– Первый раунд!

Болгарин был ниже португальца, плотный, с короткими сильными руками. Нагнув голову с темными кудрявыми волосами, он, явно волнуясь, пошел на сближение. Но Ридаго был начеку. Легко передвигаясь на тонких жилистых ногах, он с дальней дистанции хладнокровно встречал болгарина прямыми, как укол шпаги, ударами. Преимущество в росте и длине рук, помноженное на мастерство, давало ему неоспоримое превосходство.

– Вроде игры в одни ворота, – тихо сказал Валерию Укосимов.

Но парень из Пловдива не спасовал перед грозным титулом. Он сумел быстро справиться со своими нервами. И вот его левая рука начинает беспокоить португальца. Атаки болгарина стали целеустремленнее. Короткая разведка, сближение, пулеметная серия и – быстрый уход. И снова все сначала. Долгое маневрирование, выбор момента. Болгарские спортсмены зашумели, стали криками подбадривать товарища.

– Вангел! Достал! – от прежней неуверенности не осталось и следа. – Вангел!

Во втором раунде стало заметно, что известный мастер уступает парню из Пловдива, уступает в скорости и все время стремится сбить темп, перевести поединок в спокойное русло. Валерий смотрел на ринг и удивлялся: как португалец еще держится на ногах? Ридаго замучил себя накануне первенства сгонкой веса. Ежедневно часами находился в бане, в сухой парилке, и, чтобы усилить потовыделение, обсыпался солью. Виктор Иванович несколько раз, и шутя и серьезно, говорил ему, что так нельзя, но тот лишь усмехался. Не учите, мол, сами знаем.

До конца третьего раунда оставалось совсем немного, когда парень из Пловдива, обманув бдительность Ридаго, вошел в ближний бой и… с короткой дистанции нанес удар. Сильный и точный. Ридаго странно взмахнул руками и опустился на брезент.

– Раз! – судья жестом отстранил соперника.

Болгарин, не веря своим глазам – разве думал он несколько минут назад, выходя на ринг, что нокаутирует чемпиона? – стоял, бессмысленно улыбаясь, и не шел в нейтральный угол.

– Угол! Угол! – Рокотов скандировал вместе с болгарами, к ним присоединились и зрители.

Боксер наконец догадался, чего от него хотят.

Судья, убедившись, что болгарин стоит в дальнем нейтральном углу, неторопливо повернулся и, видимо, понял, что эти секунды, которые он фактически подарил Ридаго, не помогли, что тот все еще лежит и не сможет продолжать бой, спокойным, твердым голосом в наступившей тишине отсчитал секунды:

– Восемь… девять… аут!

Едва рефери кончил считать, как на ринг выскочил врач. Португалец, мотая головой, пытался отстраниться от его руки, державшей пузырек у самого носа. Журналисты, оседлав телефоны, спешили сообщить в редакцию первую сенсацию.

Расталкивая любопытных, к ступенькам ринга подбежала невысокая молодая белокурая женщина в модном летнем пальто.

– Гарсио! – она бросилась к боксеру. – О! Гарсио!

Открыв дверь в раздевалку, где находились советские боксеры, Рокотов сразу попал в объятия Миклашевского. Игорь Леонидович прилетел в Берлин с группой тренеров в составе туристской делегации.

– Понимаешь, чуть было не опоздали. В проспектах написано, что открытие завтра… Прямо с аэродрома и сюда… А ты? Как себя чувствуешь? Противника видел?

Валерий еле успевал отвечать. Настроение – прекрасное. Да, видел соперника на взвешивании. Он из Норвегии, моряк торгового флота. Говорят, левша. Вчера на тренировке работал с тяжеловесом Укосимовым, он тоже левша, а ему попался ирландец правша, так что у нас с тяжеловесом был обоюдный интерес.

Миклашевский раскрыл чемодан и достал тренировочный костюм, боксерские лапы.

– Пора разминаться, – он посмотрел на большие квадратные электрические часы, укрепленные над дверью. – Легкая гимнастика, пятнадцать минут…

Виликтон Туранов, закутанный в теплый мохнатый халат, двинулся к выходу. Виктор Иванович, обняв боксера за плечи, шел рядом и что-то говорил на ухо.

– Виля! Ни пуха ни пера! – крикнул Рокотов.

– Топай к черту, – ответил Виликтон, и на его сосредоточенном лице вспыхнула и тут же погасла улыбка, мысленно он был уже не здесь, а там, на ринге.

Валерий машинально проделал гимнастику и взял кусок тонкого кабеля в резиновой изоляции – скакалку.

– Сколько?

– Два раунда. В слабом темпе, – и, улыбаясь, тренер добавил: – Подарок тебе привез: письмо от матери! Оно долго путешествовало. Из военного гарнизона отправили в Сочи, но и там оно тебя не застало.

– Где же оно? Давайте, Игорь Леонидович.

– Наберись терпения. Долго ждал, придется еще подождать, – Миклашевский сделал паузу, посмотрел на Рокотова, и трудно было понять, говорит ли он серьезно или шутит. – Письмо получишь после полуфинала. Выйдешь в полуфинал, сразу получишь.

– А если не выйду, проиграю…

– Ну, тогда, – Миклашевский вздохнул и хитро улыбнулся, отдам только в Москве. Вот так! Точка. Не стой на месте, двигайся!

Каждый боксер по-своему переживает минуты перед ударом гонга. Один становится раздражительно-взвинченным, второй уходит в себя, молчун молчуном, никого не видит, никого не слышит, третий нарочитой веселостью старается прикрыть тревожную взволнованность. У каждого спортсмена свой характер и темперамент.

Легкая взволнованность, цепко охватившая Рокотова, едва он переступил порог Дворца спорта, постепенно нарастала, накатываясь все новыми и новыми волнами, словно где-то внутри у него запылал костер, который становился все жарче, все ярче, и в его пламени отчетливо высветлялся квадрат ринга, который стал центром жизни, а все остальное – второстепенное, не связанное в данные минуты с рингом, – отошло в сторону, заскользило мимо сознания.

Тревожное ожидание нарастало. Но оно не было похоже на переживание человека, идущего на суд, хотя ринг – это место открытого суда, где на глазах тысячной толпы специалисты в белых судейских одеждах решают спортивные судьбы. Валерий переживал по-своему, по-рокотовски, волновался, как солдат накануне парада, ибо для солдата парад, как и бой на ринге, проходит каждый раз по-иному и наполнен новым содержанием. Глухой ропот многотысячной толпы доносится сюда сквозь толщу стен, к нему невольно прислушиваются, ибо он, как барометр, чутко реагирует на ход поединка. По длинному коридору идет долговязый молодой немец с блеклыми навыкате глазами и приветливой улыбкой на губах. В одной руке он держит связку пухлых боксерских перчаток, издали похожих на огромные груши, в другой – листок бумаги. Он бесцеремонно заглядывает в раздевалки, быстро говорит, глотая окончания слов, говорит требовательно, но вежливо и уважительно, и всегда улыбается. Это судья при участниках. Он предупреждает боксеров, раздает перчатки, выводит очередную пару на ринг.

– Рокотоф! – он заглянул в раздевалку, где находилась советская команда. – Битте! Пожалюста!

Миклашевский и Рокотов, закутанный в мохнатый халат, направились по коридору в гудящий зал. Навстречу спешил Виктор Иванович.

– Я за вами… Виликтон молодец! Во втором раунде ввиду явного, – рассказывал он. – Не захотел уходить, остался там, чтобы посмотреть итальянца… Завтра ему с ним работать.

Огромный полутемный зал, словно кратер вулкана, полыхнул горячим, разогретым дыханием толпы, прокуренным спертым воздухом. Вокруг яркого пучка света, падавшего на ринг, плавал сизый табачный дым. В горле першило.

Норвежец был уже на ринге. Высокий костистый блондин с длинными руками. Белая майка и белые трусы с синим поясом подчеркивали белизну кожи. Норвежец то и дело поднимал костистые плечи до самых ушей и правой рукой растирал хрящ носа.

Миклашевский положил ладонь на плечо Рокотова, давая тому понять, что он рядом. От первого боя зависит многое. Все-таки чемпионат есть чемпионат! В свое время Игорь Леонидович и не мечтал выступать на таком ринге. А тот, организованный фашистами, был просто фарсом. И бой с Хельмутом Грубером, который не проиграл… Что ж, тогда победили судьи. Миклашевский был один. Один против всех. А сейчас совсем иная обстановка. Рокотов не один. Друзья и товарищи рядом. Но бокс имеет свои законы. На ринге наследникам не легче, чем было ему. Бой был, есть и будет боем…