На площади Цы–сэн рабочие возводили полукруглый театральный помост и большие зрительские трибуны, обрамлявшие ее с трех сторон. Несколько неприметных всадников спокойно миновали распахнутые Нижние Ворота Золотого Дворца, не обращая на себя излишнего внимания. Визит тайпэна Ханя согласно повелению Единого правителя должен был оставаться в тайне, о причинах которой Ли не считал нужным спрашивать.

Внутри резиденция Императора за прошедшие месяцы ничуть не переменилась, оставаясь все тем же нереальным переплетением изнеженной праздности, благородного эстетизма, бюрократической педантичности и философского отрешения. Чиновники, евнухи и слуги сновали по своим делам, отвешивая поклоны придворным дамам и офицерам в дорогих суо, в темных уголках и на открытых зеленых террасах вели беседы монахи и аристократы, а места родовых солдат чжэн–гун уже успели занять новые золотые воины. Приторно–вежливый служка в светло–синем каймоне с церемонной важностью вел императорского тайпэна по петляющим коридорам. Когда они стороной миновали тот поворот, который, как помнил Хань, вел в большую приемную тронного зала, и продолжили путь дальше, Ли догадался, что сегодня Избранник Неба намерен побеседовать с ним в личных покоях, возможно даже один на один. Подобная честь оказывалась немногим, и легкая толика гордости не могла не пробудиться в душе у бывшего дзи, еще в позапрошлом году шагавшего по этим же коридорам в тяжелых кандалах навстречу неминуемой смерти.

Проходя мимо большого панорамного окна, открывавшего один из красивейших видов на столицу столиц, Ли, посматривавший на город краем глаза, внезапно остановился. Слуга, семенивший чуть впереди, не сразу заметил, что за спиной у него перестал раздаваться звон подкованных каблуков, и, обернувшись, обнаружил доверенного ему гостя стоящим возле резного подоконника, покрытого темно–желтым лаком в тон всему остальному убранству коридора.

— Высокочтимый, прошу меня извинить за смелость, но я вынужден просить вас следовать за мной далее, не прерываясь на созерцание…

— Что здесь случилось? — тайпэн прервал слугу на полуслове.

Несколько угольно–черных проплешин, оставленных страшными пожарами, уродливыми кляксами раздирали торжественное полотно цветущей Хэйан–кё. Под удар самой опасной и разрушительной стихии попали целые дома с окружавшими их дворами, постройками и садами. В одном месте среди гари гордо и несломлено поднималась вверх закопченная башня–вэнь, чья некогда красная черепица потрескалась от жара на скатах, но старые каменные стены сумели удержать крышу и не поддаться напору пламени. Жуткое зрелище, так похожее на пепелища оставленные от иных поселений юнь и сиртаками, а в чем–то напоминавшее даже разгул карабакуру под Ланьчжоу, заставило кулаки Ли Ханя невольно сжаться.

— Древнюю столицу постигло несчастье пожара, — соизволил ответить слуга без единой эмоции на холеном лице.

— Да неужели? И где же была стража и пожарные команды? — поинтересовался Ли, едва сдерживая себя, чтобы не сорваться на рык.

— Бесстрашным бойцам с огнем было довольно сложно выполнять свои обязанности из–за жестоких сражений, что кипели на тот момент в этих кварталах.

— Что?! — сказанное изумило Ханя настолько, что сумело погасить даже охватывавшую его постепенно ярость мангуса.

— Жители этих подворий, — поджав губы, ответил слуга, — по какому–то недоразумению именуемые в прошлом верными вассалами Императорам и прославленными семьями чжэн–гун–вэй, к которым эти мерзостные предатели, конечно же, не имели никакого отношения в действительности, набрались дерзости воспротивиться верховной власти и выступить с открытым вооруженным восстанием. Их мятеж был немедленно подавлен по высочайшему приказу, но, к сожалению, в ходе этого процесса архитектурному лику прекраснейшей Хэйан–кё был нанесен некоторый вполне поправимый ущерб.

— Полагаю, тайпэнто Синкай был очень опечален таким исходом? — угрюмо хмыкнул Ли, но служка предпочел сохранить молчание. — Судя по тому, что я вижу, здесь использовали метательные машины с зажигательными снарядами. Как сиккэн Тэн допустил подобное в пределах столицы?

— Мудрейший сиккэн Джэнг Мэй счел подобное неприятным, но неизбежным следствием этого гнусного акта неповиновения, которое должно было быть пресечено любыми…

— Сиккэн Мэй? — Ли, смотревший в окно, резко обернулся к слуге, заставив того вновь сбиться на середине фразы. — Я не ослышался?

— Ни в коей мере, — осторожно заверил тайпэна чиновник.

— Так что же случилось с Сумиёси Тэном? — холодно прищурившись, спросил Хань.

— Всесильный Тэн, чья сила ума была одной из величайших опор Империи в эти трудные времена… — затянул было служка, но, перехватив взгляд Ли, испуганно сглотнул и продолжил говорить куда быстрее. — Его смерть от истощения духовных и физических сил стала страшным ударом для Золотого Дворца и для всей Хэйан–кё. В тяжелые недели перед завершением войны и последовавшие за ними дни торжеств решено было не распространять новость о столь страшной трагедии в пределах страны…

— Но почему об этом не знаю я? — с угрозой рыкнул Хань, заставляя лоб собеседника покрыться мелкими бисеринками пота.

— Я не… Мне казалось… Разве…

Бормотание чиновника и беспомощные взгляды, бросаемые им по сторонам, окончательно убедили Ли в его темных подозрениях. Добиваться правды от этого болванчика не было смысла, да он и не владел всей информацией. Проблема заключалась в другом — по пути в столицу тайпэн не раз и не два встречался с офицерами и служащими, занимавшими не последние посты в провинции Хэйан, но никто из них ни прямо, ни намеком не упомянул о переменах, случившихся в Золотом Дворце. Более того, задним числом в глаза Ли теперь откровенно бросались странные недомолвки и быстрые перемены в темах тех разговоров, которые опасно приближались к обсуждению политической обстановки в целом и свершений нового тайпэнто в частности. Чужие мнения о действиях Мао и его решениях интересовали Ханя особенно сильно, так, что беседы о новом главе рода Синкай он заводил довольно часто, пытаясь, как советовал ему Кара Сунь, «прощупать столичную почву на дальних подходах».

— Нас ждут, поспешим, — обрубил тайпэн, и сопровождающий облегченно выдохнул.

Небольшая дверь, украшенная не более чем любая другая в этой части дворца, отъехала в сторону, пропуская Ли внутрь. Слуга замер позади в согбенной позе, два молчаливых дзи–вэй с обнаженными клинками остались на своих местах у порога. Оглядываясь по сторонам, Хань с легким волнением двинулся по узкому коридору, в конце которого была в приглашающем жесте распахнута новая перегородка.

Кабинет Императора блистал тем дорогим аскетизмом, оценить и понять который может только или очень богатый, или очень знающий человек. Сколько на самом деле стоила мебель из красного и черного дерева, вышедшая из рук лучших мастеров Империи, простому смертному лучше было не знать. Гобелены из белого шелка, картины в тонких золотых рамах, мягкие ковры ручной работы — в убранстве этого помещения не было ничего, что резало бы глаз излишней «варварской» пышностью, но в тоже время заставляло проникнуться посетителей самыми разнообразными чувствами, от мелкой зависти до благоговейного восхищения.

— Проходи уже ближе, а то на твое почтительное топтание в дверном проеме у нас уйдет весь оставшийся день.

Язвительное замечание, наполненное ядом высокомерия и собственного превосходства, кольнуло Ханя под сердце своей узнаваемостью. В дальнем углу на уменьшенной копии Нефритового трона вальяжного устроился хозяин кабинета, с насмешкой поглядывая на окаменевшего гостя. Рыхлое лицо говорившего растянулось в самодовольной улыбке, демонстрируя белесый фурункул, спрятавшийся в уголке полноватых масляных губ.

— Мао, — уже без удивления констатировал Ли.

— Когда–то, — ответил первый Император династии Синкай.

Ладонь тайпэна легла на рукоять широкого цзун–хэ, единственного оружия, которое Ли мог пронести с собой в пределы императорской резиденции ввиду отсутствия меча.