Расправу с оскорбителем Савинков отложил на лучшие дни. Сейчас он был занят проведением очередной комбинации. Он решил поддержать решение исполкома Петроградского Совета привлечь и вооружить для отпора мятежникам рабочие отряды Петрограда. (А Церетели обратился даже к большевикам: давайте раздавим гадину вместе!) Армия раскрыла свои арсеналы. Отряды Красной гвардии в те дни получили с гарнизонных складов 7 тысяч винтовок, 150 орудий и 5 бронеавтомобилей.

Создание вооруженной Красной гвардии в тылу и наличие регулярной армии в окопах предоставляли редчайшие возможности для всевозможных комбинаций. Савинков чувствовал прилив необыкновенных сил. Он вел крупную, очень крупную игру. Близился его звездный час.

Генерала Алексеева, сделав его заместителем столичного генерал-губернатора, оставили в покое на четыре дня.

Он узнал, что Керенский ко всем прочим своим должностям взял себе еще и пост Верховного главнокомандующего. Сместив мятежного Корнилова, он поступил так же, как Николай II, – осенью 1915 года государь, прогнав своего дядю, сам возглавил неудачливо воевавшую русскую армию.

30 августа, на четвертый день «корниловского мятежа», Алексеева снова привезли в Зимний дворец. Керенский предложил ему должность начальника штаба при своей особе, и старый генерал, покрыв позором свою седую голову, согласился. В тот же день он выехал в Могилев, получив приказание Керенского первым делом арестовать всех зачинщиков «зловредного мятежа».

Все эти дни, пока газеты изощрялись в обличении коварных заговорщиков, Ставка Верховного главнокомандования функционировала бесперебойно. Там билось сердце русской армии, работал ее мозг. Корнилов, Лукомский, Романовский исполняли свои привычные обязанности. Казалось, они совершенно не заглядывали в столичные газеты. Начальник штаба генерал Лукомский даже сердито настоял, чтобы новый главковерх Керенский оставил в силе все прежние распоряжения Корнилова. Он согласился лишь приостановить движение эшелонов 3-го Конного корпуса. Такое распоряжение он отправил, в душе надеясь, что решительный Крымов найдет причину их не выполнить. Крымов рвался в Петроград еще с весны!Алексеев ехал в Могилев в знакомом вагоне по знакомой дороге. Он возвращался туда, где полтора года бок о бок работал с последним русским императором. Старый генерал понимал, что ему, по сути дела, навязали роль карателя, жандарма. Его руками столичная камарилья намеревалась расправиться с людьми, уставшими от созерцания картин сокрушительного развала великой державы. Самым великим грехом «мятежников» в Могилеве был обыкновенный русский патриотизм.

В душе Алексеева происходила мучительная борьба. Солдатский сын, выслуживший широкие генеральские погоны, он в некую минуту стал масоном. Это было гибельное решение, но если бы ему тогда хоть капельку догадки! Масоны соблазняли только нужных людей и делали это умно, с тактом, неназойливо. Упор делался на личное самоусовершенствование. Масонские ложи подавались избранным кружком, где посвященные предавались возвышенным размышлениям о благе народа и страны. Забитому, неграмотному, бесправному русскому народу необходимо было указать вернейший путь к историческому процветанию. Какой же деятель откажется от этой благородной работы, тем более недавний солдатский сын!

Масонство, принадлежность к избранным тешили сознание Алексеева как новые свидетельства его успехов в жизни наравне с красной подкладкой генеральского пальто. Он никогда не мог забыть, что вступил в жизнь из суровых солдатских обносков.

Такими же солдатскими сыновьями были генералы Корнилов и Деникин. Вообще среди русского генералитета преобладала черная, мужицкая кость. Родовитая знать с «голубою кровью» от армии шарахалась.

Масонские грехи, связанные с отречением царя, постоянно терзали сознание Алексеева. Как ловко его обманули, как тонко провели! Они, военные, надеялись всего лишь заменить государя, а вышло, что уронили и разбили древний русский трон. Что было главною виною: неискушенность простодушных генералов или же изощренность природных интриганов? То и другое вместе!

Принимая от Керенского свое последнее позорное назначение, генерал Алексеев намеревался поступить по-своему и хоть в какой-то мере искупить свои великие грехи.

Он понимал, что Корнилова поманили и провели совершенно так же, как поступили и с ним самим в конце нынешней зимы. Причиною корниловской беды стала все та же неспособность генералов играть в бесчестные политические игры.

Уроки июля, когда большевистское выступление в столице поразительно совпало с германским наступлением на фронте, не выходило из сознания правительства и руководства армии. Теперь, после съезда большевистской партии, ситуация грозила повторением. Рига уже пала, на очереди был Ревель и острова…Ставка в Могилеве, собираясь предотвратить мятеж большевиков, не только защищала Временное правительство, но и исполняла свой привычный воинский долг.

Внезапно в самую последнюю минуту, в последнее мгновение снова, как и с отречением государя, вмешался некто и все поставил с ног на голову: Ставка из защитницы правительства была объявлена ненавистницей именно правительства, но только не большевиков!

К счастью, на этот раз Алексеев знал, кто такой был этот самый некто. Керенский…

Премьер-министр грубо передернул карту и заслонил собой большевиков.

Он объявил Корнилова кровавым узурпатором, покушающимся на революционные достижения в демократической России.

Таким образом, добросовестное исполнение воинского долга было кощунственно подано как гнусная измена!

Алексееву было известно о шулерской суете Савинкова и Львова. Они, прохвосты, и задурили бесхитростную корниловскую голову. А ведь в характере Корнилова еще имелась и знаменитая «зарывистость»!.. В частности, дернуло же его за язык объявить в своем «Обращении к народу» весь состав Временного правительства немецкими пособниками. Ну ведь не все же!.. А эта разудалая хлесткость зарывистого генерала мгновенно связалась в сознании обывателя со страшным обликом текинцев, дикарей в халатах и папахах, скачущих на Петроград с кривыми шашками и ятаганами в руках!

Керенского Алексеев презирал. И все же он принял назначение на свой прежний пост. Если бы он отказался, начальником штаба Ставки стал бы генерал Черемисин. А этот не задумается выполнить любой приказ властей. Он без колебаний расстрелял бы и самого Корнилова, и всех его помощников и с радостью доложил бы о ретивом исполнении.

Принимая унизительное назначение, генерал Алексеев решил перенести еще один позор, но спасти своих старых боевых товарищей от скорой и незаслуженной расстрельной пули.

Утром на станции Витебск в его вагон вошли двое членов местного Совета, комиссары Аронсон и Тарле (будущий академик). Они стали отговаривать генерала от поездки в Ставку. Его возьмут в кинжалы свирепые азиаты, обожающие своего Корнилова. Комиссары сообщили, что в Могилеве скоро восстановится порядок: командующий Московским военным округом Верхо-вский уже грузится с войсками в эшелоны. Арест главарей «мятежа» требовал мощной наступательной операции.

Не затягивая разговора с комиссарами, Алексеев осведомился:

– Прямой провод на Ставку работает?

Постоянно. Но мы бы не советовали…В Могилеве к прямому проводу подошел сам Корнилов. Он был обрадован, что в Петрограде у властей хватило ума послать военного человека – его старого фронтового товарища. Помилуй Бог, какой мятеж?! В чью это голову взбрело?..

Генерал Алексеев, помня о стоявших рядом соглядатаях, выдержал сухой официальный тон: «В тяжкие минуты развала управления армиями нужны предопределенные и героические решения. Временное правительство приняло решение вручить Верховное командование министру-председателю с тем, чтобы начальником штаба был назначен генерал Алексеев. Подчиняясь сложившейся обстановке, повинуясь любви к Родине, после тяжкой внутренней борьбы я готов подчиниться этому решению и взять на себя труд начальника штаба. Но такое решение мое требует, чтобы переход к новому правлению совершился преемственно и безболезненно…»