, обдав Никия тяжелым чесночным духом. Никий поморщился и задержал дыхание, а Онисим сказал:

— Кому ты не веришь: мне или учителю Петру?

— Ты не так понял,— быстро ответил Никий,— я не сказал, что не верю, я просто думал, что учитель Петр...

— Тебе не о чем думать,— прервал его Онисим,— учитель Петр думает за тебя.

— Но я не умею! — уже просительно проговорил Никий, стрельнув глазами в сторону. Подумал: «Если толкнуть его посильнее в грудь, то можно убежать и скрыться в темноте».

Но Онисим словно бы прочитал его мысли.

— Тебе уже некуда деться, Никий,— сказал он.— Если ты попытаешься бежать, я убью тебя как отступника, как того, кто выступает с проклятыми римлянами против братьев своих. Если ты согласишься, но обманешь, то тебя все равно ждет смерть,— если не сумею я, то кто-нибудь из наших братьев в Риме все равно достанет тебя. Выхода нет, помни это.

— Но я не собирался бежать,— чуть обиженно произнес Никий.— Зачем бы я пришел сюда, если бы хотел сбежать!

— Ты возьмешь нож и убьешь его,— продолжал Онисим, словно Никий ничего не говорил в свое оправдание.— И ты должен сделать это как можно скорее.

— Ну хорошо, хорошо,— прерывисто вздохнул Никий,— но ведь если я сделаю это, меня тут же схватят...