—             

А много ли вы потеряли в Новом Сонче, господин квартирмей­стер? — спросил весьма заинтересованный Патрик.

—

Нисколько. Все своё добро я отослал в Краков вместе с супру­гой господина подполковника. Думать надо! — Фридрих, налил чару мёда и выпил её. — Коварная штука, их мёд! Пьёшь, как воду, а потом с места не встанешь. Но вообще-то, ты прав, парень. Война как-то не туда повернула.

—

Верно, — кивнул Барнс. — Осенью казалось: всё, победа наша. Ян Казимир после разгрома бежал в Силезию. Его все со счетов сбро­сили. А нынче возвращается да не один! С ним этот изменник, маршал Любомирский, со своим войском, да и другие магнаты туда же. Слы­шали? Крымский хан шлёт ему сто тысяч татар.

Ян Рудачек закрутил длинный ус:

—             

Ерунда всё это! Они до первой битвы храбрые. Придёт наш ко­роль и разнесёт их вдребезги.

—

Может, и разнесёт. Да толку что? — Фридрих снял парик и по­чесал лысую голову. — Города — у нас, а вокруг — разбойничьи шайки. Армию кормить надо? Они будут резать фуражиров, пока мы сами не уйдём. Надо думать. Похоже, промашку я дал. Не туда нанялся. Как те­перь от сей службы уйти, чтоб без порухи для чести?.

Гордон запомнил этот разговор надолго.

В отдаленные края Краковского воеводства часто отправляли разъезды для сбора невыплаченной контрибуции, и Ян Рудачек обычно вызывался добровольцем.

Вернувшись, он заходил к Барнсу, хвастался добычей. Того это заметно коробило. Джек вырос в почтенной семье, и подобные вы­лазки казались ему прямым разбоем.

—             

Ну ты как ребёнок! — смеялся Ян. — Врагов надо жечь и разо­рять. Слышал, польские банды половину нашей Лифляндии выжгли. Года не прошло, как поляки присягали нашему королю, значит, они из­менники и клятвопреступники. Чего их жалеть.

В январе Барнс, наконец, согласился поехать на вылазку. Вы­ехали на рассвете: Барнс, Гордон, ещё два офицера-волонтёра и пя­теро слуг.

Командование принял Рудачек, как самый опытный, хоть по чину он был самым младшим из господ офицеров. Ехали рысью, не останавливаясь. Часа через два на перекрёстке лесных дорог путников встретил цыган самого разбойничьего вида, весь заросший чёрными курчавыми волосами. Мужик коротко пошептался с Яном и поехал по­казывать дорогу

Наконец, лес кончился. На пригорке солдаты увидели небога­тую шляхетскую усадьбу, а за ней небольшую деревушку. Рудачек при­казал выстроиться в ряд, слуги во второй шеренге.

—

Главное — напугать их, — сказал Ян. — Хозяин воюет, в доме — одни бабы. Побольше шуму, они и убегут.

Дали залп из пистолетов и с криком, размахивая палашами, по­гнали коней. Глянуть издали — грозная сила. Ян не ошибся: когда сол­даты прискакали, в доме уже никого не было.

Патрик начал с конюшни. Он сразу заметил рослого, длинноно­гого трёхлетку с густой, лохматой гривой. Поляки называли таких «бахмат». Не так хорош, как Блекбёрд, но добыча славная! Такой стоит талеров тридцать. Оседлав, привязал его рядом с кобылой.

В доме все ценности уже выложили на обеденный стол. Ян, от­ложив десять талеров цыгану, вдумчиво делил добычу на пять равных кучек. Потом Барнсу приказали отвернуться, и он, не видя, назначал, какую долю кому. Одежду и прочее свернули в три больших узла, пере­вязали и нагрузили на запасных лошадей.

—             

Жиды в Кракове дадут за них неплохие денежки, — сказал Ру­дачек. — А сейчас поторапливайтесь! Не дай Бог, поляки очухаются да вернутся.

В Кракове Рудачек знал, к кому пойти. За лошадей из шляхетской конюшни и добытое барахло заплатили весьма прилично.

—             

Сегодня Фортуна нам улыбнулась! Надо отметить! — сказал Ян и пригласил всех к себе.

Ну, была пьянка! Гордон мог выпить весьма много. Но в сей вечер чествовали Бахуса чересчур усердно. Назавтра Патрик с трудом вспомнил, как под утро они ворвались в весёлый дом с криком:

—             

Девочек!

Воистину, сию ночь он провёл в занятиях, не подобающих хри­стианину. Проснулся поздно, во рту сущий ад, рядом в постели грязная, толстая девка.

Брр... Хорошо хоть от срамной болезни Господь спас.

Не торопясь, опохмелились, вернулись к себе и тут узнали, что на рассвете их полк ушёл, — проспали. Не думал, не гадал Гордон, как дорого придётся ему платить за это опоздание.

В шведской армии маршрут и пункт назначения знает только высшее начальство. Остальным — не положено. Догонять полк по­ехали вшестером: два офицера-волонтёра, Барнс, Гордон и двое слуг.

Вечером перед Лиманувым встречные мужики сказали, что здесь прошла сотня рейтар. Вроде собирались вернуться ночевать. Сотня — большой разъезд. Значит, полк ушёл влево. Но лошади выбились из сил. Надо было подкормить животных, да и самим отдохнуть.

—             

Здесь и заночуем! — решил Барнс. — У тебя, Патрик, запасной конь ещё неплох. Скачи вперёд, займи квартиру. Ты ведь бывал в Ли- мануве. А мы поедем неспешно.

Патрик пересел на

бахмата,

оставив Блекбёрд другу, и поскакал. Здешнего войта, пана Ежи, он знал как человека порядочного. Тот встретил его приветливо, сказал, что рейтары уехали с час назад, не­бось, вернутся на постой.

Гордон выехал за околицу и долго ждал своих друзей. Их всё не было. Патрику стало муторно. Он поехал навстречу. Но даже на том месте, где солдаты расстались, никого не было. «Что с ними? Может, они поехали другой дорогой? — думал юноша, отгоняя прочь тревож­ные мысли: — Обойдётся.»

Вернулся в город. Пан Ежи отвёл его в сторону и тихонько ска­зал, что трёх офицеров, по слухам, захватили шляхтичи недалеко от Лиманува. Тут Патрику стало совсем тоскливо! Вокруг мятеж, одному не отбиться. Уже стемнело. Гордон попытался найти проводника до Висьнича, сулил любые деньги. Никто не согласился. Патрик выехал один. У ближней деревни встретил парня и попытался уговорить его пойти проводником. Даже грозил ему пистолетом! Но хлопец резво сиганул через плетень и засвистел, вызывая подмогу. Из калитки вскочили мужики с дубьём и с топорами.

Патрик пустил коня карьером по тёмной дороге. Не дай Бог, спо­ткнётся. Сия чернь не ведает ни учтивости, ни милосердия. Забьют.

Гордон вернулся в Лиманув, тихонько вошел в дом войта. В ком­нате, за боковым столом, семеро мужиков пили пиво. На Патрика никто и не глянул. Он попросил воды и корма для коня, да и себе по­есть: с утра маковой росинки во рту не было. Скоро служанка принесла ужин: горячую кашу с кровяной колбасой и пиво. После еды усталость и сон сморили Патрика — головы не поднять.

—

Ложись, пан Гордон, — кивнул ему хозяин. — Здесь тебя никто не тронет.

Уснул мгновенно. Сон был тревожным. Приснилось, что за ним гонится огромная стая

волков, с человечьими лицами. А конь едва бежит! Волки настигли его, сдёрнули с седла. Сейчас разорвут.

Гордон проснулся. В углу комнаты сидел знакомый шляхтич, не раз служивший проводником в их полку. Патрик обрадовался: — Пан Статкевич, поехали в Висьнич! Я готов коня отдать, только бы до своих добраться.

—

Ни, пан Гордон! Того не можно. Ночь уже. Устал я, как собака. Да и страшно. Зарежут! — ответил шляхтич.

Кто-то громко застучал в наружную дверь и потребовал пива.

—

Кто там, пан Ежи? — спросил Гордон.

—

Худо, пан. Мятежная шляхта про тебя проведала. Ежели чёр­ный ход не занят, может, вы и успеете, — ответил хозяин.

Гордон вскочил в седло, но Статкевич от страха никак не мог взнуздать свою лошадь — руки дрожали. Патрику пришлось помогать ему. Хозяин вышел отпереть ворота и тут же вернулся.

— 

Поздно. Вокруг дома дюжина конных да пеших вдвое. Не про­рваться!

Гордон бросился назад, в комнату, чтобы, по крайней мере, сдаться на хороших условиях. Рванув, придвинул к двери тяжёлый стол, взвёл пистолеты и приказал пану Статкевичу смотреть за окнами. В дверь загремел топор.