— Поехали, пока тигры голодные! — увещевал нас молодой белозубый шофер Шарма из-за двери.

Благодаря тому, что в заповедник пускали только на местном транспорте, у Саида выдался выходной. Кое-как поднявшись и позавтракав чаем с пресными лепешками «роти», мы забрались в открытый джип и поскакали по ухабистому проселку. К шести утра надо было попасть в управу заповедника за пропуском. Когда мы подъехали, возле деревянной лестницы, ведущей на второй этаж, толпилось с полдюжины водителей, а во дворе было не протолкнуться от машин.

В Индии есть заповедники крупнее, чем Бандавгарх, но нет более известного: в любом путеводителе говорится, что здесь самая большая на земле плотность обитания тигров. К ним-то мы и приехали!

Пока Шарма отмечал документы, я сфотографировал LP под плакатом, на котором был изображен тигр, выглядывающий из-за экзотического куста. Под тигром было написано: «Не расстраивайся, если тебе не удалось меня увидеть. Важно, что я увидел тебя!» Фраза показалась мне знакомой, но времени вспоминать не было. Да и нужны нам были тигры, а не слова!

Через полчаса, заплатив по индийским меркам сумасшедшие деньги за обязательного, но ни слова не знавшего по-английски экскурсовода, мы въехали в лес. Утреннее солнце путалось в кронах деревьев, и дорога была пятниста, как маскхалат. За каждым кустом кто-то шевелился, отовсюду раздавались незнакомые звуки. Экскурсовод время от времени говорил «р-р-ррр!» и при этом улыбался белозубой обезоруживающей улыбкой. Я достал видеокамеру и приготовился снимать.

Дорога по спирали поднималась к древнему форту. В незапамятные времена Рама построил его для своего брата Лакшманы, чтобы тот следил за островом Ланка, где правил злыми духами-ракшасами демон Равана — тот, что еще раньше раскачал божественную гору Кайлаш, а потом выпросил у Шивы источник его силы — лингам[6], чем страшно напугал остальных богов. К счастью, на острове победило добро, и теперь все тамошние новости связаны с урожаем отличного цейлонского чая. И только форт, судя по всему, хранил в своих стенах чары времен чудесной Рамаяны: как мы ни пытались к нему приблизиться, он отступал все дальше и казался все недоступнее.

С упорством фигуриста мы продолжали выписывать петли по джунглям. Шофер болтал с англонеговорящим гидом, и при этом оба смеялись. Я смотрел по сторонам: кругом, не обращая внимания на людей, паслось неприлично много оленей и ланей. Поначалу при виде изящных животных я непроизвольно жал на гашетку видеокамеры. Потом мне это надоело, и я попытался расшевелить не до конца проснувшуюся LP.

— А знаешь, — задумчиво сказал я, — чтобы разглядеть друг друга на таком расстоянии, надо самим быть стокилометрового роста!

— Ты это о чем?

— О линии горизонта. С Джомолунгмы, к примеру, видно всего за триста пятьдесят километров. А до этой самой Шри-Ланки отсюда не меньше двух тысяч.

— Ну… возможно тогда земля еще не была круглой, — равнодушно заметила LP и снова задумалась о своем.

Несколько раз мы пересекали небольшие речки. Время от времени Шарма поворачивался к нам и рассказывал о животных, которые водятся в заповеднике. При этом, подражая им, индиец издавал такие звуки, что мы покатывались со смеху. Животные же, словно желая проиллюстрировать рассказ шофера, высовывали морды из зарослей, свешивались с ветвей, зримо и незримо наблюдали за нами отовсюду. Но меня интересовали исключительно тигры, а тигров среди обитателей леса не было. Зато туда-сюда, как на городской магистрали, сновали джипы. В них сидели старые толстые американцы, японцы и прочие первопроходцы с фотоаппаратами. Выглядели они настоящими угнетателями сопровождавших их мелких индийцев, но при встрече с нами так приветливо улыбались и так радостно махали руками, что нам ничего не оставалось, как улыбаться в ответ. Они издалека кричали, что видели тигра, и от этого их счастливые рожи казались еще более омерзительными. В какой-то момент мне даже пришло в голову, что администрация заповедника содержит ораву вышедших на пенсию бледнолицых актеров, чтобы дурить головы туристам вроде нас.

К десяти утра, накрутив добрую сотню километров, мы въехали на окруженную лесом площадку с беседкой посредине. Сюда по рации стекалась информация от рейнджеров о том, где находятся полосатые хищники. Шофер с гидом направились к беседке, а я остался в джипе развлекать LP историями из книжки о заповеднике.

Среди прочих был там рассказ про «тигриного Лота» Махана. Махараджа округа Рева, маленький противный человечек с торчащими в стороны усами, на протяжении всей своей никчемной жизни безжалостно убивал тигров. Он уничтожил сто одиннадцать полосатых зверей, а пощадил лишь одного — Махана. И вовсе не потому, что тот был крошечным тигренком, а потому, что шкура у него была белая. Индусы верят, что белый тиф приносит счастье. Посему мерзкий махараджа надумал вывести новую «счастливую» породу и спаривал белошерстого «выродка» направо и налево. Однако белые тигрята получались лишь тогда, когда Махану в подруги выпадали собственные дочери. История выглядела тем более грустной, что никто с тех пор не видел белых тигров на свободе. Еще в книжке была душещипательная история о Чарджере — полосатом «короле Лире», которого в старости изгнали из заповедника собственные дети.

— А зачем Раме нужно было следить за тем демоном? — неожиданно не в тему спросила LP.

Я не сразу понял, о чем меня спрашивает подруга, и ответил после паузы:

— Потому что Равана украл его возлюбленную Ситу.

— И что, удалось отбить?

— Ну да, с помощью обезьян и их царя Ханумана. А потом сам же Рама и прогнал ее, якобы за измену. На востоке нельзя, чтобы женщина жила в чужом доме, даже если ее похитили.

— Умные люди, — словно рассуждая сама с собой, сказала LP и посмотрела в сторону беседки. Оттуда бежали к джипу наши провожатые. Шарма, едва усевшись, ударил по газам, и машина помчалась вверх, в направлении форта.

— Тайгер, р-р-ррр! — скорчил ужасную рожу гид и скосил глаза по ходу движения, но, сколько я ни всматривался, ничто не указывало на присутствие страшного хищника. Джип остановился так же резко, как тронулся. Гид приложил палец к губам и махнул рукой вглубь чащи. Ничего там не было — все те же стволы, кусты и лианы! Все те же тени — колеблющиеся, зыбкие, от которых мельтешило в глазах и от этого временами в самом деле чудилось, что за деревьями мелькает чья-то полосатая шкура. Мне все это уже изрядно надоело, и я демонстративно соскочил с джипа, чтобы зайти за куст. Шофер и гид как-то синхронно побелели и, бросившись следом, втянули меня обратно в кузов. И тотчас же откуда-то справа раздался рык. Был он тяжелым и уверенным в себе, словно басы у распевающегося перед выходом на сцену Шаляпина. Я напрягся и почувствовал, как рядом замерла LP. В своем желании увидеть тигра мы были похожи на собирателей автографов, караулящих кумира на выходе из театра. Но прошла минута, потом другая, и опять никто не появился. Разочарованный, уставший от напряжения, я на мгновенье прикрыл глаза, и в этот момент LP безмолвно вцепилась мне в локоть.

— Вон! Там! За кустами! — зашептала она, стараясь привлечь мое внимание к тому, что видела сама и чего до поры не мог разглядеть я. Тигр явился мне неожиданно: так возникают объекты в оптических головоломках. Можно до боли вглядываться в нагромождение деталей, и все будет напрасно. А найдется то, что ищешь, лишь когда устанешь и мысленно махнешь рукой — не больно-то и хотелось!

Тигр неподвижно стоял в просвете между кустами в тридцати метрах от джипа. Я суетливо сорвал с плеча видеокамеру и не сразу отыскал зверя в окуляре. Когда же нашел и приблизил, то разглядел и какой-то подозрительный холм рядом с ним: еще не зная, что это, я инстинктивно почувствовал отвращение, и мерзкий липкий сгусток пополз вверх от живота к груди. У ног хищника лежал огромный — почти такой же огромный, как сам тигр, — зомбар! Олень еще дышал — его голова подрагивала и бок судорожно приподнимался, — но тигр уже не обращал на него внимания. Он смотрел прямо на меня, не отводя взгляда от объектива, словно помогая мне запечатлеть себя во всей красе. А я, как завороженный, жал на кнопку «зума», всё приближая и приближая чудовище, пока его морда целиком не заполнила окуляр видеокамеры. У зверя были равнодушно-веселые глаза, и эта веселость, и это равнодушие были страшнее вымазанных в крови усов и выглядывавших из-под верхней губы кривых клыков. Постояв секунд семь или восемь, тигр улыбнулся и неторопливо зашел за куст. Олень остался лежать на траве и вскоре перестал подавать признаки жизни. В глубине густого южного леса он казался далеким светлым пятном. Отчего-то вспомнилось, как я стоял над пропастью в Манду, а на дне ее белело что-то, казавшееся мне женским платьем. И тотчас же в душу проникла тревога.