— Ну что ты? Что? — Я встал на колени перед ней и попытался ее обнять.

— Ты бросил меня… Я проснулась от холода, а тебя нет, — продолжала всхлипывать LP, и я не знал, что ответить. — А еще мне приснилось… мне приснилось… мне…

И она зарыдала так, словно все это время сдерживала горе внутри, а сейчас выпустила его наружу.

Маленький Будда

Санчи

Дорога из Манду в Санчи длинна и однообразна. Пару раз, завидев придорожные храмы, я обращался к Саиду за разъяснениями, но тот выдавливал из себя жалкое сипение и обреченно показывал на замотанное тряпкой горло. При этом усы его топорщились так печально, что мне становилось стыдно за эксплуатацию больного водителя. Прошлой ночью в Манду я чуть было не вытащил его из автомобиля, где он готовился провести ночь, и не привел с собой в наш скромный номер. Меня остановила лишь перспектива ночлега на каменном ложе втроем: а спать на земляном полу недужному шоферу было вряд ли полезнее, чем в «амбассадоре».

Некоторое разнообразие поездке добавляли мелкие неурядицы. За Индором мы догнали моторикшу с молодоженами и дюжиной свисавших с боков свадебных гостей. Невеста была так хороша, что я не удержался и послал ей воздушный поцелуй. Вероятно, этого делать не стоило — лицо жениха перекосилось от ярости, и лишь благодаря искусству Саида и преимуществу в скорости «амбассадора» нам удалось уйти от объяснений с воинственными аборигенами. Недоезжая Бхопала, мы сбились с пути, пропетляли час по проселку и заехали в песчаный карьер. В ответ на все вопросы Саид сипел, хрипел и сморкался. По пути я не выдержал и купил ему антигриппин местного производства. Теперь всякий раз, когда моя совесть начинала напоминать о себе, я успокаивал ее парой таблеток, которые вталкивал в Саида. Я надеялся, что к Санчи, где мы намеревались провести ночь, он пойдет на поправку. Но моим надеждам не суждено было сбыться: Саиду лучше не становилось. Вечером мне пришлось накормить водителя ужином и снять ему номер в гостинице. Это значительно выходило за рамки подписанного в Аурангабаде договора с хозяином-джигитом и, безусловно, могло считаться актом небывалого гуманизма. С мыслями о собственном благородстве я и уснул.

Среди ночи я проснулся от зуда во всем теле. При свете настольной лампы на руках и ногах стали видны десятки укусов, а на стенах нашего номера — сотни комаров: сетка на окне оказалась поврежденной. Мной овладело бешенство: со шлепанцем в руках я полез на стул и начал крушить несметные вражьи полчища, оставляя на стенах кровавые пятна и полосы. Вызванный поутру менеджер в ответ на мои жалобы осмотрел некондиционную сетку и, сокрушенно покачав головой, пробормотал что-то о буддийских ценностях и о любви ко всему живому. Потом вытащил из кармана небольшой распылитель с белилами и моментально закрасил следы кровавого побоища. После чего стена стала девственно чистой, зато пятна от укусов краснели на коже, нестерпимо чесались и портили впечатление не только от древнейших буддийских памятников, но и от буддизма вообще.

В первый раз мы увидели доктора Шталля за завтраком. Он в одиночестве сидел за столиком и читал «Хандельсблатт». Где можно добыть немецкую газету в самом глухом углу штата Махарастра, было неясно. Позднее, познакомившись с доктором, я прямо спросил его об этом. Он удивленно взглянул на меня, потом перевернул газету — номер был прошлогодним. Купил его доктор перед отлетом в Индию во франкфуртском аэропорту и с тех пор неизменно — во время каждого приема пищи — просматривал. При этом нужны ему были не новости из внешнего мира, а сам процесс чтения за едой. «Традиции существуют для того, чтобы поддерживать мировой порядок», — сказал доктор Шталль и аккуратно вытер салфеткой уголки рта.

На осмотр Санчи мы отвели полдня. От гостиницы, где мы остановились, до знаменитых ступ[3] было не больше полумили. Некоторое время мы с LP шли по асфальту, потом свернули на грунтовую дорогу, купили билет в будочке возле проволочной ограды и по тропинке поднялись на холм. Оттуда как-то разом открывался вид на десяток космических сооружений. Они были похожи сразу на всё — от летающих тарелок до перевернутых узбекских пиал. Надо сказать, впечатление ступы производили среднее: по сравнению с мексиканскими пирамидами не поражали воображения ни размерами, ни красотой. Одна лишь Великая ступа императора Ашоки — тридцатиметровая в диаметре полусфера — привлекала внимание каменным забором с четырьмя воротами, распахнутыми на все стороны света. Ворота были украшены скульптурами людей и зверей, застывших от сознания важности собственной миссии. Позади полусферы (хотя где у полусферы это «позади»?) беспорядочно стояли колонны, напоминавшие об античной Элладе или о Древнем Риме. А где-то далеко-далеко у подножия холма виднелась железная дорога, и по ней среди зеленых полей под синим-пресиним небом бежал крошечный поезд. Ничего не надо было придумывать, готовая фотография! Оставалось только в ручном режиме выставить фокус на «бесконечность». Так, чтобы паровоз и вагоны вышли резкими, а античные колонны — размытыми. И получится поезд, бегущий сквозь время! В общем, идея банальная, но результат мог бы получиться эффектным.

Я установил штатив с фотоаппаратом, склонился к видоискателю и почувствовал, что кто-то наблюдает за мной. В трех метрах за моей спиной стоял доктор Шталль. То есть в этот момент я еще не знал о нем ничего, кроме того, что за завтраком он читал «Хандельсблатт». Смотрелся доктор очень колоритно. Он был слегка полноват и изрядно лыс. Одежда его состояла из сандалет, пестрых шорт и рубашки с иероглифами. А с носа, будто пара миниатюрных аквариумов на коромысле, уныло свисали очки с толстенными линзами. За их стенками плавали два огромных внимательных глаза.

— Доктор Шталль, — представился фрик и сомкнул ладони перед грудью в восточном приветствии. — Не помешаю?

Несмотря на домашний вид, доктор Шталль был нормальным бродягой. Наряд скорее отражал нестандартный путь попадания доктора в бездомное братство. Впрочем, кто знает, каков он, стандартный путь в бродяги? От тюрьмы и от сумы…

Когда-то доктор Шталль служил в больнице в Бремене, имел свой дом с садиком и был добропорядочным бюргером. Его жизнь текла по раз и навсегда намеченному руслу. Так бы и дотекла до логичного завершения, если бы однажды жена не ушла от него к какому-то другому — тоже добропорядочному — немцу. Доктор Шталль был так удивлен случившимся, что, несмотря на полученную повестку в суд о разделе имущества, подал заявление в полицию о том, что жену похитили. В дальнейшем это послужило поводом признать доктора не полностью вменяемым. В результате бывшая супруга получила не только то, что ей причиталось, но и то, чего хотелось. А хотелось ей всего! После проигранного в суде процесса и потери места в больнице («вы обязательно к нам вернетесь, доктор, как только поправитесь!») у доктора Шталля внутри что-то заклинило. Он несколько раз по инерции зашел на биржу труда, но работы не было. Однажды утром он прихлопнул ладонью назойливый будильник и решил не вставать. Но долго лежать доктору Шталлю не дали: его жизнь потекла по иному — но тоже логичному — руслу. Невыплаченные кредиты превратились в реальные долги. Оставшись в итоге без крова и денег, он отправился в Индию: кто-то сказал ему, что здесь можно обойтись и без того, и без другого. Что доктор теперь сам успешно и доказывал на практике.

Обо всем этом я узнал за обедом (тогда же доктор ответил на мой вопрос, где ему удалось добыть «Хандельсблатт»). А пока он стоял за моей спиной и наблюдал, как я фотографирую.

Я и вообще-то не люблю, когда за мной наблюдают. Тем более из-за плеча! К тому же снимок не получался: мешало невесть откуда взявшееся пятно на объективе. Все вокруг было серым от пыли, и найти кусок чистой ткани, чтобы протереть линзу, было негде. Я уже готов был отшить назойливого незнакомца, но, повернувшись, увидел, что тот протягивает мне тряпочку для протирки очков.

— Надо помогать друг другу, — нравоучительно сказал доктор Шталль. Он выглядел настолько нелепым, что подобная банальность из его уст воспринималась вполне органично.