– Людмила Зыкина, – говорит Миклашевский, ставя приемник на подоконник. – Мягче двигайся, расслабься…
Рокотов, кивнув, продолжает «бой с тенью». Он смотрит зло и решительно, попеременно нанося удары по воображаемому противнику. Впрочем, воображаемый противник имеет вполне реальные черты.
– Кончай! Пора бинтовать пальцы.
– Душевно поет, – Валерий взял туго смотанные эластичные бинты.
– Давай помогу.
– Не надо. Я сам. Чувствую палец.
Осторожно, чтобы не причинить боли прикосновением, Рокотов обматывает пальцы, кисть левой руки. Кисть глухо ныла, особенно большой палец. Каждое прикосновение отдавалось по всей руке. Лицо боксера было спокойным, он даже пытался улыбнуться. Но Миклашевский, зная, каких усилий стоит это спокойствие, не выдержал:
– Хватит! А ну разбинтовывай.
– Поздно, Игорь Леонидович.
И как бы в подтверждение его слов в раздевалку заглянул моложавый немец с блеклыми навыкате глазами, улыбнулся и протянул ему новые перчатки:
– Рокотоф! Бистро!
Сквозь толщу стены явственно донеслись звуки советского гимна.
– Валера! Слышишь! – закричал тяжеловес. – Вася завоевал шестую! Ура! Ты идешь на рекорд…
Игорь Леонидович сунул в карман пузырек с нашатырным спиртом и, небрежно размахивая полотенцем, с тяжелым сердцем последовал за боксером.
Бой складывался явно не в пользу Рокотова. Рудольф фон Шилленбург сразу же после гонга пошел в атаку, тесня русского, забирая инициативу в свои руки. Высокий, длиннорукий, едва касаясь брезентового пола, он летал по рингу и с дальней дистанции осыпал Валерия градом ударов. А что мог сделать Рокотов одной здоровой рукой? Одиночные удары да обманные движения?
Трибуны, на добрую половину заполненные туристами из ФРГ, гудели, как кратер вулкана.
Каждый удар, который Валерий изредка наносил поврежденной рукой, больно отзывался в сердце тренера. В противоположном углу с полотенцем в руках на табуретке сидел Хельмут Грубер. К концу раунда на губах Грубера скользнула улыбка. Она обожгла Миклашевского. Кажется, «лиса пустыни» догадывается обо всем… Игорь Леонидович, сжав полотенце, подался к канатам.
– Держи на дистанции, не подпускай, – советовал он Валерию в короткий перерыв, – держи на дистанции!
Во втором раунде произошло то, чего так опасался Миклашевский. Шилленбург, опережая русского на какую-то долю секунды, провел молниеносную серию из трех прямых и, не опасаясь левой, шагнул вперед, на сближение, нанося со средней дистанции свой коронный крюк справа.
Судья на ринге – сухощавый испанец с редкими, зачесанными набок волосами – оттолкнул мюнхенца и взмахнул рукой.
– Раз!..
Рудольф небрежной походкой направился в дальний нейтральный угол.
До сознания Валерия смутно донесся приглушенный, словно через толщу ваты, шум, который все нарастал и нарастал, становился громче, будто навстречу, грохоча колесами, мчался скорый поезд… Валерий усилием воли поднял слипающиеся веки. Тряхнул головой. Его оглушила неприятная и незнакомая тишина. За белыми канатами ринга в сизой полутьме зала он увидел застывшую напряженную толпу. Прямо перед ним, в первом ряду, вислощекий немец держал пальцы во рту, готовый разразиться свистом, а толстая рыжеволосая дама наводила на ринг черный, как дуло автомата, объектив кинокамеры. У Валерия похолодело в груди: «Неужели нокаут?»
Но тут он увидел над собой сухопарого судью, и по его открывающемуся рту, в котором поблескивал золотой зуб, по выставленным пальцам, Валерий скорее догадался, чем понял, что идет счет секунд:
– Четыре… пять…
Сразу стало легче. Еще не все потеряно… Как он прозевал удар?.. В красном углу Игорь Леонидович, подавшись вперед, делал руками знак, как бы говоря: «Посиди, не торопись, отдохни».
Валерий, встав на одно колено, оперся перчатками в пол. В голове неприятный гул. В горле пересохло. Очень хочется пить. Сжав зубы, он следит за пальцами рефери.
– Шесть… Семь…
Как быстро летят секунды! При счете «восемь» Рокотов вскочил на ноги и, подняв руки в боевое положение, шагнул навстречу противнику. Судья не успел подать команду «бокс!», как прозвучал гонг, извещая об окончании раунда. Хельмут Грубер, зло сплюнув в ящик с канифолью, презрительно посмотрел на секундометристов.
Боксеры разошлись по своим углам.
– Дыши глубже! Еще… Глубже…
Валерий, положив на канаты отяжелевшие руки, послушно выполнял указания тренера. Тот дважды совал к носу склянку с нашатырным спиртом, от которого перехватывало дыхание и прояснялось в голове, смачивал мокрой губкой затылок. Потом, энергично махая полотенцем в такт дыханию, стал анализировать причины нокдауна. О больной руке тренер даже не вспоминал, и Валерий был ему за это благодарен.
– Защищайся не подставками, а нырком. Нырком под его руку и коротким снизу вверх… Коротким снизу вверх…
Дальнейшие пояснения Валерий не слышал, слова Игоря Леонидовича заскользили мимо сознания. Слева, за канатами ринга, у судейского стола возвышался флагшток. Два молодца в расшитых золотыми галунами синих куртках начали снимать красное полотнище.
У Валерия по спине заструился холодок. Шесть раз в честь побед его товарищей на флагштоке взвивалось алое знамя, шесть раз звучал гимн его Родины. И вот сейчас они уже уверены в победе мюнхенца…
Не успел стихнуть глухой звук электрического гонга, как Валерий был уже на ногах.
Рудольф тоже спешил, спешил закрепить успех. Вскинув руки в боевую стойку, нагнув голову, на которой щетинились волосы, он шел прямо на Рокотова. Шел, как танк, грозный и несокрушимый, готовый обрушить залп тяжелых ударов.
Валерий, чуть нагнув голову, с упрямым блеском в сузившихся глазах, шел грудью вперед, шел, почему-то не поднимая рук в боевое положение. В прокуренном переполненном зале стало тихо. Одни зрители удивленно смотрели на русского, не понимая, почему он медлит, не поднимает рук. Другие считали его поведение дерзким вызовом прославленному мастеру, мальчишеством, за которое придется расплачиваться дорогой ценой.
В напряженной тишине раздался окающий волжский басок, сильный и уверенный:
– Валера! Покажи ему!
Они схлестнулись в середине ринга. И в то мгновение, когда столкновение казалось неизбежным, когда дистанция стала зоной боя, а Шилленбург уже дал залп и его кулаки начали полет, Валерий, так и не поднимая рук, неожиданно сделал резкое движение телом в сторону с поворотом на носках. Такие повороты выполняют тореадоры, пропуская в сантиметре от себя разъяренного быка. Под подошвами боксерских ботинок звучно скрипнула канифоль.
Шилленбург, не ожидавший такого маневра, проскочил мимо, и его удары пошли в воздух. А Валерий, с полуоборота, казалось бы неудобного положения, нанес два спаренных удара по корпусу и, шагнув вперед, вошел в ближний бой. Откуда у него взялись силы, он сам не знал. Забывая о вывихнутом пальце, он пустил в ход свои чугунные кулаки, нанося тяжелые удары по животу, вкладывая в каждый из них восемьдесят один килограмм собственного веса: «Сбить дыхание… сбить… И коротким снизу вверх… Только наверняка!»
Рудольф, защищаясь подставками перчаток и локтем, попятился назад, пытаясь выскользнуть из опасного ближнего боя. Назад, назад… Но никакие силы не могли оторвать русского, он, как гвоздь к магниту, прилип к нему. Они двигались по рингу, словно связанные одной веревкой. Тогда Рудольф, понимая, что он не только теряет очки, но теряет и силы, грубо схватил, обнял Валерия. Не дать работать! Ослабить темп! Судья замешкался. Мюнхенец, держа русского, дважды пытался нанести удар головой. Бровь… Рассечь ему бровь… Тогда судья остановит бой, и этого сумасшедшего русского снимут за «невозможностью продолжать поединок».
– Брэк! По шагу назад! – рефери разнял боксеров, наказывать мюнхенца он и не думал.
В зале раздался свист, топот. Зрители возмущались пристрастным судейством на ринге.
Рудольф, отскочив от русского, тяжело дышал. Шилленбург не забывал, что на него смотрят со всех сторон, и растянул губы в улыбке. Вблизи она была похожа на оскал пантеры. Маневрируя по рингу, он укрылся за частокол прямых ударов. Западногерманские туристы повскакивали с мест и дружно скандировали: