— Тогда прикажите накрывать на стол, топить баню и подготовить нам с военинженером жилые помещения.

Командир 57-го особого корпуса обрадовался.

— Так помещения готовы! И со столом никаких проблем нет. А вот с баней, извините, проблема. Растительность здесь сами видите какая. Цирики весь кизяк на полсотни верст в округе подобрали для обеспечения потребностей корпуса. Но дерьмом, простите, топить баню…

Волков поморщился. И как это он позабыл о географических особенностях братской республики? Еще бы командующего монгольским флотом к себе вызвал. Или главного лесничего.

— Так что, совсем деревьев нет? — спросил он чуть растерянно.

— Есть! — ответил довольный Фекленко, — на юго-западе страны. В предгорьях Алтая и исключительно хвоя. Мне, честно говоря, доставляют по несколько чурочек из Борзи… с каждым рейсом. Особист в курсе, сам пользуется…

Волков начал медленно закипать.

— Так я не понял: баня есть или ее нет?

— Ну… как бы ее нет. Но что-то типа баньки имеется.

— Тогда зубы не заговаривайте, а топите. Вам же самим приятно будет, когда чистый и вымытый полпред вас иметь начнет!

Монголия удручала белоруса Волкова. Человека с украинской фамилией Фекленко она тоже нервировала — будь здоров. Особенно, если учитывать, что Николай Владимирович был родом из-под Воронежа. Вот уже три дня группа авторитетных товарищей (сам Волков, Фекленко, начальник разведки корпуса подполковник Грибанов и заместитель по вооружению) осматривала места будущих боев. Речка Халхин-Гол оказалась не совсем большой, но и не совсем маленькой — что-то вроде Свислочи, на которой стоит Минск. Берега ее поросли ивняком и во многих местах были наполовину затоплены, образуя болотистую местность. Кроме этого, с монгольской стороны в Халхин-Гол здесь впадала другая река — Хайластын-Гол, которая делила предстоящий район боевых действий на две части, что автоматически ставило войска обороняющиеся войска союзников в невыгодное положение. Маневрировать войсками в такой обстановке было, мягко говоря, затруднительно. Особенно, если учитывать обилие у союзников бронетанковой техники.

Волков шипел, плевался и матерился. Фекленко делал то же самое, только в два раза тише. В конце-концов, после прибытия группы опытных летчиков, Андрей Константинович лично провел рекогносцировку с воздуха и отстучал в Москву: «Прошу разрешения в случае начала крупномасштабного конфликта перейти границу и навязать противнику бой на его территории». Ответ пришел на следующий день, когда Волков натаскивал командиров от лейтенанта и выше искусству «блицкрига» — согласованным действиям основных родов войск в обороне и наступлении. Лейтенанты сидели насупившись и хмурыми майорскими лицами смотрели на доску, где военный гений Андрея Константиновича чертил скверным мелом идеальные стрелки на нанесенных контурах района боевых действий.

Вестовой вошел в «юрту-класс» и передал комдиву Волкову записку от командира пункта связи. Там Андрею Константиновичу вручили сложенный вчетверо листок бумаги с ответом Сталина. Вождь ограничился двумя словами: «Если сможете». Спустя полсотни лет немец по имени Дитер Болен напишет один из своих первых хитов: «You can win if You want», который оставалось просвистеть Волкову перед радиостанцией. Как и следовало ожидать, мелодию никто не оценил.

— Вы что, не могли мне это передать с вестовым? — спросил Волков и капитана связистов.

— Не положено, товарищ комдив! — кратко ответил тот.

— А, да! — хлопнул себя по лбу тот, — служба такая! Ладно, благодарю вас, капитан!

Каким-то сверхъестественным способом по корпусу стало известно, что новый полпред не жалует Устав Внутренней службы, поэтому связист не стал орать: «Служу Советскому Союзу», а просто с достоинством пожал протянутую ему руку. Кивнув капитану, Волков вышел из связной юрты и окинул глазом начинающий темнеть горизонт.

По левую руку шло обучение механиков-водителей, по правую — виртуозы испанского неба гоняли молодых летчиков по матчасти вражеских истребителей и бомбардировщиков. По приказу Волкова в расположение корпуса приволокли совершивший «вынужденную посадку» истребитель Ki-27, вокруг которого теперь командир авиагруппы Герой Советского Союза (за Испанию) Яков Смушкевич трижды в день устраивал экскурсии с практическим обучением. К сожалению, подобной «вынужденной посадки» не совершил ни один из вражеских бомбардировщиков, поэтому обучение летчиков-истребителей проходило на фанерном макете Ki-21 — основного японского бомбовоза на тот момент. Словосочетание «вынужденная посадка» заключено в скобки, потому что по указанию Волкова в окрестностях Тамцаг-Булака дежурило несколько зенитных расчетов с приказом сбивать наблюдателей с той стороны. Вот один раз и повезло.

В конце мая количество сил, принимающих участие в конфликте с обеих сторон, возросло. С японской стороны по ту сторону Халхин-Гола насчитывалось почти три тысячи человек: сборный пехотный японский полк под командованием полковника Ямагато и два полка баргутской кавалерии, также отданные под его под его начало. Баргутами монголы называли маньчжурских скотоводов, из которых японцы в спешном порядке сформировали несколько полков легкой кавалерии.

Со стороны объединенных советско-монгольских сил народу было несколько меньше: два батальона цириков (советских баргутов) и 149-й стрелковый полк. Плюс во всему, в распоряжении Волкова и Фекленко был бронетанковый батальон (9 легких танков и двадцать семь бронеавтомобилей), две артиллерийские батареи и три пулеметных взвода. Это непосредственно то, что было на боевых позициях. В Тамцаг-Булак по единственной псевдоавтомобильной дороге прибывали из Борзи войска. Пока каждый автомобиль был на вес золота, так как от Борзи до театра военных действий было около семисот пятидесяти километров, и снять даже несколько автомашин на переброску подкреплений к Халхин-Голу не представлялось возможным. Волков надеялся пока связать противника боем, а затем пустить в дело свежие силы. Памятуя о тактике мелкого фола, он сформировал полтора десятка мелких диверсионных групп, которые шныряли в тылу у япошек и устраивали им «пакости третьего рода»: резали линии связи, минировали автодороги, заражали открытые источники воды дизентерийной палочкой.

Две группы были укомплектованы особо и нацелены на партизанскую войну — готовились рвать рельсы в час пик, чтобы не дать возможности японцам прислать подкрепление на помощь полковнику Ямагато. С командирами групп Волков занимался лично, попутно обучая их нелегкому искусству диверсанта конца двадцатого века. Одна группа была ориентирована на бывшую КВЖД, а другая — на новую ветку Солони-Ганчжур. Волков заклинал ребят не высовываться до тех пор, пока япошки по железке не начнут перевозить действительно что-то стоящее: самолеты, тяжелую артиллерию, танки.

— В конце-концов, вам придется уходить. Но рассчитайте так, чтобы ваше выступление пришлось на пик перевозок! Этим вы поможете нашим войскам больше, нежели воевали вместе с ними. Как наши «батуры» и «багатуры», не подкачают? Кальсоны не замарают в самый ответственный момент?

— В случае чего, — уже немолодой старлей погладил кобуру пистолета, — придется им стать героями. Во имя народной Монголии.

— С этим тоже не спешите. Вояки они так себе, а вот проводники — действительно, ценные.

Благословив диверсантов на ратный подвиг, Андрей Константинович вновь и вновь возвращался к картам местности. Для лучшего знакомства с обстановкой он еще совершил в паре с Громовым несколько разведвылетов на скоростном бомбардировщике СБ, вооруженном фотокамерой. Расположение собственных войск они рассмотрели прекрасно, а вот над территорией, занятой японцами, им пришлось испытать разочарование. Истребителей с опознавательными знаками страны восходящего солнца решительно преградили им путь и заставили ложиться на обратный курс. Говоря по правде, Волков с Громовым едва унесли ноги. Огрызаясь всеми четырьмя пулеметами, скоростной бомбардировщик оторвался от преследователей лишь благодаря тому, что являлся новой модификацией СБ, отправленной конструкторским бюро Туполева на обкатку в боевых условиях.