—

Так-так. Скажи-ка мне, друг, а что тебя погнало из Афонского монастыря в Злату Прагу? Я вижу: ты ищешь истину. Значит, ищешь Бога. Потому что истина — это Бог. Ты хочешь улучшить этот грешный мир, чтобы в нём было меньше жестокости и больше порядка?

—             

Конечно. Только никто не знает, как это сделать.

—

Мы знаем. Иезуиты. И если желаешь изменить мир к лучшему, иди к нам. Ты ведь умный парень. И немного философ. А для философа ясно, что Бог один. И ему не важны обряды. Обряды важны только людям.

«Черт! Он что подслушал мои мысли?» — удивился Григорий.

—

Большинство людей жадны и глупы. Каждый думает о себе, — продолжил пан Йожеф неторопливо. — И только мы думаем обо всех. Мы хотим навести в мире порядок. Настоящий порядок. Чтоб везде был мир, без войн и мятежей. Чтобы всем управляли мудрые и просве­щённые пастыри. Не было голодных. И все стали намного счастливее и ближе к Богу. В Южной Америке, в Парагвае, мы уже создали свое государство, где нет голодных и бедных. Туземцы — гуарани — дружно работают и веселятся под благожелательным надзором добрых пасты­рей.

—             

А пока Святая инквизиция жжёт вольнодумцев...

—             

Это было давно. Реформация нас многому научила.

Сейчас вольнодумцев чаще жгут кальвинисты в Женеве, чем ка­толики в Риме.

Иди к нам. Ты ведь знаешь и древнегреческий? Я как-то видел, ты листал Гиппократа. Да вроде ещё и другие языки.

—

Верно. Арабский, древнееврейский, турецкий, польский...

—             

У тебя дар к постижению языков. Господь тебя отметил не слу­чайно.

Такой человек нужен в Ордене. Ты можешь сделать сказочную карьеру...

—             

Зачем мне карьера? Спасибо, вам, пан Йожеф. Вы хороший че­ловек, но к иезуитам я не пойду. Хотя бы потому, что они жгут книги. «Этику» Спинозы.

—

Вот оно в чём дело! Тебя успели отравить вольнодумные идеи. Жаль, очень жаль. Ты мне понравился, Грегор. Давно у меня не было такого прекрасного наборщика. В книге Цицерона ты не сделал ни одной ошибки и даже исправил три, вкравшиеся в рукопись. Ну что ж... — пан Йожеф помолчал. — Скажи, Грегор, зачем ты связался с этими сумасбродами: паном Александром и другими? Ведь ты даже не чех. Как всегда, нашёлся доносчик. Конечно, их ждёт кара. Мне жаль тебя. Постарайся уйти, пока цел. Если бы ты пришёл к нам, мы бы тебя защитили. Можно стать аффилированным членом Ордена, не наде­вать рясы. Подумай ещё раз.

—

Спасибо, пан Йожеф. Постараюсь скрыться. Огромное вам спасибо.

Гриша побежал домой. Хотел предупредить пана Александра, пока не поздно, но на углу увидел покрытую снегом, нахохлившуюся фигурку.

—             

Хеленка! Что ты тут делаешь?

—

Тебя, дурака, жду. Беда, Грегор. Пришли стражники, аресто­вали пана Александра. У него обыск. И тебя спрашивали. Зачем только ты с этими дурнями связался? Ты ведь даже не наш!

—             

Не успел я его предупредить. Худо. Придётся бежать.

—

Да уж. Пора тебе уходить из Праги. Пойдём, я отведу тебя к своей тётке. Укроешься на пару дней. А там — воскресенье, мужиков с рынка поедет много. Проскочишь.

—             

Как же Янко?

—             

Небось. Передам я твоему дружку.

—             

А пан Карел?

—

Повезло ему. Утром уехал к отцу в Пльзень. Мы постараемся предупредить и его.

Говоря все это, Хеленка быстро вела Григория на окраину. Там, в большой старинной пекарне, жила с семьёй пани Мария, сестра пани Ханны.

Она обрадовалась Хеленке и, выслушав торопливый рассказ пле­мянницы, улыбнулась Грише:

—             

Не волнуйтесь, пан Грегор. Хеленка о вас много говорила. Хо­рошего человека надо выручать. Спрячем вас, никто и не увидит. Про­води его на чердак, девочка.

Горькое это было прощанье. Хеленка плакала. Григорий метался по чердаку, как зверь в клетке.

—             

Господи, почему я такой неудачник! — говорил он с горечью. — Встретил такую девушку, такое чудо, и принёс ей одно горе. Не нужно было мне и подходить к тебе близко, родная моя. Знал ведь, что мою бродячую судьбу с твоей не свяжешь. Дурак проклятый!

—

Нет, Грегор, нет. Это счастье, что я тебя встретила! — Хелена подняла заплаканное лицо. — Теперь я и в старости буду вспоминать, какой чудесный, ласковый и нежный милый был у меня. Редко у какой девушки бывает такая любовь. Ты для меня как принц из сказки. И не кори себя. Может, оно и к лучшему, что у нас так кончилось. Я ведь с самого начала знала, что не стану твоей женой. Уже скоро, после Пасхи, я выйду замуж за старого друга моего отца пана Повондру. Год назад он овдовел.

Пан старше меня лет на двадцать, да это не важно. Главное, че­ловек он добрый, хороший. Я его с детства знаю. Так что, может, наша разлука и к лучшему. У него свой дом, и я стану хозяйкой. Не думай, у нас в Праге все порядочные девушки выходят замуж по выбору роди­телей. Прощай, мой милый.

Григорий вытер слёзы.

—

Бедная моя девочка! Вот ты какая оказалась, смелая да разум­ная. Возьми, я вчера купил тебе колечко, да не думал, что станет оно прощальным. Вспомнишь меня.

Григорий вынул из кармана завёрнутый в шёлковую тряпочку се­ребряный перстень с красным кораллом.

Назавтра пришёл Янко, принёс Грише всё его барахло, в том числе и «Мысли» Паскаля. Григорий развернул платок и удивился:

—             

Это ж книга пана Александра. Он так дорожил ею.

—             

Вернётся ли он живым? Считай — подарок от него на память.

Прощаясь с Гришей, Хеленка отдала ему свою вишнёвую флейту.

—

Отец надеялся, что я полюблю её. А я так и не научилась тол­ком играть. Вспоминай меня, Грегор, хороший мой, — попросила де­вушка.

Вечером в воскресенье они вышли из Праги в толпе возвращав­шихся с рынка мужиков. Григорий низко накинул капюшон, но никто не остановил друзей.

Бавария

Беглецы шли по заснеженным дорогам, ночевали в избах. Чехия кончилась, теперь друзья шли по Баварии. В сочельник с утра повалил снег. Идти по сугробам было тяжело. Ближе к вечеру ветер усилился.

—             

Пурга начинается, — сказал Янко. — Пора искать ночлег.

Скоро друзья вышли на окраину деревушки. Мальчишка показал

дорожку к постоялому двору. Молодой хозяин, бывший явно навеселе, обрадовался:

—             

Вовремя вы пришли, парни! Рождество Христово! Ужин готов. По пять крейцеров вас не разорит? Угощу на славу.

На середине стола красовался большой котёл с дымящимся Айс- баном⁷.

Друзья скромно пристроились с краю.

—             

До церкви шесть вёрст, — сказал хозяин. — Бабы ушли на ноч­ную службу. Обойдёмся! Герр писарь молитвы знает.

Писарь прочёл молитву. Нестройно спели рождественский гимн:

«Штиле нахт, хейлиге нахт»»¹.

Кто-то подъехал к постоялому двору. Хозяин выбежал встречать. Вошёл высокий, дородный юноша лет двадцати, с холёной русой бо­родкой, в роскошной лисьей шубе и меховой шапке. Это был Якоб Вай- скопф, сын богатого купца и мануфактурщика из Фюрта. Хозяин помог гостю раздеться и усадил во главе стола.

—

С Рождеством вас! Хозяин, подай вина! Я угощаю! — властно сказал герр Якоб.

Хозяин принёс вино, поставил Вайскопфу серебряную чарку, а остальным гостям оловяные.

В разгар ужина в корчму ввалилась шумная толпа ребятишек с рождественским вертепом. В большой деревянной коробке горели свечи, стояли неуклюжие, вырезанные, деревенским мастером вол и ослик. Мария и Иосиф склонились над крохотным Иисусом. Дети вы­строились у двери и по команде худой девочки запели рождественские гимны на латыни. Потом девочка обошла всех постояльцев корчмы, и каждый бросил в её корзинку сколько мог. Купец дал целых десять крейцеров.