Федя молчал, царапая крепким грязным ногтем деревянную скамейку. Потом вдруг встал и решительно заявил:

— Нет, ишаков мы с собой не возьмем, не пройдут они там, а вот собаку надо, пригодится...

Здесь же, прямо на скамейке, Федя набросал своим могучим ногтем грубую схему маршрута. Он начинался от города Орджоникидзе и уходил за перевалы горной Ингушетии.

Теперь оставалось бросить клич своим товарищам. Это происходило уже в Москве.

Своего друга инженера Володю Третьякова я застал среди разложенных чертежей, в клубах табачного дыма и прямо с порога стал вводить его в курс дела:

— Володька! Мы отправляемся в далекую интересную экспедицию на Кавказ...

Володя поднял голову и ткнул логарифмической линейкой в чертежи:

— Погоди минутку, мне тут работы не больше чем на полчаса, и я в твоем распоряжении.

— Да нет же, — перебил я его, — поход будет через несколько месяцев.

— А-а… — протянул Володя разочарованно и снова уткнулся в чертежи.

Постепенно состав группы определился. Кроме Володи и меня, к Каменным воротам шли инженер Андрей Башуров, студент Саша Двигубский, токарь Женя Мамаев. Всех нас связывала многолетняя дружба и любовь к горному туризму.

Грохот воды

Грузовик стал. После стокилометрового пробега по горам он своим парящим радиатором едва переводил дух. Прямо перед нами поднималась зеленая стена трав, кустов и деревьев. Из-под нее с грохотом вырывался прозрачно-зеленый, в белой пене поток. Это была Мартанга.

Полумесячный запас продуктов, киноаппарат с пленкой, оружие, палатка и прочее снаряжение — все это разместилось на шести не весьма широких спинах и значительно пригнуло их к земле. В таком полусогнутом состоянии наша цепочка вошла в зеленую стену леса.

С этого момента мы надолго распрощались с солнцем. Деревья сомкнулись над нашими головами. Вокруг были серые скалы, гигантские папоротники, кусты, перевитые хмелем, и... грохот воды. Мартанга неистовствовала. Она била встречные камни в лоб, рассыпалась в искрящуюся пыль, злобно грызла берега, слизывала фантастически изогнутые корневища, холодной влагой дышала в лицо.

Когда деревья расступались, мы могли видеть, как уходили ввысь распиленные рекой скалы. Где-то вверху их рваные края царапали хмурое небо. Несмотря на хаос скал и поваленных деревьев, на дне ущелья все же можно было различить тропу. Иногда она была едва заметна, иногда проступала ярче, и тогда мы могли видеть, кто прошел по ней перед нами. Здесь были маленькие, деликатные отпечатки копытец серн; целые дороги, вытоптанные кабаньими гуртами: иногда встречалась широкая, в короне когтей лапа медведя. Но нигде и ни разу мы не встретили отпечатка ноги человека.

Местами тропа была смыта. Тогда приходилось карабкаться по крутым склонам, прорубать тропу в кустах или осторожно ступать по коварным осыпям. В одном из таких мест нас ожидало первое происшествие.

Склон был особенно крутой и влажный. Земля так и плыла под ногами. Женя вдруг неестественно выгнулся, ноги его разъехались, и он плашмя упал на землю. Правда, ему удалось ухватиться за куст, но тюк... Тюк, который нес Женя и в котором была палатка и все наши одеяла, подминая лопухи, медленно покатился вниз. Потом, набрав скорость, стал делать огромные скачки, ударяясь о камни.

Теперь все зависело от последнего скачка: допрыгнет ли тюк до воды? Мы замерли на своих местах, а зеленый тюк сделал последний прыжок и упал, плотно втиснувшись между двух больших камней у самой воды. Первое происшествие сделало нас осторожными. А осторожность в свое время спасла нас от катастрофы. Но об этом речь впереди. А пока что мы вступили в гигантскую чашеобразную пещеру.

Ее двадцатиметровые своды врезаны в стену каньона. В глубине затаился прохладный полумрак. Местами в стене были ниши. Их покрывала старая, затвердевшая, словно темный лак, копоть. Этой же копотью были выведены едва заметные непонятные знаки. Они сливались с темными потеками сырости, образуя на камне таинственные письмена. На каждый наш шаг пещера отзывалась приглушенным гудением, в котором скрывались невысказанные тайны. По преданию, абреки прятали в этой пещере угнанный скот. Пол ее действительно был покрыт толстым слоем овечьего помета. Он так слежался, что мы кололи его, как уголь, и подбрасывали в костер.

Четвертый день нашего пути ознаменовался лучом солнца, пробившимся в глубокий каньон. С отвесных стометровых стен низвергались водопады. Издали они казались жемчужными нитями, повешенными на скалах. Вблизи же они тяжело гудели, окутанные сверкающей водяной пылью и опоясанные маленькими радугами.

Впереди неизменно шагал Федя. У него не было «легкой, пружинистой» походки, которой обычно наделяют проводников в приключенческих повестях. Как ни странно, он скорее брел, чем шагал, и был похож на человека, который ищет потерянную вещь. Но так «брести», не меняя темпа, он мог часами. Если же Федя вдруг останавливался, значит было что-то интересное. Или он показывал место, где играла волчица с волчатами, или обращал наше внимание на едва приметную щель в скале — полное меда жилище диких пчел.

На этот раз Федя остановился у выхода из каньона под раскидистым грушевым деревом. Вся земля вокруг была усыпана мелкими грушами, а в воздухе стоял запах бродящего вина. Кстати, подошло время нашего дневного привала, и было решено накоротке сварить грушевый компот. Володя с котелком побежал к реке, мы занялись костром. Но не прошло и трех минут, как Володя вернулся большими прыжками, без котелка и свистящим шепотом сообщил: «Медведь!» Мы схватили ружья, ожидая, что тут же следом за Володей из кустов выскочит косматое страшилище. Но Володя, переведя дух, добавил: «Там... за рекой!»

У истоков легенды

Подошли к легендарным воротам вечером. Впрочем, весь этот день был богат острыми впечатлениями. Началось с того, что в предрассветной мгле на отдаленной вершине завыл волк. Федя, сложив у рта ладони, ответил ему таким великолепным воем, что все мы невольно поежились. Волк отозвался еще раз, и на этом их беседа, прошедшая в дружеской обстановке, закончилась.

Дальше мы двинулись молча. Час за часом тянулись мимо нас серые отвесные скалы. Они давили сильней, чем мешки рюкзаков. Реку загромождали теперь такие огромные камни, что через каждый приходилось перелезать, помогая друг другу.

Преодолев один из каменных завалов, мы увидели первые за время нашего пути признаки человека. Но что это были за признаки!

Два домика, сложенные из естественного камня, сиротливо жались к скалам. Мы обошли их. Дверей не было. Было несколько не то окон, не то лазов. Внутри узкие солнечные лучи бросали свет на оскалившиеся лобастые черепа, деревянные, в медных скобах колоды-гробы, полуистлевшие тряпки, глиняную посуду. Это были родовые склепы. Мы с трудом забрались в один из них и сразу почувствовали легкое движение воздуха. Система отдушин в склепе была сделана так, что приток свежего воздуха мумифицировал захороненные трупы. Одежда, оружие, посуда сохранились еще лучше. Солнечные лучи внутри склепа заиграли в густой массе пыли, когда мы стали сдвигать колоды-гробы, рассматривая все, что было оставлено здесь века назад.

Федя не полез в склеп. Он просунул голову в отдушину и, чихая от пыли, тщетно звал нас идти дальше. С трудом ему удалось убедить нас, что самое интересное еще впереди.

Ущелье сужалось все заметнее. Стены его уже совсем оголились: ни кустика, ни травы. Это было уже не ущелье, а узкий каменный коридор. Солнце быстро промелькнуло где-то вверху. Стало заметно темнеть.

У одного из поворотов Федя молча поднял руку: «Привал!» Мы сбросили рюкзаки, сразу почувствовав себя невесомыми. Наконец-то отдых, костер! Но Федя все так же молча пригласил нас следовать за собой. И дальше все происходило молча. Усталые люди мало разговаривают, но без слов все мы поняли, что это где-то здесь, близко. Минут пять мы карабкались, пока не поднялись на маленькую скальную площадку. Каждому из нас воображение рисовало необычную картину, скрытую там, впереди. Но когда Федя протянул руку, мы увидели то, что превзошло нашу фантазию.