Необходимо было продать дом на Сент-Питерс-стрит. Его расходы были огромны, и он нуждался в деньгах. В то время как таблоиды продолжали ныть, что он обходится Соединенному Королевству невесть во сколько, его сбережения катастрофически таяли. Он купил и ремонтировал большой дом, чтобы счастливо жить в нем долгие годы со своими охранниками, купил пуленепробиваемый «шлюховоз». Купил на имя Элизабет и в подарок ей квартиру с двумя спальнями в Хэмпстеде, чтобы у нее был «публичный» домашний адрес. К счастью, Роберт Маккрам из издательства «Фейбер энд Фейбер» изъявил желание купить дом в Излингтоне, и они быстро согласовали условия. Но из-за того что сорвалась продажа имевшегося у Роберта дома, сделка застопорилась. Роберт сказал, однако, что его домом интересуются и другие, и выразил надежду, что вскоре все осуществится.
Он в последний раз встретился с Данканом Слейтером. Слейтер уезжал в Малайзию — его назначили туда послом. Они проговорили три часа, и самым главным было то, что на «правительство Ее величества», по словам Слейтера, произвели впечатление те более громкие заявления, что он начал делать, особенно выступление в Колумбийском университете. «Херд отдает себе отчет в том, что у вас много сторонников, — сказал ему Слейтер. — Не все из них также и его сторонники, но их много, и игнорировать их невозможно». Министр иностранных дел понял, что дело Рушди нельзя замести под ковер. «Возможно, нам удастся добиться отмены вознаграждения за вашу голову», — сказал Слейтер. Что ж, было бы неплохо для начала, отозвался он. «Вместе с тем Форин-офис не радуют ваши планы выпустить эту книгу в мягкой обложке», — добавил Слейтер.
Через несколько дней, в день рождения Элизабет, они узнали, что у Анджелы Картер оба легких поражены раком. Ей выло трудно дышать, и жить оставалось всего несколько недель. Алекс, ее красавец сын, все знал. Мысль о предстоящей утрате была невыносима, но, как говорила его мать, чего нельзя вылечить, то надо вытерпеть. Две недели спустя Анджела пригласила его на чай. Это была их последняя встреча. Войдя в знакомый старый дом в Клапаме, он обнаружил, что она поднялась ради него с кровати и оделась; сидя в кресле, прямая, она разливала чай как хозяйка дома. Он видел, каких усилий это ей стоило — и вместе с тем как много это для нее значило; они посидели за чаем, как положено, и шутили сколько могли. «Страховщики будут в ярости, — клохча, смеялась она, — я только-только заплатила трехлетний взнос по огромнейшему новому договору, и теперь им придется раскошелиться, так что у мальчиков все будет в порядке». «Мальчики» — это ее муж Марк, который, по своему обыкновению, сидел молча, и сын Алекс — его на чаепитии не было. Спустя недолгое время она почувствовала, что устала, он поднялся и поцеловал ее на прощание. Последним, что он от нее услышал, было: «Пока, береги себя». Через четыре недели ее не стало.
Его ближайшие друзья — Кэролайн Мичел, Ричард и Рут Роджерс, Алан Йентоб и Филиппа Уокер, Мелвин Брэгг и другие — задумали устроить по случаю третьей годовщины фетвы публичное мероприятие с участием многих ведущих писателей. Согласились приехать Гюнтер Грасс, Марио Варгас Льоса, Том Стоппард, а те, кто этого не мог — Надин Гордимер, Эдвард Саид, — обещали прислать свои выступления в видеозаписи. О чем не было объявлено публично — это что он намеревался «неожиданно» появиться сам. Местом собрания решили сделать Стейшнерз-Холл — старый гильдейский зал, где много лет назад, в другой жизни, он получил Букеровскую премию.
Тому молодому писателю не доводилось выслушивать издательские отказы публиковать его в мягкой обложке, но золотые годы миновали. Он встретился с Питером Майером дома у Гиллона, и Майер наконец-таки высказался определенно. Нет, он не может назвать день, когда «Пенгуин» готов будет выпустить «Шайтанские аяты» в дешевом варианте, однако он лично дает гарантию, что книга в твердом переплете будет оставаться в печати; да, он согласен вернуть автору права на издание в мягкой обложке, чтобы можно было осуществить публикацию силами того или иного консорциума. Все старались вести себя вежливо и мягко, хотя момент был шокирующий. Вновь присутствовал юрист Майера Мартин Гарбус, и он высказал мнение, что в Америке, возможно, удастся образовать консорциум, возглавляемый Ассоциацией американских книготорговцев, американским ПЕН-центром и Гильдией авторов. На следующий день Гарбус позвонил Фрэнсис Д’Соуса и, не имея на то никаких полномочий, заявил, что он создает консорциум, и спросил ее, готова ли «Статья 19» стать издателем книги в Великобритании. (Позднее Гарбус заявил на страницах «Нью-Йорк таймс», что именно он стоял за созданием консорциума, выпустившего книгу; это утверждение не имело ничего общего с действительностью, и его пришлось немедленно опровергнуть.)
Его жизнь была похожа на ветреный день, когда по небу быстро бегут облака: сумрачно — вдруг пробивается солнце — и опять хмарь. На другой день после встречи с людьми из «Пенгуина» у Самин в отделении Флоренс больницы Нортвик-Парк в Харроу родилась вторая дочь, Мишка. Когда Мишка подросла, она стала замечательной пианисткой — принесла музыку в семью, которая, пока она не появилась, была до смешного немузыкальной.
Особый отдел сообщил ему, что, по последним разведданным, ячейки «Хезболлы» все еще активно пытаются выследить его с целью убийства. Уровень угрозы был прежним — то есть Абсурдно Высоким.
Эндрю встретился в Нью-Йорке с Джандоменико Пикко — переговорщиком из ООН, добившимся освобождения многих заложников в Ливане, в том числе Джона Маккарти. О деле Рушди Пикко сказал: «Я им занимался и продолжаю заниматься». Через несколько месяцев человеку-невидимке удалось встретиться с мастером тайных переговоров лично, и Пикко дал ему совет, который он запомнил навсегда. «Когда ведешь такие переговоры, — сказал Пикко, — проблема в том, что надо терпеливо ждать, пока поезд не подойдет к станции, и при этом ты не знаешь, к какой именно станции он подойдет. Искусство переговоров в том, чтобы ждать на как можно большем количестве станций и, когда поезд подойдет, быть на месте».
В Берлине газета «Ди тагесцайтунг» начала кампанию «писем Салману Рушди». Письма предполагалось перепечатывать в двух дюжинах других газет в разных странах Европы, Северной и Южной Америки, и в числе выдающихся писателей, согласившихся участвовать, были Питер Кэри, Гюнтер Грасс, Надин Гордимер, Марио Варгас Льоса, Норман Мейлер, Жозе Сарамаго и Уильям Стайрон. Когда Кармел Бедфорд позвонила Маргарет Этвуд и попросила ее написать письмо, могущественная Пегги сказала: «Боже ты мой, ну что я могу написать?» На что Кармел, по-ирландски настырная, железным тоном ответила: «Напрягите воображение». И был один великий писатель — он не прислал письма, но ни с кем другим, пожалуй, телефонный разговор не стал бы таким волнующим. Это был Томас Пинчон, еще один знаменитый человек-невидимка, позвонивший, чтобы поблагодарить его за рецензию в «Нью-Йорк таймс бук ревью» на его роман «Вайнленд». На заботливый вопрос Пинчона, как у него дела, он ответил названием культового романа друга Пинчона, памяти которого тот посвятил свою «Радугу тяготения», — Ричарда Фаринья: «Так долго внизу, что низ уже кажется верхом». Пинчон предложил вместе поужинать, когда они оба одновременно окажутся в Нью-Йорке. «Боже ты мой, конечно, — отозвался он тоном влюбленного прыщавого юнца, — спасибо огромное».
В Германии и Испании создать консорциум издателей, книготорговцев, промышленных организаций и известных в книжном мире лиц было делом нетрудным. Всем хотелось принять участие в том, что они считали важным для защиты свободы выражения мнений. Но в Соединенных Штатах, как ни странно, дело обстояло совсем иначе. Эндрю посоветовался с членом Верховного суда США Уильямом Бреннаном, со знаменитым юристом по конституционным вопросам Флойдом Абрамсом и с бывшим генеральным прокурором Эллиотом Ричардсоном, и все они согласились, что издание «Шайтанских аятов» в мягкой обложке — важный акт в духе Первой поправки к конституции США[136]. Но восемь ведущих американских издательств думали иначе. Один за другим крупнейшие деятели американского издательского мира отказывались признавать, что на кону здесь свобода выражения мнений, бормотали, что присоединиться к консорциуму значило бы подвергнуть «косвенной критике» Питера Майера и «Пенгуин». Сонни Мехта сказал ему: «Что, если люди просто-напросто не хотят этого делать, Салман? Что, если им хочется, чтобы это ушло куда-нибудь подальше?» Эндрю прослышал, что Ассоциация американских издателей, по существу, сколачивает неофициальный картель, с тем чтобы воспрепятствовать публикации, поддержать Питера Майера (который был у них на хорошем счету) и щелкнуть по носу его, Эндрю, ибо, если честно, они недолюбливали пресловутого Эндрю Уайли, да и клиент у него, считали они, был не подарок. Люди не отвечали на звонки Эндрю. Люди захлопывали двери у него перед носом. «Нью-Йорк таймс» написала, что усилия по созданию консорциума «терпят неудачу». Но Эндрю — как и Гиллон в Лондоне — был полон суровой решимости. «Мы можем напечатать эту книгу, — говорили они, — и мы ее напечатаем».