—              

Слышал-слышал. Молодой такой, красивый синьор. Сейчас по­ехал к Измаил-бею. Вы хотите, чтобы хан попросил его о покровитель­стве вашему послу? Об этом можно потолковать.

Матрёна ввела караимов. Мариам с детьми кинулась к ногам ста­рика, обнимая и целуя его мягкие сапожки. Рэб Нафтали торопливо заговорил с ним по-своему.

«Умён старый Иосип! — с уважением подумал синьор Алес- сандро. — Его не обманешь. Жаль, я не понимаю их тарабарского языка».

Потом синьор и старый караим долго и яростно торговались. Не из-за денег. Ту минимальную цену, которую получит Дель Пино, оба знали заранее. Просто азартная торговля была для обоих стариков удо­вольствием. Иосип бен

Моше

увёл своих караимов.

«В этот раз дёшево отдал. Похоже, старый Нафтали в каком-то родстве с Иосипом. И он заплатил бы настоящую цену, — думал синьор

Алессандро. — Не беда. Заработаю на Гвидо Спинола».

В воскресенье после обедни в доме столяра Прокофия Фомича собралась головка¹ Русского братства: хозяин, Матрёна, сапожник Иван Евстигнеич и дьякон Ондрей.

Хозяин больше тридцати лет жил в Кафе. Мальчишку Прошку купил на невольничьем рынке мастер Стефанос. Оказался в пареньке редкий талант к дереву, особо к резьбе. Скоро стал Прокофий подруч­ным, женился на дочери мастера и после его смерти сам стал масте­ром. Сундучки Прокофия Фомича с секретными запорами славились по всему Чёрному морю.

Примерно тот же путь прошёл и Иван Евстигнеич. В Кафе рус­ских рабов много. Было и два-три десятка свободных. А в мастера вышли только двое. Русские жили каждый сам по себе. Молиться хо­дили в греческие церкви. Да греческий мало кто знал. Но попал в Кафу отец Иларион.

В 1485-м, среди полоняников, которых пригнали из разграблен­ного татарами Киева, увидела Матрёна худого старика в изорванной рясе. Старик был плох. Лежал не поднимая головы, дышал трудно, с хрипом. Матрёна послала сына к доктору. Рэб Арон лечил всех рабов в доме Дель Пино. За это хозяин давал ему скидку при выкупе рабов- евреев.

Доктор осмотрел старика, поохал:

— Плох. Грудь застудил. Я пришлю микстуру. Укутай ему грудь тёп­лым платком и пить давай побольше. Лучше — горячее молоко.

Добыла Матрёна козьего молока да десять дён выхаживала боль­ного. Выходила. Отец Иларион был в Киево-Печерской лавре иеромо­нахом. В Афонском монастыре жил шесть лет. Истинный пастырь!

И тогда пошла Матрёна к Прокофию Фомичу. Знала она мастера хорошо, Ондрей в то время состоял у него учеником:

—

До каких пор мы будем в Кафе без русского попа пропадать! — сказала она. — Отец Евлогий в Константино-Еленинской церкви непло­хой мужик. Да по-русски ни бельмеса. Ему со своими греками хлопот хватает. Собраться всем вместе, да выкупить отца Илариона! Будет свой поп. А я синьора Алессандро умолю, он дорого не возьмёт.

Умолила Матрёна хозяина, и отпустил тот на волю старого мо­наха за сундучок кипарисового дерева с секретными запорами работы Прокофия Фомича. Отец Евлогий разрешил ему служить в Констан- тино-Еленинской церкви. Так снова появился в Кафе русский приход.²

Отец Иларион и собрал прихожан в Русское братство. Со своими-то полегче. Помогали больным, убогим. Когда и выкупить кое- кого из рабов удавалось. Прошло время, приметил отец Иларион Онд- рюшу. Парень грамотный, церковные службы с издетства знает. И предложил выучить его на дьякона. Матрёна, конечно, обрадовалась. Выкупили и его. А ещё через год в Успенском монастыре владыка по­святил его в дьяконы. К тому времени женили Ондрея на

Марусе,

млад­шей дочери Прокофия Фомича. Дьякон должен быть женат.

Беда, помер отец Иларион в прошлом году. Конечно, Ондрей старался. Да молод он был больно. И, главное, дьякон — не поп. А тут и его усылали так далеко! Опять прихожане сиротами оставались.

—

Вот что, Ондрей, — сказал, ероша седую бородку, Прокофий Фомич. — С Богом не борись, с сильным не судись. Повелели ехать — езжай. Но ты и о нас думай. Будешь в Москве, поклонись преосвящен­ному Прохору, епископу Сарайско-Подонскому. Говорят, он под Моск­вой в сельце Крутицком живёт. Мы к его епархии принадлежим. Его предшественник, епископ Вассиан, нам образ Богоматери пожаловал. Ты, Ондрюша, не робей. Ударь челом Владыке за нашу общину. Скажи, пропадают тут в Кафе русские люди без своего батюшки. Может, сми­луется да пришлёт попа. А мы бы его всем обеспечили. Чать не чужие мы для Москвы. И вот еще, сухая ложка рот дерёт. У меня от отца Ила- риона две греческие книги остались. Он их с Афона принёс да на страшном пути от Киева до Кафы не бросил. Дорожил. Нам они ни к чему. А для епископа им, быть может, и цены нет. Ты их с собой возьми. Береги. А как будешь просить за нас, ими Владыке и поклонишься. Просьба-то подоходчивее будет.

—              

Хитёр ты, Фомич! — восхитился Иван Евстигнеич. — Ладно уду­мал!

—

Знаю я

эти

книги,

— сказал

Ондрей.

— Отец Иларион сии тво­рения святых отцов Василия Великого и Исаака Сирина мечтал на рус­ский перевести. Да не успел. Он и меня к сей работе хотел приспособить, да не постиг я греческий настолько, чтоб такие пре­мудрые книги толмачить.

Конюшни Дель Пино размещались за городом. Два дня Васька Ворон с Ондреем и синьором Балтазаро отбирал коней, сбрую, сёдла и вьюки для товаров. Придирчиво проверял каждую пряжку, каждый ремешок. Лопнет в дороге — беда.

С «Санта Катарины» привезли товары: генуэзские шелка и бар­хат, миланские клинки, золотые и серебряные изделия. Господа разби­рали, что везти в Москву, что купит синьор Дель Пино. Платил он щедро. Знал, что богатые татары заплатят вдвое.

Ондрей расспрашивал синьора Балтазаро об опасной дороге.

—

Степь коварна. Не дай Бог отбиться от каравана. Но пока ты под охраной Измаил-бея, можешь спать спокойно. Он осторожен и знает до Оки каждый кустик. Вот в Москве смотри в оба. Там труднее. Да ты ведь и сам московит. Тебе легче.

К назначенному сроку караван — пять верховых, двенадцать вьючных да две запасных лошади — был готов.

Матрёна обняла сына на прощанье:

—

Страшно мне, сынок. Бог знает, что ждёт тебя в дороге, а уж в Москве особо. Сердце болит, — матушка, сняла с шеи образок Николы Угодника, перекрестила им сына. — Батюшка благословил меня им, когда выдавал замуж. Баяла мать, что образок непростой. Может, он и убережёт тебя от беды. И ещё возьми, в Москве без денег плохо. Ну, с Богом... — Матрёна сунула сыну за пазуху небольшую

калиту

с аспрами

и сомами, серебряными монетами Кафы.

В Кырк-ор³ отправились вместе с купеческим караваном. Синь­ора Алессандро в Кафе почитали. Поэтому и к Гвидо Спинола отнес­лись сдержанно — конкурент всё-таки! —но благожелательно. Головы купеческих караванов, Армен Алачьян и Коста Ставраки, рассказывали ему о московских порядках, о ценах. Армен немного говорил по-италь­янски, а в разговорах с Костой приходилось толмачить Ондрею. Мос­ковиты, Ванька да Митька, латынщика и еретика сторонились: «от греха подале».

К вечеру на второй день подошли к караимской деревушке у под­ножья Кырк-ор. Тут и остановились. Сотня полунагих рабов копала рвы и укладывала фундамент большого здания.

—              

Новый дворец для Менгли-Гирея строят братья Иоаниди, — ска­зал Коста. — Храбрым стал крымский хан. Сеид-Ахмеда, хана Золотой Орды, не боится. Решил тут Город-сад⁴ построить. А главных-то его вра­гов, старших братьев Нордоулата и Айдара, Великий князь Иван дер­жит где-то под Вологдой. Не пускает в Крым.

Кырк-ор

С утра синьор Гвидо поехал в крепость. Горная дорога круто шла вверх. Над скалами поднимались каменные стены Кырк-ор. Ворот не было видно. Но вот за последним поворотом открылись тайные южные ворота.