Император Грациан уже значительно подвинулся вперед на пути к Адрианопольским равнинам, когда он узнал сначала из смутных слухов, а потом из более точных донесений Виктора и Рихомера, что его нетерпеливый соправитель был убит в сражении и что две трети римской армии уничтожены мечом победоносных готов. Хотя Грациан был вправе негодовать на опрометчивое и завистливое тщеславие своего дяди, в его благородной душе это чувство уступило место более нежным эмоциям скорби и сострадания; но и чувство жалости было скоро заглушено серьезными и тревожными заботами об опасном положении государства. Грациан не мог прийти вовремя, чтобы спасти своего несчастного соправителя, а чтобы отомстить за него, был слишком слаб; этот храбрый и скромный юноша сам сознавал, что он не в силах один поддержать разваливавшуюся империю. Германские варвары, по-видимому, готовились обрушиться на галльские провинции, и внимание Грациана было поглощено заботами о целости западной империи. В этом затруднительном положении управление Востоком и ведение войны с готами требовали, чтобы им всецело посвятил себя государь, одаренный и воинскими способностями, и способностями государственного человека. Подданный, которому вверили бы столь обширную власть, недолго оставался бы верным своему благодетелю, от которого его отделяло бы огромное расстояние; поэтому было принято благоразумное и мужественное решение: вместо того, чтобы подвергать себя такому унижению, привязать к себе нового соправителя узами признательности. Грациан желал, чтобы назначение нового императора было наградой за доблести, но девятнадцатилетнему монарху, выросшему на ступенях трона, было нелегко сделать правильную оценку дарований своих министров и полководцев. Он попытался беспристрастно взвесить их достоинства и недостатки, но, сдерживая опрометчивую самоуверенность честолюбцев, он относился с недоверием к робкой осмотрительности тех, кто отчаивался в спасении республики. Так как каждая минута промедления что-нибудь отнимала у могущества и у ресурсов будущего восточного монарха, то было бы неблагоразумно терять время в продолжительных колебаниях. Выбор Грацина наконец остановился на изгнаннике, отец которого, только за три года перед тем, потерпел, с его же одобрения, незаслуженную и позорную смертную казнь.

Великий Феодосий, имя которого занимает столь блистательное место в истории и так дорого для католической церкви, был вызван к императорскому двору, который мало-помалу удалился от границ Фракии в более безопасный Сирмиум. Через пять месяцев после смерти Валента император Грациан представил собравшимся войскам своего соправителя, а их повелителя, который, после скромного и, может быть, искреннего сопротивления, был вынужден принять, среди общих рукоплесканий, диадему, порфиру и одинаковый с Грацианом титул Августа. Провинции фракийская, азиатская и египетская, над которыми царствовал Валент, были подчинены новому императору, но так как на него было специально возложено ведение войны с готами, то иллирийская префектура была разделена на две части, и два больших диоцеза, дакийский и македонский, были присоединены к владениям восточного императора.

Та же самая провинция и, может быть, тот же самый город, которые дали империи добродетельного Траяна и даровитого Адриана, были родиной другой испанской фамилии, которая царствовала в менее счастливую эпоху над разваливавшейся Римской империей в течение почти восьмидесяти лет. Она возвысилась из скромных муниципальных должностей благодаря предприимчивости старшего Феодосия, военные подвиги которого и в Британии и в Африке занимают одну из самых блестящих страниц в летописях Валентинианова царствования. Сын этого полководца, также называвшийся Феодосием, получил, во время своей молодости, прекрасное образование, но своей опытностью в военном искусстве был обязан нежной заботливости и строгой дисциплине своего отца. Под руководством такого достойного вождя юный Феодосий искал славы и воинских познаний на самых отдаленных театрах военных действий, приучил себя выносить перемены времен года и различные климаты, выказал свое мужество и на море и на суше и изучил разнообразные способы ведения войны у скоттов, саксов и мавров. Частью его личные достоинства, частью рекомендация завоевателя Африки скоро возвысили его до самостоятельного командования; состоя в звании дукса Мезии, он разбил сарматскую армию, спас эту провинцию, приобрел любовь солдат и возбудил зависть при дворе. Его надежды на блестящую карьеру были разрушены опалой и казнью его знаменитого отца, и Феодосию было дано, в виде милости, дозволение жить частным человеком на его родине в Испании. Он обнаружил твердость и умеренность своего характера в том, что очень легко применился к условиям своего нового положения. Он делил свое время между городскими и деревенскими занятиями; в исполнении каких бы то ни было общественных обязанностей он выказывал такую же деятельность и такое же усердие, какими отличался на служебном поприще, а свои солдатские привычки к аккуратности он с пользою применил к улучшению своего большого наследственного имения, находившегося между Вальядолидом и Сеговией, в самой середине плодородного округа, до сих пор славящегося необыкновенно изящной породой овец. От невинных и скромных хозяйственных занятий Феодосий, менее чем в четыре месяца, перешел к владычеству над восточной империей, и едва ли найдется во всемирной истории другой подобный пример и столь безукоризненного и столь блестящего возвышения. Государь, спокойно вступающий по наследству на отцовский престол, опирается на свои законные права, которые тем более застрахованы от всяких возражений, что они нисколько не зависят от его личных качеств. Подданный, достигающий, при монархическом или республиканском образе правления, верховной власти, иногда возвышается над себе равными или своим умом, или своими добродетелями, но его добродетель редко бывает не заражена честолюбием, а успех честолюбивого кандидата часто бывает запятнан преступным заговором или ужасами междоусобной войны. Даже при такой форме правления, которая дает царствующему государю право выбирать соправителя или назначать своего преемника, нередко случается, что его пристрастный выбор совершается под влиянием самых слепых страстей и падает на недостойного кандидата. Но самая завистливая злоба не может приписывать Феодосию, во время его скромной и уединенной жизни в Каухе, интриг, желаний или даже только надежд честолюбивого государственного человека, и самое имя этого изгнанника уже было бы давно позабыто, если бы его врожденные и выдающиеся добродетели не оставили глубокого впечатления при императорском дворе.

В эпоху благоденствия им пренебрегали, но в минуту серьезной опасности его высокие достоинства были всеми признаны и оценены. Какое доверие должен был питать Грациан к его честности, чтобы положиться на то, что этот преданный сын простит, ради интересов государства, умерщвление своего отца! Какое он должен был иметь высокое понятие о дарованиях сына, если надеялся, что один этот человек способен спасти и восстановить восточную империю. Феодосий был возведен в императорское звание на тридцать третьем году от рождения. Народ восхищался мужественной красотой его лица и его привлекательной величественной осанкой, которую сравнивали с портретами и медалями Траяна, а интеллигентные наблюдатели усматривали в качествах его сердца и ума более ценное сходство с самыми лучшими и самыми великими римскими монархами. Не без искренних сожалений я вынужден теперь расстаться с аккуратным и надежным руководителем, который написал историю своего собственного времени, не вдаваясь в предрассудки и страсти, обыкновенно заражающие ум современника. Аммиан Марцеллин, оканчивая свое полезное сочинение поражением и смертью Валента, предоставил описание более блестящих событий следующего царствования юношеской энергии и красноречию нового поколения. Но новое поколение пренебрегло его советом и не последовало его примеру, так что, при изучении царствования Феодосия, мы вынуждены довольствоваться пристрастным рассказом Зосима и отыскивать в нем истину при помощи неясных намеков, разбросанных в различных отрывках и хрониках, при помощи фигурных выражений поэтов и панегиристов и при ненадежном содействии церковных писателей, которые, увлекаясь пылом религиозных распрей, способны пренебрегать такими мирскими добродетелями, как искренность и умеренность. Сознавая эти неудобства, с которыми мне придется бороться почти при всем дальнейшем описании упадка и разрушения Римской империи, я должен буду подвигаться вперед нерешительными и робкими шагами. Тем не менее я могу решительно утверждать, что Феодосий не отомстил за адрианопольское поражение никакой замечательной или решительной победой над варварами, а вывод, который можно сделать из красноречивого молчания его продажных панегиристов, подтверждается соображениями, основанными на знакомстве с условиями того времени. Могущественное государственное здание, воздвигнутое трудами стольких веков, не могло бы рушиться от несчастного исхода одной битвы, если бы пагубное влияние воображения не преувеличило настоящих размеров этого общественного бедствия. Потеря сорока тысяч римлян, павших на адрианопольских равнинах, могла бы быть скоро заглажена набором новых рекрутов в многолюдных восточных провинциях, которые были населены столькими миллионами людей. Солдатская храбрость составляет самое дешевое и самое обыкновенное свойство человеческой натуры, а оставшиеся в живых центурионы могли бы очень скоро сформировать солдат, достаточно подготовленных для борьбы с недисциплинированным неприятелем. Если варвары захватили лошадей и оружие своих побежденных врагов, то многочисленные каппадокийские и испанские конские заводы доставили бы достаточное количество лошадей для сформирования новых эскадронов; находившиеся в империи тридцать четыре арсенала были наполнены оружием, годным и для нападения и для обороны, а богатства Азии еще могли доставить достаточные фонды для покрытия военных расходов.