Изменить стиль страницы

Однако если они рассчитывали на содействие германских племен, живших на берегах Рейна, то они обманулись в своих ожиданиях. Аллеманны держались пассивного нейтралитета, а франки выказали свое усердие и мужество, защищая империю. Во время своей быстрой поездки вниз по Рейну, которая была первым делом его управления, Стилихон напрягал все свои усилия к тому, чтобы упрочить союз с воинственными франками, и к тому, чтобы удалить от границы непримиримых врагов спокойствия и республики. Один из франкских королей, по имени Маркомер, был публично уличен перед трибуналом римского судьи в нарушении мирного договора. Он был присужден хотя и не к тяжелой, но к отдаленной ссылке в тосканскую провинцию, а к этому унижению королевского достоинства подданные Маркомера отнеслись с таким равнодушием, что казнили смертью буйного Сунно, который попытался отомстить за своего брата, и с покорностью подчинились князю, который был возведен на престол по выбору Стилихона. Когда северные пришельцы обрушились на границы Галлии и Германии, франки смело напали на вандалов, которые, позабыв уроки прошлого, еще раз отделились от своих варварских союзников. Вандалы жестоко поплатились за свою опрометчивость и вместе со своим вождем Годегизелем легли в числе двадцати тысяч на поле битвы. Весь этот народ был бы истреблен, если бы пришедшие к нему на помощь эскадроны аланов не устремились на франкскую пехоту, которая после славного сопротивления была вынуждена отказаться от неравной борьбы. Победоносные союзники продолжали свое наступательное движение, и в последний день года, в такую пору, когда воды Рейна обыкновенно замерзают, они, не встречая сопротивления, вступили в беззащитные галльские провинции. Это достопамятное вступление свевов, вандалов, аланов и бургундов в Галлию, из которой они впоследствии никогда не уходили обратно, может считаться за уничтожение римского владычества в странах по ту сторону Альп, и те преграды, которые так долго отделяли дикие народы земного шара от народов цивилизованных, были с этой роковой минуты срыты до основания.

В то время как спокойствие Германии было обеспечено преданностью франков и нейтралитетом аллеманнов, римские подданные, не подозревавшие, какие угрожают им бедствия, наслаждались таким спокойствием и благосостоянием, какое редко выпадало на долю пограничного населения Галлии. Их стада паслись на лугах варваров; их охотники проникали, без всякого страха или опасности, в самую глубь Герцинского леса. Берега Рейна, подобно берегам Тибра, были с обеих сторон усеяны красивыми домами и хорошо возделанными полями, и поэт, спускавшийся вниз по этой реке, мог задаться вопросом, на которой стороне находится территория римлян. Эта сцена спокойствия и достатка внезапно изменилась в пустыню, и только по дымящимся развалинам можно было отличить пустыню, созданную руками природы, от той, которая была делом человеческих рук. Цветущий город Майнц подвергся неожиданному нападению и был разрушен, и несколько тысяч христиан были безжалостно убиты в церкви. Вормс пал после продолжительной и упорной осады; Страсбург, Шпейер, Реймс, Дорник, Аррас и Амьен подпали под жестокое иго германцев, и всеистребляющее пламя войны разлилось от берегов Рейна почти по всем семнадцати провинциям Галлии. Варвары сделались хозяевами этой богатой и обширной страны до берегов океана, до Альп и Пиренеев, и гнали перед собой смешанную толпу епископов, сенаторов и молодых девушек, уносивших с собой домашнюю утварь и алтари. Лица духовного звания, которым мы обязаны этими неполными сведениями об общественных бедствиях, воспользовались этим удобным случаем, чтобы призывать христиан к раскаянию в грехах, навлекших на них гнев Верховного Судии, и к отречению от преходящих благ этого жалкого и обманчивого мира. Но так как учение Пелагия, пытавшегося проникнуть в тайну благодати и предопределения, скоро сделалось самым серьезным предметом занятий для латинского духовенства, то Провидение, ниспославшее, предвидевшее или допустившее такие нравственные и физические страдания, было опрометчиво подвергнуто суду несовершенного и обманчивого человеческого разума. Преступления и несчастья страдальцев самоуверенно сравнивались с преступлениями и несчастьями их предков, а Божеское Правосудие подвергалось нападкам за то, что оно не исключило из общей гибели слабую, невинную и младенческую часть человеческого рода. Эти пустые спорщики просмотрели неизменный закон природы, который назначает спокойствие в удел невинности, достаток в удел трудолюбия, а безопасность в удел храбрости. Трусливая и эгоистическая политика равеннского двора могла отозвать Палатинские легионы для обороны Италии; остатки постоянно находившихся в Италии войск могли оказаться недостаточными для такой трудной задачи, а варварские вспомогательные войска могли предпочесть своеволие и грабеж выгодам умеренного и постоянного жалованья. Но галльские провинции были наполнены отважной и здоровой молодежью, которая могла бы с успехом защищать свои жилища, семейства и алтари, если бы она была способна не бояться смерти. Близкое знакомство с местностью дало бы ей возможность противопоставлять врагу беспрестанные и непреодолимые препятствия, а плохое вооружение варваров и отсутствие между ними дисциплины устраняли единственный мотив, которым можно бы было объяснить завоевание многолюдной страны немногочисленной неприятельской армией. Когда Карл V вторгся во Францию, он спросил у одного пленника: сколько дней пути от границы до Парижа? "Дней двенадцать, но придется выдержать столько же сражений". Таков был благородный ответ на высокомерный вопрос этого честолюбивого монарха. Но подданные Гонория не отличались тем мужеством, какое воодушевляло подданных Франциска I, и менее чем через два года разбросанные отряды прибалтийских дикарей, по всему вероятию вовсе не страшных своим числом, дошли без боя до подножия Пиренеев.

В первые годы царствования Гонория бдительный Стилихон с успехом защищал отдаленный британский остров от его постоянных врагов, приходивших то морем, то с гор, то с берегов Ирландии. Но эти неусидчивые варвары, естественно, воспользовались тем, что война с готами заставила римлян отозвать войска, которые защищали стену и занимали военные посты. Если же иным легионным солдатам дозволялось возвращаться туда из итальянской экспедиции, то их невымышленные рассказы о дворе и характере Гонория неизбежно должны были ослаблять узы преданности и разжигать дух мятежа в британской армии. Прихотливое своеволие солдат перешло в такие же восстания, какие вспыхивали в царствование Галлиена, а те несчастные или, быть может, честолюбивые кандидаты, на которых падал их выбор, делались сначала орудиями, а в конце концов жертвами их страстей. Марк был первым из таких кандидатов, возведенным на престол в качестве законного императора Британии и всего Запада. Но вскоре после того солдаты убили его, нарушив добровольно принесенную ему клятву в верности, а их неодобрительные отзывы о его характере, как кажется, могли бы служить для него такой надгробной надписью, которая сделала бы ему честь. Вслед затем они нарядили в диадему и в пурпуровую мантию Грациана, но по прошествии четырех месяцев Грациан подвергся одной участи со своим предшественником. Воспоминание о великом Константине, возвышением которого и церковь и империя были обязаны британским легионам, послужило для них оригинальным мотивом для третьего избрания. Они отыскали в рядах армии простого солдата, называвшегося Константином, и, по своему буйному легкомыслию, уже возвели его на престол, когда заметили, что он не способен поддерживать славу такого блестящего имени.

Однако владычество Константина оказалось более прочным, чем скоротечные царствования Марка и Грациана, а его управление даже было более успешным. Сознавая, что было бы опасно оставлять войска в бездействии внутри их лагерей, уже два раза оскверненных убийствами и мятежами, он решился предпринять завоевание западных провинций. Он высадился в Булони с незначительной армией и, употребив несколько дней на отдых, обратился к тем городам Галлии, которые не подпали под иго варваров, с требованием признать его своим законным государем. Они подчинились ему без всякого сопротивления. Пренебрежение, с которым относилось к ним равеннское правительство, освобождало их покинутое на произвол судьбы население от принесенной им клятвы в верности; их несчастье заставляло их соглашаться на всякую перемену без опасений и даже с некоторой надеждой улучшить свое положение, и они могли ласкать себя мыслью, что войска, авторитет и даже одно имя римского императора, избравшего своим местопребыванием Галлию, охранят эту несчастную страну от ярости варваров. Первые успешные действия Константина против отдельных отрядов германцев были до того преувеличены лестью, что выдавались за блестящие и решительные победы, но скоро были низведены до своей настоящей стоимости дерзостью соединенных неприятельских сил. Затеянные им переговоры доставили ему непродолжительное и непрочное перемирие; если же некоторые варварские племена, прельстившиеся его щедрыми подарками и обещаниями, взялись защищать Рейн, то эти дорого стоившие и ненадежные договоры не восстановили безопасности галльской границы и привели лишь к тому, что унизили достоинство монарха и истощили последние средства государственной казны. Тем не менее мнимый избавитель Галлии возгордился этим воображаемым триумфом и направился в южные провинции навстречу более настоятельной и более личной опасности. Готу Сару было приказано положить голову мятежника к стопам императора Гонория, и военные силы Британии и Италии были недостойным образом истощены на эту внутреннюю распрю. Лишившись двух самых храбрых своих полководцев, Юстиниана и Невигаста, – из которых первый пал на поле сражения, а второй был вероломно умерщвлен во время мирного совещания, – Константин укрылся за укреплениями Виенны. Императорская армия в течение семи дней безуспешно нападала на этот город и наконец, будучи вынуждена торопливо отступить, покрыла себя позором, купив право свободного перехода через Альпы у тамошних грабителей и разбойников. Эти горы сделались границей между владениями двух монархов-соперников, а для охранения ее с обеих сторон были поставлены войска, которые могли бы быть с большей пользой употреблены на защиту Римской империи от германских и скифских варваров.