—

Ты прав, брат! — кивнул король. — Именно посему надо спе­шить! Должно разобраться с Польшей до того, как датчане соберут силы. Курфюрст выделил нам четыре полка. И князь Ракоши уже пе­решёл границу Польши! Старая лиса, князь Любомирский, пытался от­говорить трансильванского князя от союза со мной.

Сулил ему корону Польши после смерти Яна Казимира. Не вышло! Недаром я плачу дукаты вельможам Ракоши! Мы выступим не­медля, не дожидаясь весны. Дугласа я возьму с собой, а ты, брат, оста­нешься в Пруссии главнокомандующим. Мы покажем этим хвастунам, что шведская сталь не затупилась!

Фельдмаршал Виттенберг сидел в кресле перед камином. Даже и здесь он кутался в тёплый плащ. Старика знобило.

—             

Не сомневаюсь ни минуты, Ваше Величество, что Вы наголову разобьёте поляков, — ворчливо заметил он. — Но приблизит ли сие по­беду?

Карл Густав остановился:

—

Верно сказал, старик! Польша оказалась нам не по зубам. Слишком большой кус! Вот я и решил разделить её, как затравленного оленя. Мне — Королевскую Пруссию, Малую Померанию и Кашубию. Бранденбургскому курфюрсту — Великую Польшу и епископство Вар- минское, а уж с южной Польшей пусть этот мадьяр разбирается.

Сколько сможет удержать — столько его и будет.

Перед Торном Мелдрам выстроил лейб-роту и лично проверил каждого. В крепость шотландцы въехали в шеренгах по три: 98 храб­рых молодцев, один к одному, на добрых конях, при отличных мунди­рах и оружии. А следом двести слуг. Их выстроил в колонну денщик ротмистра: верхами, в отличном порядке, с хорошим вооружением. Стас гордо ехал в третьей шеренге с саблей на боку. Картина внуши­тельная. Сам фельдмаршал изволил одобрить.

Джеймс Монтгомери оф Скалморли, племянник маркиза Ар- гайла, прибыл к Дугласу в Варшаве. Столь знатного юношу, да ещё и прибывшего с отличными рекомендациями, фельдмаршал принял весьма любезно. Джеймс получил прекрасного коня, мальчишку-немца в услужение и наказ:

—             

Учите немецкий, друг мой. Выучите, освоите основы службы солдатской, тогда я подыщу вам приличную должность.

Юный аристократ не столь учился, сколь кутил и буянил. Дер­жался Монтгомери весьма надменно, почитая себя неизмеримо выше всех вокруг.

Скоро его возненавидели многие, особо слуги Дугласа. Они стали регулярно докладывать фельдмаршалу о выходках парня. Дуглас вызвал Джеймса и попытался сделать тому отеческое внушение, но в ответ встретил лишь надменную наглость.

Фельдмаршал стал его сторониться, мальчишка-слуга сбежал, не выдержав побоев, и после Варшавы Монтгомери попал в лейб-роту.

И здесь заносчивость и высокомерие оттолкнули от Джеймса людей благородных. Пришлось ему квартировать с низкими, кои не оспаривали у него первое место за столом, да и коня его обихаживали. Пока стояли в Пруссии, хозяева кормили и поили Джеймса. Всё было ещё терпимо. Но в Польше слуги обычно следовали с обозом, и каж­дому пришлось самому заботиться о себе и о коне. Да и деньги у Монт­гомери кончились. Все стали тяготиться сим пустым человеком, избегать его общества. Наконец, прекрасный жеребец, подаренный фельдмаршалом, подох с голоду в деревенской корчме! Это был предел падения.

Джеймс в самых смиренных выражениях просил ротмистра, а потом и других рейтар, у которых были запасные лошади, одолжить коня. Все отделались отговорками.

Мелдрам скомандовал:

—             

Стройся!

И вся рота увидела, как Монтгомери стоит у дверей с седлом и пистолетами Другой-то поклажи у него и не было.

В глубине души Гордон пожалел парня. Конечно, Джеймс наде­лал глупостей. Но ведь он ещё так молод. Патрик охотно предложил бы ему коня из своих запасных. Да боялся открыто высказать жалость к сему отверженному. Ещё Иисусиком обзовут.

Рота тронулась, и Монтгомери пошел следом, взвалив на спину седло и пистолеты. Он знал, отстанешь от своих — мужики мигом глотку перережут.

Рейтар обогнала карета фельдмаршала. Несомненно, Дуглас знал о бедственном положении юного Монтгомери, но в окошко не выглянул, не удостоил внимания.

Через полчаса ротмистр Мелдрам сжалился и послал Джеймсу

коня.

Рота встала на лугу, возле барского дома. Патрик занимался бла­гоустройством лагеря.

Тут подъехал отставший Монтгомери на низенькой, дрянной ко­быле, и привязал её к только что вбитому Гордоном колу. Сие вполне обычное действие почему-то вывело Патрика из себя:

—

До коих пор ты будешь нахлебником в роте? Неужто мы — слуги Джеймса Монтгомери и обязаны на тебя работать? Стыдно! За­работаешь кличку Генерал Скемлер³⁶.

Не совестно прослыть подонком среди товарищей? Все в роте тебя сторонятся и презирают из-за твоей нелепой надменности и вы­сокомерия. Ужели сегодняшний день тебя ничему не научил? А ведь за­служить уважение и любовь наших ребят так просто. Делай своими руками всё, что надлежит, да будь учтив с каждым.

К общему удивлению, Монтгомери выслушал сие поучение с ве­личайшим терпением и лишь весьма мягко спросил: чем он заслужил столь суровую отповедь и что, собственно, ему надлежит делать.

—

На марше самое трудное — работа в лагере. Не жди приказов, ищи сам, что нужно и что можешь сделать. Станешь участвовать в стряпне и в заготовках, смело садись к общему котлу. Вилли Мидлтон овцу притащил. Сумеешь её освежевать? — спросил Патрик.

—             

Да я с радостью! Только вот ножа нет. И, может, кто подержит её пару минут? — ответил Монтгомери.

Гордон протянул ему острый нож, а капрал Стрейтон придержал овцу за уши. И вот чудо! Джеймс ловко прирезал овцу и с великим при­лежанием принялся снимать шкуру. Патрик не выдержал, забежал в барский дом:

—

Право, джентльмены, ежели вы дадите себе труд взглянуть в окно, увидите прелюбопытную картинку.

Мелдрам выглянул и расхохотался:

—             

Глазам своим не верю! Неужто ты обратил сего нечестивца?

—             

Подождите немного, увидите, как он будет крутить вертел.

Суровый урок не прошёл даром. С того дня Монтгомери стал самым прилежным и усердным работником в роте и скоро заслужил всеобщее уважение.

А друзья Патрика восхищались сим подвигом куда больше, чем его отвагой в боях.

Под Петрокувом шведская армия встретилась с трансильван- цами. Толмача, знающего венгерский, не нашлось. С новыми союзни­ками пришлось объясняться на латыни.

Король Карл Х устроил большой смотр. Объезжая с князем Ра- коши выстроенные полки, особо указал тому на шотландскую лейб- роту.

Шотландцы часто стояли в карауле у ставки Дугласа. Новости узнавали первыми. Вилли Мидлтон принёс вечером весть: Вена под­писала договор с Яном Казимиром.

Император Леопольд давал ему корпус в шестнадцать тысяч с из­рядной артиллерией. Но подчиняться они обещали токмо королю, от­нюдь не гетманам.

—

Чем же заплатит Польша за сию подмогу? — заинтересовался Гордон.

—             

Отдадут пятьсот тыщ дукатов за десять лет. А ещё корма и бое­припасы ...

—

Во деньжищ-то! — ахнул капрал. — Откуда их взять в разорён­ной стране?

—             

Император получит половину дохода от соляных копей.

Друзья чистили коней, готовясь к выходу.

—

Соль нынче не хуже серебра! — заметил Стрейтон. — О майоре Андерсоне слышали? Дивная история!

Майора оставили с гарнизоном в две сотни добрых шведов на острове возле Нового Двура. Выстроили они редут, пушки поставили, всё чин чином.

Рядом, на правом берегу, был большой склад соли, польского ко­роля. Андерсон, не будь дурак, всю соль перевёз на остров. Зимой шве­дов обложили со всех сторон, носа не высунешь. Солдаты с голода пухли. Майор уже и рапорт послал в Мариенбург: дескать, дозвольте ретираду, пока гарнизон не вымер. Разрешили. Только не уйдёшь! По­ляки на берегу батареи поставили, стерегут. Тут майора кто-то и надо­умил: в округе соли ни щепотки.