Колюня покачал головой.

– К сожалению, пока ничего.

– А по убийству Максима что‑нибудь новенькое обнаружилось?

– Выявился один весьма неожиданный факт, но пока неизвестно, имеет ли это отношение к смерти Светоярова.

– Что ты имеешь в виду?

– Антон Светояров не получит ни копейки. Его брат был полностью разорен.

– Как это?

– А вот так. Недвижимость Максима заложена, деньги со счетов его фирм, в том числе недавно полученные весьма солидные банковские кредиты испарились в неизвестном направлении. Антону достанутся в наследство лишь долги на несколько миллионов долларов.

– Невероятно! – изумилась я.

– Что ж тут невероятного? В бизнесе подобные истории случаются сплошь и рядом.

Следующая фраза Чупруна мгновенно отвлекла меня от размышлений о связи банкротства Аспида с его смертью.

– Вчера ты меня просила узнать о психической травме, полученной в одиннадцатилетнем возрасте Антоном Светояровым, – с невинным видом заметил опер.

– Ты что‑нибудь выяснил?

– Выяснить‑то выяснил, только вот не знаю, стоит ли делиться с тобой этой информацией. Готов поклясться, что ты выложила мне далеко не все, что знаешь.

– Как хочешь. Можешь не рассказывать, – с притворным равнодушием пожала плечами я. – Вообще‑то я собиралась по приезде домой угостить тебя бутербродами со свежей буженинкой, корейскими салатами и восхитительными пирожками пигодя, но сейчас начинаю сомневаться, не повредит ли тебе столь нездоровая пища. Холестерин – штука смертоносная. О конфетах с ликером тоже можешь позабыть. Разумеется, ты понимаешь, что я делаю это из самых лучших побуждений. Забота о здоровье друга – моя святая обязанность.

– Гнусная шантажистка!

– Всего лишь деловая женщина. У тебя есть нужная мне информация, у меня – буженина, пирожки и конфеты с ликером. Выбор за тобой.

– Знаешь, что бывает за подкуп должностных лиц? – усмехнулся Колюня. – Ладно, так уж и быть, удовлетворю твое детское любопытство.

У Светояровых была дача километрах в двадцати от Москвы по Киевскому направлению. За несколько месяцев до трагедии у них появились новые соседи – Зуенко, и братья Светояровы сдружись с их дочерью Машей. Антону в то время было одиннадцать лет, Максиму – пятнадцать, а Маше – четырнадцать.

Однажды летом все трое отправилась в лес. Неподалеку от дачи протекала небольшая речка, где можно было купаться. Что именно там произошло, выяснить так и не удалось – отец Светояровых был крупной шишкой и дело удалось замять. Официально Маша Зуенко утонула во время купания. На теле девочки были обнаружены следы, наводящие на мысль об изнасиловании, в частности синяки на бедрах, но девственная плева не была порвана, и это решило дело. Отметины на теле Зуенко были попросту проигнорированы.

Антон Светояров находился в состоянии невменяемости – на вопросы не отвечал, кричал, бился в истерике. В крови всех троих детей были обнаружены следы СТП – редкого синтетического наркотика с ярко выраженными галлюциногенными свойствами. Это вещество было разработано в военных лабораториях США в качестве боевого отравляющего вещества, поражающего нервную систему. По нелегальным каналам оно попало на черный рынок.

Из всех галюциногенных наркотиков СТП наиболее часто вызывает состояние, известное под названием "бэд трип" – кошмарное путешествие. Наиболее частыми осложнениями являются эпилептоморфные припадки и смертельный исход вследствие паралича дыхательного центра.

Меньше всего наркотика было обнаружено в крови Максима. Он сказал, что Маша предложила им принять какой‑то порошок, не объяснив, что это такое, и сказав лишь, что "будет кайфово".

Находившийся в невменяемом состоянии Антон не мог ни подтвердить, ни опровергнуть его слова. Отчасти его состояние объяснялось побочными действиями СТП.

Как я уже говорил, дело прикрыли – родителям Маши, даже если у них и оставались какие‑то сомнения, ничего не оставалось делать, как принять официальную версию – иначе их дочь ославили бы как наркоманку.

Антон провел в психушке два года, после чего вернулся домой. Вот и вся история.

– Жуткое дело, – вздохнула я. – У одиннадцатилетнего ребенка от одного наркотика может крыша поехать, а тут еще и смерть подружки. Не исключено, что он был влюблен в Машу. Не знаешь, она была красивая?

– В деле были только посмертные фотографии. На них она выглядела не лучшим образом, но при жизни, думаю, была вполне ничего.

– Погоди‑ка! – воскликнула я, осененная неожиданной идеей. – У Маши, случайно, не было на руке трех родинок, образующих правильный треугольник?

– Не знаю, – покачал головой Чупрун. – Ты считаешь, что найденный тобою вчера клочок фотографии был оторван от портрета Маши Зуенко?

– Это сразу объяснило бы поведение Антона. Скорее всего, воспоминания о Маше до сих пор приводят его в невменяемое состояние. Представь, что некто поднес к окну портрет девочки и осветил его карманным фонариком. Антон оборачивается, видит глядящее на него из темноты лицо убитой подружки, съезжает с катушек и прыгает в окно. Весьма логичное предположение.

– Я позвоню приятелю из архива. Попрошу его выяснить насчет родинок и перезвонить.

– И еще одно. Вы уже провели обыск в доме Бублика?

– Пока нет. От тебя я поеду прямо туда.

– Сделай мне еще одно одолжение. Перед тем, как погиб Максим, я обнаружила на ограде террасы, расположенной перед окном его спальни, кусочек синего трикотажа. Ты не мог бы посмотреть, нет ли у Бублика синей футболки с дырой? Я подозреваю, что он мог следить за Жанной и пробраться на территорию Светояровых.

– И ты только сейчас мне это говоришь? – обжег меня инквизиторским взглядом Колюня. – С чего ты взяла, что Иннокентий находился той ночью в Нижних Бодунах?

– Это всего лишь предположение. Сыщицкая интуиция.

– Так я тебе и поверил! – опер яростно нажал на газ и вырулил в крайний левый ряд, "подрезав" навороченный черный джип. – Раньше ты не упоминала ни о каком обрывке ткани. Какого черта ты скрываешь улики?

– Не скрываю, а забыла. Такое с каждым может случиться.

– Только не прикидывайся склеротичкой. Я тебя знаю, как облупленную. Где кусок ткани?

– Дома. Напомни, и я тебе его отдам.

– Вот арестую тебя за чинение препятствий расследованию – будешь знать, – пригрозил Колюня.

– Не арестуешь, – беспечно ответила я. – Тебя тогда совесть замучает.

* * *

Полноценно насладиться трапезой Колюне так и не удалось. Он успел лишь вдохнуть неповторимый аромат разогретых пирожков пигодя и окинуть предвкушающим взглядом пиалы с ростками маша и фаршированными баклажанами, как сотовый телефон в его кармане пронзительно зазвонил.

Судя по выражению лица опера, разговор был не из приятных. Выразительно матюгнувшись, Чупрун бросил телефон на стол.

– Начальство? – сочувственно поинтересовалась я.

– Чертов банкир, – проворчал Колюня.

– Ты имеешь в виду отца Бублика?

– Кого же еще? Все свои связи задействовал. Такую волну погнал – только держись. Полковнику моему хвост накрутил, а он, соответственно, мне – мол, где находишься, чем занимаешься и все такое прочее. Срочно требует к себе на ковер.

– Срочно – понятие растяжимое. Не пойдешь же ты к начальству на голодный желудок. Так и язву заработать недолго.

– Все удовольствие поломали, гады, – вздохнул опер. – Это же не гамбургер из Макдональда, чтобы на бегу его в рот запихивать.

Чай Колюня допивал уже на ходу. Бросив в рот последнюю конфету, он вскочил в машину и резко газанул, успев напомнить, чтобы я из дома не высовывалась и на всякий случай вызвала для охраны пару знакомых телохранителей.

Я постояла на дороге, провожая взглядом "жигули" опера, а потом вернулась в дом, на всякий случай заперла двери на все замки, взяла чашку жасминового чая, конфеты и со всем этим хозяйством отправилась в спальню.