—             

А что будет на диспуте?

—

Приходи, увидишь. Нас семеро будет защищаться на степень бакалавра. Трое чехов, два немца и два силезца. На диспуте главное — не теряться и уметь остро ответить. Язык у меня привешен неплохо.

Авось справлюсь. Ладно, надо хоть почитать Овидия-то.

В доме пани Рудаковой к столь важному событию готовились за­ранее. Решили все вместе устроить праздник и угостить новоиспечён­ного бакалавра и его друзей на славу.

Меню обсуждали за две недели. Марта очень удачно купила двух больших гусей. Пан Александр взял на себя вино. А друзья, студенты, готовили торжественную встречу с оркестром, шутки, тосты и весёлые песни.

Покойный пан Ян Рудак, почтенный секретарь Имперского суда, был большим любителем музыки. Каждую неделю он разыгрывал трио и квартеты с друзьями. В доме остались две скрипки, альт, три флейты и кларнет. Оркестр собирал пан Герман, студент-медик. Он играл пер­вую скрипку, альт взял пан Александр, вторую скрипку — пани Марта, а флейта досталась Грише. Репетировали в те вечера, когда пана Ка­рела не было дома.

В день диспута пан Карел надел положенную в торжественных случаях мантию, отстоял с утра в капелле университета мессу святой Екатерине, покровительнице артистического факультета.

Доцент и два магистра экзаменовали его недолго: магистр, пан Тропка, был его давним приятелем. После этого в готическом зале Ка- ролинума начался диспут.

За столом на возвышении, покрытым бархатной скатертью, сидел иезуит, в парадной мантии, большом берете и модном парике, декан артистического факультета, рядом с ним шесть профессоров.

Первым делом каждый аспирант произнёс торжественную при­сягу:

«Клянусь и обязуюсь всегда и во всём подчиняться пану декану и факуль­тету, хранить почтение и верность коллегии докторов и магистров, никогда не нарушать ни прямо, ни косвенно статутов, древних прав и обычаев универ­ситета...»

Пан Карел выступал третьим. Он бодро вышел на трибуну, по­правил шапочку и начал звучными латинскими стихами Овидия:

Всякий влюблённый - солдат, и есть у Амура свой лагерь.

В этом мне Аттик, поверь: каждый влюблённый - солдат

— Третья любовная элегия Овидия начинается с чёткого силло­гизма. Автор устанавливает —

Determinare

— положение о сходстве влюблённого и солдата, о явной аналогии любви и войны. Далее он об­основывает —

Arguere

— данное положение —

Dogmata

Scientarum

, — продолжил Карел с воодушевлением.

Элегия ему нравилась, и Карел с удовольствием читал строчку за строчкой, поясняя каждую из них комментариями на почти безоши­бочной, классической латыни.

Григорий, Янко, пани Марта и другие приятели Карела стояли на галерее, куда пускали посторонних. Гриша тихонько переводил ла­тинские стихи:

Кто же стал бы терпеть, коль он не солдат, не любовник, Стужу ночную и снег вместе с дождём проливным ?

Оппонент, магистр Шмундт, на высокой резной трибуне напро­тив, что-то записывал, готовил возражения. Аргументы Карела, не слишком веские, но неизменно остроумные и весёлые, нравились за­полнившим зал студентам. Оттуда то и дело слышались одобряющие возгласы.

Два старика профессора, сидящих на возвышении, явно были недовольны. Один из них что-то возмущённо шептал декану на ухо. Но тот, похоже, не поддержал старика.

Отроду бы/л я ленив, к досугу беспечному склонен, Душу расслабили мне дрёма и отдых в тени. Но полюбил я, и вот - встряхнулся, и сердца тревога Мне приказала служить в воинском стане любви. Бодр, как видишь, я стал, веду ночные сраженья. Если не хочешь ты стать праздным ленивцем - люби!

—

Овидий кончает элегию мощным приказом, императивом: «люби!», — сказал пан Карел. — Конечно, меня могут спросить: следует ли нам, верным сынам Католической Церкви, читать и изучать столь нечестивые стихи языческого поэта? Однако следует вспомнить, что Господь в неизреченной милости своей открывал грядущее неким пра­ведникам. Все знают, что Вергилий прямо предсказал рождение Гос­пода Иисуса Христа. Каждый истинно верующий видит, что и в этих прекрасных стихах Овидия речь идёт вовсе не о плотской, греховной любви, а подразумевается истинная любовь — любовь к Господу нашему, и война не ради славы или добычи, а священная война с еретиками и язычниками. Именно поэтому Овидий достоин почитания и изучения! Я кончил.

Оригинальный конец вызвал бурю восторгов. Студенты даже крикнули Карелу:

—

Виват!

Оппонент, не ожидавший столь эффектной концовки, на­столько растерялся, что только мямлил какие-то не слишком убеди­тельные возражения.

Старый профессор, сидевший рядом с деканом, вскочил и начал кричать, что это издевательство. Но декан мягко остановил его:

—

Мне кажется, что заключение доклада можно было бы аргумен­тировать и более основательно. Тем не менее, наш юный друг высказал необычный взгляд на Овидия. Я думаю, это надо приветствовать.

Диспут закончился для Карела успешно.

Пан Карел

c

друзьями пришёл домой, когда уже стемнело. Ма­ленький оркестр встретил их торжественным маршем. Все шумно раз­местились за щедрым столом — тесно, но весело.

Пан Александр поднял тост за нового бакалавра. Пани Рудакова пожелала милому пану Карелу счастья и удачи.

Потом тосты смолкли. Слишком много вкусных вещей стояло на

столе.

В те времена поесть досыта людям незнатным удавалось далеко не каждый день. Поэтому праздничный стол никого не оставил равно­душным.

Когда гости насытились, Карел попросил пана Александра про­честь знаменитую «Пирушку» Георга Векерлина:

— Вы же её помните наизусть!

Пан Александр встал:

Достопочтеннейшие гости! На время трапезы хотя б Свои гадания отбросьте: Силён противник или слаб?

Все в Праге знали немецкий и слушали с удовольствием.

Чем бесконечно тараторить: Разбой, чума, беда, война, - Предпочитаю с вами спорить О вкусе дичи и вина. Вино согреет кровь густую, Дичь взбудоражит аппетит, И ночью муж не вхолостую С женой поспит.

Стихи, написанные полвека назад, в разгар Тридцатилетней войны, нравились по-прежнему

Мои отважные солдаты! Здесь милосердью места нет! Вперёд! За мной! На штурм салата! Громи паштет!

Пану Александру долго хлопали. Но тут Марта внесла сладкий пирог, и все с новыми силами принялись за него.

Настало время для музыки. Пан Герман махнул своему оркестру, и музыканты начали с университетского гимна «Гаудеамусс». Песен у студентов во все века хватало.

На французской стороне, на чужой планете, Предстоит учиться мне в университете...

Потом перешли к чешским песням. Здесь всех удивила пани Ханна. У неё оказалось сильное, красивое контральто.

Марта и Хелена вторили ей. Получалось очень здорово.

—

Хорошие песни! Давно я не слышал таких славных чешских песен. Откуда они? — спросил Карела его недавний приятель Петер Гусак.

—

Это ж из «Весёлых песен» Иржи Вольного! Погоди, скоро мы их напечатаем! — ответил пан Карел.

Пан Александр,

стоявший рядом,

неловко повернулся и насту­пил Карелу на ногу:

—             

Извини, ради Бога! Какой я неловкий!

Праздник кончился поздно ночью.

Дня через четыре, вечером (Гриша уже начал собираться домой), в мастерскую заглянул пан Йожеф и махнул рукой, приглашая Григория в свою тесную конторку:

—             

Садись, Грегор. Ну как, думал ты о перемене веры?

—             

Думал. Но не надумал.