Лишь один издатель выбился из общей массы. Джордж Крейг из «ХарперКоллинз» обещал Эндрю, что поможет — но по-тихому. Он не мог единолично принять решение об участии «ХарперКоллинз» в консорциуме, но был готов финансировать напечатание первых ста тысяч экземпляров и предоставить художника для оформления обложки; кроме того, он объяснил Эндрю, как организовать типографские работы, складирование и распространение книги. Но даже Крейг нервничал: он не хотел, чтобы о его содействии стало известно. Так рождался план этой публикации — скрытно, исподтишка, похоже на то, как мужчины в низко надвинутых шляпах и широких пальто, сидя вокруг стола в подвале под голой лампочкой, замышляют преступление. Компания под названием The Consortium, Inc. была зарегистрирована в штате Делавэр. Консорциум состоял из трех человек — Гиллона Эйткена, Салмана Рушди и Эндрю Уайли. Ни единый американский — и тем более британский — издатель не присоединил свое имя официально и (за исключением Джорджа Крейга, честь ему и хвала) не оказал проекту финансовой или организационной поддержки. Эндрю и Гиллон вложили в проект свои деньги и договорились с автором о разделе прибыли, если она будет. «Мы делаем это, мы справимся, — сказал Эндрю. — Еще немного — и начнем».
Он купил квартиру для Элизабет, а вот Роберт Маккрам все еще тянул с приобретением дома на Сент-Питерс-стрит. Ремонт на Бишопс-авеню, 9, стоил очень дорого, и с деньгами становилось туго. Если, думал он, дом 30 по Хэмпстед-лейн почему-нибудь окажется «засвечен», он вряд ли сможет осилить еще одну дорогостоящую аренду. Придется ехать на военную базу.
Приближался День святого Валентина, и начали раздаваться обычные неприятные звуки. Фетву, само собой, подтвердили. Одна иранская газета назвала это постановление «божественным повелением побить дьявола камнями до смерти». Калим Сиддики, лакей иранцев на британской земле, подал голос из-под своего ядовитого гриба: «Рушди — враг ислама номер один». Но на этот раз кое-что прозвучало и с противоположной стороны. Сто пятьдесят европейских парламентариев подписали документ, выражающий «глубокое сочувствие автору, по-прежнему испытывающему трудности», и призывающий все страны, которые посылают депутатов в Европарламент, надавить на Иран с тем, чтобы он отказался от угроз. Дэвид Гор-Бут сказал ему, что Дуглас Хогг и министерство иностранных дел настроены «очень позитивно», но хотят дождаться апрельских выборов в иранский меджлис. После этого они постараются добиться, чтобы иранцы сняли предложение о награде за его убийство и формально «ограничили» фетву, объявив, что она действует только внутри Ирана. Это стало бы первым шагом к ее полной отмене.
Он немного приободрился. По крайней мере, правительство, реагируя на кампанию по его защите, выдает хоть какие-то новые идеи.
А потом произошло нечто удивительное. Фрэнсис и эксперт «Статьи 19» по Ближнему Востоку Саид Эссулами написали иранскому поверенному в делах письмо с просьбой встретиться и обсудить вопрос — и иранцы согласились. Утром 14 февраля 1992 года Фрэнсис и Саид встретились с иранскими представителями и обсудили с ними фетву и денежное вознаграждение. Иранцы очень мало в чем уступили, но у Фрэнсис создалось впечатление, что они явно поколеблены публичными выступлениями в защиту Рушди. Вместе с тем они настойчиво заявляли ей и Саиду, что британское правительство это дело не интересует. (Когда новость о встрече попала в прессу, иранцы пытались отрицать, что она имела место, а потом заявили, что никто из дипломатов в ней не участвовал — только некий «сотрудник нижнего звена».)
Протесты и заявления в его поддержку звучали в тот день по всему миру. Во Франции телеинтервью, которое он записал, посмотрели семнадцать миллионов человек — это была наибольшая аудитория, какую, по данным опросов, когда-либо собирала во Франции любая телепрограмма, кроме главных вечерних новостей. Вечером он выступил в лондонском Стейшнерз-Холле перед писателями и друзьями. «Я отказываюсь быть „нелицом“[137], — сказал он им. — Я не собираюсь отказываться от права публиковать свою книгу». О событии сочувственно сообщили все британские газеты, кроме «Индепендент», которая не упомянула о нем вовсе.
16 февраля 1992 года умерла Анджела Картер. Услышав об этом по телефону, он стоял в гостиной и плакал. Потом позвонили из «Вечернего шоу» — попросили прийти и поговорить о ней. Выступать по телевидению было последним, чего ему в тот день хотелось, но Алан Йентоб сказал: «Анджела предпочла бы, чтобы это был именно ты»; он написал какие-то слова, и его отвезли в студию. Приехав, он предупредил телевизионщиков: «Только один дубль. Второго я просто не выдержу». Каким-то образом он прошел через это и вернулся домой. В переделанном виде этот текст потом появился в «Нью-Йорк таймс». Он только что окончил свое эссе про «Волшебника страны Оз», и ему вспомнилось, что именно Анджела первая рассказала ему про жуткое поведение в Голливуде карликов, игравших в фильме жевунов, про их пьянство и распутство. Особенно нравилась ей история про надравшегося жевуна, который застрял в унитазе. Он посвятил свою маленькую книжку ей. В отличие от старого обманщика Оза, Великого и Ужасного, она, как он написал и в газетной статье, была очень доброй волшебницей и очень дорогим другом.
Она оставила детальные распоряжения о погребальной церемонии, ему было велено принять в ней участие и прочесть стихотворение Эндрю Марвелла[138] «Капля росы»:
Вот так, Душа, ты проблеском Луча,
Святою каплей вечного Ключа
Из человеческого светишься Цветка
…………………
Являя скромным ясным ликом
Большое Небо в Небе невеликом.
За день до кремации в таблоидах появились новые неприятные домыслы по поводу Элизабет и того, «во что она обходится стране». Ее фотографией они, однако, не располагали, и полицейские предупредили его, что если они с Элизабет пойдут на церемонию, то папарацци выследят их и сфотографируют ее, что подвергнет ее добавочному риску. Он сказал на это, что они поедут по отдельности, и тут с лица Хелен Хэммингтон соскользнула сочувственная маска. Своими появлениями на публике, заявила она, он слишком сильно нагружает Особый отдел. «У всех остальных, кого вы берете под охрану, — заметил он, — имеется программа мероприятий на целый день, и вы не жалуетесь. А я хочу всего лишь попрощаться с другом, и вы мне говорите, что это слишком». — «Это верно, — сказала она, — но все остальные, кого мы охраняем, сделали или делают что-то ценное для страны. Я считаю, это не ваш случай».
В конце концов Элизабет не пошла на кладбище Патни-Вейл. Ни одного фотокорреспондента на церемонии не было. Полицейские ошиблись. Они не признались в этом, конечно. Как всегда, они перестраховались, действовали в расчете на наихудший сценарий. Но он не собирался жить в расчете на наихудший сценарий. Этим он превратил бы себя в их узника. Но он не был ничьим узником. Он не был ни в чем виновен и пытался вести жизнь свободного человека.
Майкл Беркли позднее рассказал ему, что люди, выходя в тот день из крематория после предыдущей кремации и видя множество полицейских, рассуждали об этом: «Похоже, умер какой-то важный человек». Майкл хотел было вставить реплику — мол, человек и правда важный, Анджела Картер, — но тут услышал: «Да не-е. Наверно, мразь какую-нибудь привезли из тюряги попрощаться с мамашей».
Рядовые охранники по-прежнему проявляли максимум дружелюбия, сочувствия и готовности помочь. Когда Зафар захотел показать свой класс регбиста, новый телохранитель. Тони Данблейн — залихватские усы в сочетании с твидовыми пиджаками, этакий пират лондонских пригородов, — повез отца и сына в Буши на полицейскую спортплощадку, и парни образовали там подобие линии трехчетвертных, чтобы Зафар мог побегать и попасовать регбийный мяч. (Зафар сдал вступительный экзамен в Хайгейтскую школу, прошел собеседование и, к великой радости и огромному облегчению его родителей, был зачислен. Он понимал, что для него это немалое достижение, и стал гораздо больше верить в себя, на что и надеялись его мать и отец.) Элизабет методично выбирала для нового дома мебель и обои, словно они были обычной парой, обустраивающей свое жилище, и Тони принес фотографии новейших, самых современных звуковых систем и телевизоров и пообещал, когда они въедут, все установить и привести в рабочее состояние. А когда они с Робертом Маккрамом наконец подписали договор и у дома 41 по Сент-Питерс-стрит сменился собственник, полицейские доставили его в дом, который уже был не его, помогли собрать вещи, погрузили их в автофургон и отвезли в полицейское хранилище, где они лежали до его новоселья. Обычная человеческая доброта этих парней к человеку, попавшему, как выразился Тони Данблейн, в «хрен знает какую передрягу», неизменно трогала его.