—

В Кафе греков много. А грамоте меня учил отец Иларион.

—

Слышал я о нём. А не попадались ли тебе, дьякон, книги свет­ские?

—

Случалось. Читал я «Александрию» и «Сказание о царстве Ин­дийском».

—

Эти я знаю. А вот на греческом?

Ондрей ответил не сразу:

—

Греческой грамоте я учился по Евангелию. А потом отец Ила­рион брал у богатого гречина книгу песен Омировых, «Одиссея» на­зывается. Говорил, есть ещё и книга о войне Троянской, «Илиада», но той не нашлось. Отец Иларион сказывал, что в мире книги, славнее «Одиссеи», не сыщешь. Зело знаменит этот древний слепец Омир.

—              

Знамо дело. А пересказать сможешь сию «Одиссею»?

—

Постараюсь.

—              

Постой-ка, отрок! Тут близко живет баба Домна. Пьяный мёд у нее весьма хорош. А у меня копеечка есть. Зайдём?!

В грязном дворе толстая бабища загоняла овец в закут.

—              

А, отец Ефросин! Пошли в избу, сейчас налью тебе медку.

Домна засветила лучину и из бочки начерпала в кувшин густого,

пахучего меда. Старик протянул ей копеечку.

—

Ишь ты, новенькая, — молвила баба, разглядывая монетку в свете лучины. — Возьми, отче, пирог с требухой на заедку.

—              

Что ты, Домна Матвеевна! Нынче ж пост!

—

Ин, правда. Ну, возьми пирог с карасями...

—

Спаси тя Христос.

Они уселись на брёвнышке возле Москвы-реки. Отец Ефросин срезал кусок берёсты и ловко свернул ковшик.

—              

Промажу шов тестом от рыбника — и ладно. Начинай, вьюнош.

Ондрей поднял ковшик:

—

Благослови, Господи! Во здравие!

Выпили, закусили пирогом, выпили ещё.

—              

Хорошо! — молвил старец. — А скажи, дьякон, у вас в Кафе, не­бось, купцы бывают из дальних стран? Может, и из Индии? Слышал я, живут там блаженные люди. Рахманы. Ходят голы, босы, мяса николи не едят, и в их стране нет ни войн, ни свар, ни денег, ни царя.

Ондрей задумался. Как-то вечером в степи, у костра армянских купцов, синьор Гвидо расспрашивал Армена о далёкой Индии. Алачьян бывал там трижды. Рассказ его дьякон запомнил:

—

Один купец рассказывал: в Индию дорога тяжкая. Сначала морем до Трабзона или Синопы. Там снаряжают караван, идут через владения султана, потом через Персию, через горы и пустыни. Путь страшный. И бури песчаные, и воды нет. Воду с собой везут в кожаных бурдюках. А едут на горбатых зверях, велблюд называется. Конь той жары не выдержит.

Потом приходят в Индию. Страна богатая, а народ бедный. Ска­зывал купец, в Индии два сорока царей и князей. Каждому мыт плати за проход. А товары там богатейшие и звери удивительные. Лев лютый и тигр, слон огромный с носом до земли. То зверь добрый, на нём грузы возят. И птицы разноцветные, и чудеса всякие. Есть там кусты, а на них шерсть растёт белая. Ту шерсть, её хлопок называют, соби­рают, прядут и ткут дорогие материи. Видал он и мудрецов нагих. Живут подаянием, мяса не вкушают и даже букашку малую убить не смеют. Однако деньги и обманы, войны и свары в Индии, как у нас грешных.

—              

А говорят, есть там за морями и горами царство премудрого и святого пресвитера Ивана.

—

Спрашивали того купца о сем царстве. Николи он о нём не слы­хал. Баял, ежели и есть такое, то не в Индии, а того дальше, — Ондрей глянул на старика. — А говорил мне в Кафе один караим, дескать, где- то на полуночь живут хозары, коих царство когда-то порушил князь Святослав.

—

Нет. Не слыхал я об этом. Живут там остяки да самоеды.

Отец Ефросин налил в ковшик остаток мёда, друзья допили и

поднялись.

—

Пора нам за работу. Отец Анфим — мужик добрый, да надо и честь знать.

Ефросин вернул Домне пустой кувшин, и они пошли в Кремль. По дороге старец попросил:

—              

Так расскажи про Одиссея.

И Ондрей начал...

Ближе к вечеру в Чудов монастырь зашёл Васька, и они пошли в усадьбу воеводы Образца. Солнце уже низко спустилось над крышами, блестел снег. Ворон шёл, распахнув тулуп, заломив шапку на затылок.

—              

Запахнись, простынешь, — сказал Ондрей.

—              

А ничо! — отмахнулся Василий.

Ондрей улыбнулся:

—

Раздобрел ты, Ворон, на барских хлебах. Щёки-то со спины видно. Да и рубаха стиранная, на всех дырах чистые заплатки. Какая же баба на тебя глаз положила, Вася? Уж больно ты стал гладкий да ухо­женный.

—              

Одному тебе что ли с бабами миловаться? До боярыни мне, ко­нечно, далеко, мне и стряпуха сойдёт.

Ондрей вспомнил румяную, русую стряпуху

—              

Ольга? Хороша баба. И с голоду не помрёшь. В Одоеве-то у тебя кто остался?

Ворон помрачнел.

—

Жена. Да детишек трое. А вот живы ли? Может, я и овдовел уже, а может, живы, в рабство попали.

В усадьбе разделились. Ворон пошёл в людскую, а Ондрей под­нялся на второе жильё, в светёлку господина. Синьор Гвидо читал Биб­лию. Увидев Ондрея, он обрадовался. Давно уже гордый патриций относился к Ондрею не как к слуге, а как к другу.

—

Привет, Андрео! Что нового узнал?

—              

Да пока ничего. Ждём Рождества.

—

Истомился я взаперти. Как долго ждать...

Дьякон достал припасённые лакомства. Синьор Спинола был сладкоежка. А что ещё оставалось узнику? Потом он вынул игральную доску, расставил деревянные фигурки:

—

Сыграем, Андрео?

Синьор любил шахматы. А Ондрею хитрая игра давалась с тру­дом. Он почти всегда проигрывал. Но при этом не огорчался.

В сенях дьякон столкнулся с хозяйкой.

—

Здравствуй, желанный мой! Истомилась я без твоей ласки. Даст Бог, ушлёт государь моего старого куда подале.

—              

Осторожно, боярыня! — предупредила Аксинья, махнув рукой.

Наталья Денисовна, дробно постукивая каблучками, побежала

наверх, в свою горницу.

Вскоре Государь, озабоченный делами на западной границе, решил послать Василия Фёдорыча Образца воеводой во Псков на год.

На великомученицу Варвару воевода со всем семейством отъехал

во Псков. Больше Ондрей не видел свою боярыню.

Наконец, пришёл и Никола зимний. После вечерни отец Анфим остановил Ондрея:

—

Приехал старец Нил. В Андроньевском остановился. С утра ступай к нему

Наутро, помолясь, Ондрей уложил в суму книгу Сирина и тол­стую стопку листов своего перевода да поспешил в Андроньевский мо­настырь. Переходя Яузу по протоптанной на льду тропке, он всё любовался красой Андроньевского Спаса.

«Умеют люди такую лепоту выстроить, — думал дьякон. — Аж на сердце теплеет».

В монастыре его провели в келью гостя. Знаменитый старец оглядел Ондрея выцветшими голубыми глазами, кивнул:

—              

Садись, отрок. Отец Митрофаний говорил, что учил тебя отец Иларион. Так ли? А жив ли он?

Ондрей рассказал подробно. Старец вздохнул:

—

Преставился, значит. А я всё скриплю в сей юдоли. Мы с Ила- рионом в Афонском монастыре пять лет рядом на клиросе пели. По- стовали и молились вместе, только жили в кельях у разных старцев. Я у отца Агапита, а он у Василия. Повезло Илариону. Под старость нашёл ученика достойного. Ну, ин ладно, покажи, что натолмачил, — старец пододвинул свечи.

Ондрей выложил на стол греческую книгу и стопку своих листов.

—

Читай своё, — молвил старец. — А я буду по книге Сирина сле­дить. С Богом!

Работа пошла. Ондрей читал внятно, не торопясь. Отец Нил кивал седой головой:

—

Так. Так... — одобрял он, но вдруг вскидывал вверх палец: — Стой! Тут ведь совсем иной смысл заложен! Сие место нужно толко­вать иначе.