—              

Ну, теперь-то мы им покажем, — шепнул есаул. — Лестницу они подняли. Как бы добраться до выхода?

—              

Залезай мне на плечи, — ответил Ондрей.

Сафи ловко влез на плечи Ондрея, прислушался, потом спрыг­нул:

—

Они там разговаривают. Рано ещё. Подождём, пока уснут. Ничего. Попомнят Сафи-бея. Надо ждать.

Ждали долго. Ондрей нервничал, но Сафи-бей сдерживал его:

—              

Не торопись. Лучшее для нас время — перед рассветом. Самый крепкий сон.

—

Сафи, почему Измаил-бей не пришёл нам на помощь? — спро­сил Ондрей.

—              

Он везёт посла. Измаил своей головы не пожалеет, лишь бы до­везти его в Крым живым и здоровым, — ответил есаул. — Но из Крыма пошлёт нам помощь тотчас. Не сомневайся.

—

Ежели доживём до этой помощи.

—

Сами уйдём! Руки свободны, а они не того ждут.

Наконец, Сафи-бей сказал:

—

Время!

Ондрей встал к стенке и подставил плечи. Сафи-бей долго слу­шал, потом очень осторожно приподнял люк. Выждал. Всё тихо. От­крыл побольше, потом, придерживая двумя руками, чтоб не стукнуть, открыл совсем. Было тихо. Слышно только, похрапывал кто-то. Сафи- бей присел и шепнул Ондрею:

—              

Трудно вылезти. Можешь поднять повыше?

—

Становись мне на ладони!

Ондрей напрягся и поднял друга на вытянутых руках. Тот изо­гнулся и бесшумно выскользнул из погреба. Ондрей тихонько подка­тил к люку тяжёлую бочку с солеными огурцами, влез на неё, но вылезти не решился, боясь зашуметь. Он напряжённо вслушивался. Ка­залось, стало ещё тише. Храп прекратился. В люк просунулась голова Сафи-бея.

—              

Давай руку. Помогу, — шепнул есаул.

В сенях избы, у порога, лежал Грицко. На его шее Ондрей заме­тил затянутый сыромятный ремешок.

—              

Бери его саблю. Я пойду с ножом, — шепнул Сафи-бей и очень медленно, чтобы не скрипнуть, приоткрыл дверь в горницу и про­скользнул в неё.

Ондрей, держа в руках непривычную саблю, двинулся за ним. На копне свежего сена, покрытой пёстрым ковром, спал, разметавшись, пан Николай Глинский. На его плече прикорнула пухленькая девка с распущенными волосами. Кафтан пана, сабля и пистоль валялись на лавке.

Сафи-бей нагнулся над спящими. Два быстрых удара ножом.

—

Всё. Проснутся на том свете.

—

Как же мы выберемся отсюда? — спросил Ондрей. — Тут же два десятка казаков.

—

Уйдём! — улыбнулся Сафи-бей. — Сними с Грицко кафтан и шапку. Да рясу подбери, чтоб в глаза не бросалась, — Сафи-бей споро надел на себя кафтан пана, подпоясался, прицепил саблю, засунул пи­столет за пояс. — Возьми в сенях два седла да иди за мной.

Смело распахнув дверь, есаул пошёл направо, к коновязи. Онд­рей старался не отставать. Шагах в двадцати, на тагане, кашевар гото­вил завтрак. Двое казаков о чём-то гуторили между собой.

«Заметят! — подумал Ондрей. — Уже совсем рассвело. И Сафи-бей на полголовы ниже пана Николы». Он старался спрятать лицо за сёд­лами.

Но на переодетых пленников никто и не глянул. Есаул, подойдя к лошадям, стал седлать вороного жеребца пана Глинского.

—

Добрый конь. Седлай серую. Она получше других, — сказал Сафи-бей, потом спокойно отвязал ещё две лошади — на смену — и тихо, шагом, тронул от хутора.

Когда кусты ивняка скрыли их от глаз черкасов, есаул хлестнул своего жеребца:

—

Вперёд! Ушли, брат, ушли! Они ещё не скоро спохватятся.

Ветер свистел в ушах, дробно били копыта.

«Какое счастье снова быть свободным!» — подумал Ондрей.

Они догнали Измаил-бея только к вечеру. Тот встретил своего есаула, как будто тот и не пропадал.

—

Я так и думал, что ты уйдёшь. А жеребец хорош. Твой Гнедой догнал нас. Мустафа за ним присматривает. Кто же посмел устроить тебе засаду? Говорил я тебе, Сафи-бей, будь осторожен. Проглядел ведь!

—              

Проглядел. А засаду устроил Николай Глинский, сын чигирин­ского старосты. Обнаглели паны! Пора их проучить. Но молодого Глинского я уже успокоил. Не проснётся. Поверишь, Измаил-бей, а ведь освободил меня Ондрей-мулла. Хорош батур. Жаль, что в попы пошёл. Я бы взял его себе помощником.

Попозже, у костра, Сафи-бей сказал Ондрею:

—              

Я у тебя в долгу. Нужна будет помощь — только скажи. Род Ман- сур тебя не оставит. А теперь давай хабар делить. Надо, чтобы всё по­ровну. Мустафа! — окликнул он проходившего воина. — Сходи к армянам. Попроси Алачьяна подойти. Скажи, Сафи-бей просит.

—

Что ты, Сафи-бей! — удивился Ондрей. — Весь хабар твой, по справедливости. Что делить-то?

—

Ну нет, вместе попались, вдвоём и ушли. Добыча пополам.

Скоро подошёл Армен Алачьян:

—

Приветствую отважного Сафи-бея. Нужно что?

—

Помоги, Армен, разделить хабар. Я ведь цен не знаю. А надо, чтоб поровну.

Есаул расстелил на траве платок и выложил на него всю добычу: кафтан с золотым шитьём, дорогой пояс, саблю, пистоль. Из кожанной калиты высыпал горсть червонцев, золотые кольца, серьги и другие украшения.

Среди них Ондрей заметил и перстень синьора Спинолы, ото­бранный у него черкасами, но промолчал.

Армен присел на корточки, подумал, потом отложил в сторону семь золотых перстней с разноцветными лалами и затейливые серьги греческой работы.

—              

Это на один сомм и три аспра дороже, чем все остальное. А это мне за делёж. — Алачьян, показал на серебряную монету. — Согласен?

—

Бери. Спасибо, Армен. Ты купец справедливый, не обма­нешь, — ответил Сафи. — Ну что, брат, забирай цацки, а я возьму чер­вонцы и оружие. Идёт? Оружие мне сподручней.

—              

Да много мне, Сафи. По-честному — вся добыча твоя.

—

Не спорь! Без тебя я бы там, в погребе, и остался. А что ты сде­лаешь со своей долей?

—

Продам в Кафе. Почтенный Иосип бен Моше купит, наверное.

—

И цену даст хорошую. А деньги на что?

—

Надо в Кафе русскую церковь отстроить. Вот и пущу деньги на

это.

Сафи ухмыльнулся:

—

Верно! Какой же ты урус мулла без урус мечети?

Крым

До Перекопа добрались спокойно. Вот и Сиваш заблестел под жарким солнцем.

—

Неужто вернулись, Ондрей? Прямо поверить не могу, — гово­рил Васька Ворон, покачиваясь в седле. — Как думаешь, отпустит меня господин на волю, как обещал?

—              

Отпустит. Синьор Алессандро слово держит. Мы не только вер­нулись вместе с синьором Гвидо, но и договор привезли. Куда ты по­дашься, когда станешь свободным?

— Домой бы вернуться, в Одоев. А как — ещё не знаю.

—              

Греки часто ездят в Варшаву и Вильну, возят товары. Попроси Косту Ставраки, он возьмёт тебя. Добрый конюх всегда нужен.

—              

Кабы сбылось! Оттуда до моего дома добраться — плёвое дело. Отец Ондрей, поговори с Костой! Ты его знаешь, а я робею.

—

Потолкую вечером. Мне от Сафи-бея два коня достались. В Кафе они мне ни к чему. Бери себе. Дарю.

—              

Да ты что, Ондрей! Такие добрые кони! Их и продать можно. За серого хорошую цену дадут, да и кобылка неплоха.

—

Ничо, Вася, сколько мы с тобой в Москве пережили. Бери!

Василий удивлённо покачал головой.

—

Спасибо, отец Ондрей. Век за тебя Бога молить буду. Кабы бы не ты, сгнил бы на цепи. А домой вернуться с парой добрых коней — совсем другое дело.

Вечером Коста выслушал Ондрея и кивнул:

—

Возьму. Надёжный мужик.

В Кырк-ор посол Колычев по обычаю остановился в доме Ио- сипа бен Моше. Синьора Спинолу разместили у его сына, рэб Аврума.