Армия Отрекшегося, подобно многоглавой змее, неумолимо продвигалась вперед, чтобы сомкнуть свои «пасти» вокруг намеченной жертвы. Слабое сопротивление малочисленных гарнизонов юнь, состоявших почти сплошь из безусых юнцов и седых стариков, нельзя было назвать даже смешным. После кровопролитных боев за Вонгбей и Сямынь это было нечто, напоминавшее больше всего послеобеденную охоту богатых жрецов, когда не важен уже ни результат, ни процесс, ни смысл, вкладываемый в это действо. И потому, весьма неприятными стали для Ранджана донесения о том, что группы авангарда, состоявшие из самых жадных и охочих до драки солдат, добравшись до больших поселков, окружавших Тай–Тунг, неожиданно повстречали хорошо организованные отряды царской армии, состоявшие явно не из ополченцев. Однако следующее известие оказалось еще более тревожным. Со слов бойцов, не доверять которым у Осквернителя не было никакой причины, выходило, что по отдельным группам сиртаков наносит удары тяжелая конница, но не такая, которую было бы привычно увидеть в строю у Юнь. Всадники в пластинчатой стальной броне, идущие в битву под синими флагами, могли принадлежать только к одной касте воинов, известной Ранджану, и чтобы развеять свои опасения и догадки, предводитель «единой армии» выслал вперед дополнительные дозоры из самых преданных хмоси.

За два дневных перехода до богатых предместий Тай–Тунга раджа получил, наконец, ответы на все свои вопросы. На пути у его соборного войска, насчитывавшего уже более двадцати тысяч мечей и копий, в терпеливом ожидании замерла объединенная армия Юнь и Империи. Наблюдатели говорили о цифре «по сотне сотен» от каждой из сторон и терялись в догадках, каким образом солдаты Нефритового престола оказались почти в самом сердце владений Ляоляна. И если простых воинов от подобных известий посещали страх и неуверенность, то другие вольные раджи и командиры, примкнувшие к Ранджану, в открытую выражали свое непонимание, прозрачно намекая на то, что им уже давно известно, чьим золотом были оплачены первые успехи Хулителя. Как понимать ситуацию, возникшую теперь, они не знали, а их вождь не слишком спешил снисходить до объяснений, в открытую посмеиваясь над самыми боязливыми.

В том, что имперские солдаты намерены драться и драться всерьез, стало понятно после неудачной попытки передового отряда Нагпура с ходу ворваться в городской посад, где располагались обширные подворья знаменитых местных литейщиков. Бойцы нефритовой армии засыпали подручных первого воина Ранджана настоящим градом стрел и снарядов из своих метательных механизмов, а фланговый удар кавалерии довершил разгром прежде непобедимых головорезов.

К вечеру раздраженный и злой Нагпур сумел, наконец, добраться до шатра своего повелителя. Ранджан, окутанный клубами опиумного дыма, встретил гостя укоризненной улыбкой и веселым блеском затуманенных глаз.

— Не думал, что мое поражение может доставить хоть кому–то такую радость, — досадливо заметил Нагпур.

— Твое поражение — нет, а вот чужая победа — может, — усмехнулся раджа. — Я уже начал бояться, что в скором времени не встречу вновь достойного противника, чтобы шагнуть еще на одну ступень выше. Но теперь эти опасения в прошлом, ведь мне только что доложили, кто командует корпусом солдат Империи.

Нагпур настороженно поднял бровь, не решаясь задать вопрос напрямую.

— Тайпэн Хань.

— Цепной ведьмак Императора?! — хрипло выдохнул воин, сквозь золотые зубы.

— Он самый, — благостно кивнул Ранджан. — Победитель юнь при Таури, при Люньшай и при Тива. Человек, разрушивший блестящую стратегию самого генерала Манчи одним лишь своим появлением. Повелитель демонов, ставший последним доводом Нефритового трона в войне с Ляолянем, и доводом весьма весомым.

— Но почему? Зачем им это теперь? — искренне не мог понять Нагпур. — Государство юнь уже почти, что упало к копытам их боевых коней. Разве все наши действия не были направлены на то, чтобы подорвать силы Манчи ударами с двух сторон и обречь на верное поражение нашего общего врага?

— Да, — высказанные мысли явно веселили Ранджана. — Но в процессе этих совместных стараний Империя открыла для себя одну неприятную истину — мы оказались уж слишком хороши, слишком сильны, слишком удачливы и слишком опасны. Нефритовый престол рассчитывал на беспорядки на южных границах, а получил вторжение мощной армии, которой Умбей не выставлял на поле боя уже более трех столетий. И что они сделали дальше? — улыбка раджи стала еще более хищной. — Они испугались так же, как испугались до этого Юнь. И теперь имперцы готовы даже заключить союз с былым врагом, лишь бы остановить нас. Все просто и предсказуемо, такое случалось всегда и во все времена. Нельзя быть настолько успешным, и рассчитывать на то, что все вокруг спокойно воспримут это. А единственное, что нам остается теперь — подтвердить тот факт, что все наши достижения — это не нелепая череда случайностей, а планомерный итог возвышения новой силы, неведомой ранее на побережье Жемчужного моря.

— Ты намерен разбить их.

— А что еще мне делать с ними? Отступить? Сейчас это уже невозможно. Вступать в переговоры бессмысленно. Уклоняться от боя тоже. Я обязан вступить в эту схватку, и одержать в ней верх хотя бы потому, что только тогда смогу окончательно утвердить свое право выбирать собственный путь и не сворачивать с него из–за мелких препятствий. Хань станет последней проверкой, он закален в огне своей собственной веры и выточен из того же камня, что и я, и это будет прекрасно…

Раджа мечтательно прикрыл глаза, смакуя предвкушение от поединка, который он уже представлял себе во всех деталях. На несколько мгновений Нагпуру показалось, что их разговор окончен, но Отрекшийся чуть слышно расхохотался и вновь посмотрел на своего первого воина.

— Человек против человека, воля против воли и разум против разума! Ни богов, ни хозяев, ни иных повелителей. Так, как и должно быть…

Вид военного лагеря, притихшего в последнюю ночь перед сражением, стал за эти полгода настолько привычным для Ли, что его удивляла сама мысль о том, что совсем недавно он с дрожью в сердце поднимался по сходням «Стража престола» навстречу неизвестности, такой же пугающей и непредсказуемой, как и в те последние зимние вечера в Ланьчжоу накануне осады.

Богатый цветник, разбитый на крыше трехэтажного дома, принадлежавшего зажиточному мастеру–сталевару, благоухал весенними ароматами. Стоя у дощатых перил, Хань, молча, рассматривал полуночную панораму, собираясь с мыслями и пытаясь понять, что так тревожит его в последние дни. В своем поступке Ли не сомневался, равно как и в том, что тайпэнто Синкай выразит полное одобрение его односторонним решением. Мао нуждался в этом перемирии больше всего. В случае военной победы, это была бы победа без его участия, скорее даже наоборот, если вспомнить о почти провальном походе ополчения чжэн–гун–вэй. Самого опасного исхода — поражения Империи — сейчас уже в любом случае удалось избежать, и только неопределенный мир, очень выгодный Юнь, давал Феню шанс окончательно укрепиться возле Нефритового престола.

Не то, чтобы за эти месяцы Ли стал лучше разбираться в хитросплетения придворных интриг, но долгие разговоры с Васато и Кара Сунем давали ему те важные основы, которые бывший дзи пытался прежде полностью игнорировать. Призванием тайпэна было вести полки в бой и выигрывать войны во славу своей страны, но это было лишь частью их истинной ответственности, что лежала на каждом из вассалов Избранника Неба. Своим ближайшим соратникам и слугам Император жаловал высшую привилегию, способную развратить слабых духом, но становящуюся бременем и тяглом для тех, кто верил в идеалы, которые внушались каждому из них еще в детстве. Вот только не все были способны придерживаться их до конца, а порою, как в случае с Мао, никогда и не пытались этого делать. Хотя трудно было обвинять тайпэнто в отсутствии того, чего он в принципе просто не мог иметь. Фень пробился наверх совсем из другой среды и стал полезен Империи лишь благодаря своим не самым лицеприятным талантам, однако Единое государство не привыкло разбрасываться ценными ресурсами, чтобы они из себя ни представляли.