Отряду полковника Пономарева не посчастливилось.

Без продуктов, без средств, казаки голодали девять дней, не получая директив от Ревкома! Поднялся ропот.

— Повидимому, нам не доверяют, — жаловался полков­ник:— а мы, изнуренные голодом, не можем проявить себя. Наибольшая часть с Пономаревым во главе сдалась врангелевцам, а остальные казаки со Звездочкиным от­правились в Тавельский район, где и соединились с на­шими.

Незадолго до встречи с нами, отряд побывал в жестокой схватке с белыми в деревне Тавель и, после ряда налетов в поисках обмундирования, оружия и продовольствия, встал на отдых. Отряд страдал обычными партизанскими неду­гами: выборным началом, самовольными налетами, отсут­ствием дисциплины, отчетности и азартными играми.

Очередная мобилизация у Врангеля отовсюду собирала под повстанческий флаг десятки людей. Необходимо было ввести строгую воинскую дисциплину.

По моему предложению, Ревком устроил организацион­ное совещание. В одной из балок собрались все члены РКП: Бабахан, Тоня Федорова, Киселев, Катя Григорович, Фальк, Шевченко, Александровский, Африканец и Фирсов. Я внес предложение ввести воинскую дисциплину и, главное, отменить выборное начало. Мы разработали приказ о пе­реименовании отряда в 3-й Повстанческий полк и о стро­гих взысканиях за различные проступки и преступления, вплоть до смертной казни.

Делая это, мы всецело опирались на партячейку отряда, которая насчитывала в то время до 20 коммунаров.

Эта ячейка служила главной опорой в реорганизации разношерстных боевых партизан.

В дальнейшем партячейка при 3-м Повстанческом Симфе­ропольском полку состояла из 39 человек.

Под руководством подпольного областного комитета РКП(б) партячейка ставила своей главной задачей воспи­тание беспартийных партизан. Коммунистическое влияние имело большое значение для поднятия политического уровня.

Часто происходили собрания всех партизан, где высту­пали тт. Тоня Федорова [секретарь ОКРКП(б)], Васильев (секретарь партячейки), Африканец-Валиков (военком полка), Кулиш, Киселев, Горшенин и др.

Красным партизанам разъясняли цели нашей борьбы и развертывающиеся политические события.

Все собрания кончались дружным пением Интернацио­нала.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Я прочел приказ всему отряду и разъяснил им наши цели. Несогласным принять наш устав мы дали право от­делиться. За исключением Сергея Захарченко, все решили остаться.

Два брата Захарченко (они же Забияченко) жили в крымских горах еще при царизме. Иван на совесть слу­жил советской власти, у Сергея же всегда проявлялся бандитский уклон. Свою неразборчивость в средствах обогащения Сергей оправдывал вредом, наносимым врангельщине. Захлебываясь, красочно, он рассказывал нам разбойничьи истории своей жизни.

Однажды Сергей остановил автомобиль со спекулянтами У дамы, ехавшей с ними, были большие серьги с дорогими камнями. Сергей галантно предложил даме снять их; хи­трая буржуйка застонала, хватаясь за серьги.

— Я бы с удовольствием... Но понимаете... Они при­росли! Их никак нельзя снять!

Один из товарищей Захарченко догадался:

— Товарищ командир, разрешите срезать серьги.

Блеск тесака перепугал женщину.

— Пожалуйста, пожалуйста, не нужно резать!

В одну секунду серьги перекочевали из нежных ушек в лапищу бандита. В следующий момент спекулянтов раз­дели до ниточки и бросили на дороге.

Так вот этот партизан-бандит, с 23 людьми, ушел в район Черной горы, под Козьмодемьянский монастырь. Все-таки Ревком не хотел терять связь с такими боевыми головушками и откомандировал в их состав закаленного партийца — Африканца.

Я принял 3-й Повстанческий советский полк, назначил командиров рот, разведку, подрывную команду, штаб  (воен­комом у меня остался Васильев, очень энергичный работ­ник). С этого дня Бабахан именовался главнокомандую­щим... несуществующих частей.

В полку была пекарня, печь в скале; в ней выпекалось до тридцати хлебов. Корыта для теста партизаны выдол­били из больших деревьев. Кухня была оборудована целым рядом больших и малых котлов. Не хватало муки, а отряд в то время состоял из 145 человек, не считая Ревком и штаб. Пришлось прибегнуть к испытанному средству — реквизиции. Под носом у белых мы перехватили восемь подвод муки, заготовленной для врангелевцев.

Я только-что вернулся с операции. Ко мне подошли партизаны.

ЭПИЗОД С МАРИЕЙ

— Товарищ Макаров, — доложил партизан, — нашей раз­ведкой захвачена молодая женщина, назвавшаяся вашей женой.

Я приказал привести самозванку, так как хорощо знал, что моя жена находится в полной безопасности в деревне Каракубе, на хуторе Пересыпкина. Как я поразился и ужаснулся, увидев Марию! Ее побледневшее лицо отражало отпечаток тяжелых переживаний; ввалившиеся глаза гово­рили о многих бессонных ночах, платье изорвалось.

Оказывается, контр-разведка узнала местопребывание Марии. Как бы предчувствуя опасность, она легла спать не дома, а в кустах. На рассвете проснулась от конского ржания, топота и сильного крика.

— Врешь, мерзавец! Она здесь, мы тебя повесим!

— Ой, ой! За что?! Я ничего не знаю... — стонал Пересыпкин.

Мария в ужасе забралась в гущу кустарников и притаила дыхание. Совсем близко послышалось конское пофыркй- вание и переговоры:

— Ищи ее здесь!

— Дурная она, что ли?! Будет сидеть в кустах! Пред­упредили! Убежала!

Всадники скрылись.

Опять Мария услышала крики Пересыпкина и его сына: белые пороли их шомполами. С большой осторожностью она стала пробираться через кустарники к густому лесу, который разделяла небольшая поляна и крутая горка. Горка была видна с хутора, но другого исхода не было. Пробежав около ста шагов по поляне, Мария услыхала приказание остановиться, затем — свист пуль. Инстинкт самосохранения помог ей бежать быстрее лани. Она очну­лась в глубокой балке густого леса, не чуя земли под собой от радости, что не попала в руки палачей. После долгого блуждания по лесу, Мария вышла на дорогу. Старик тата­рин указал ей тропинку в Мангуши. 

О НЕУДАЧНОМ НАСКОКЕ БЕЛЫХ И О ТАТАРАХ

Начальник разведки, Лука Гай, сообщил, что почти все ближние деревушки заняты белыми. Силы их исчислялись тысячами. Поэтому т. Бабахан перешел со штабом в район Чатыр-дага, а я передвинулся в район Тавеля. Мы проби­рались терновниками, так как все дороги находились в ру­ках белых. Как оказалось, против нас было сосредоточено около четырех тысяч кавалерии и около пяти тысяч пехоты. На одной из дорог мы услышали стук многочисленных под­вод и разговор офицеров. Только-что показалась наша головная часть, — офицеры заорали:

— Стой! стой!

Под свист пуль мы пересекли дорогу и вышли в другой район. Не заметив нашего исчезновения, белые завязали перестрелку между собой. Переранили и даже убили кое- кого из своих. Мстя нам, золотопогонники налетели на покинутый нами лагерь, взорвали бомбами печь и сожгли корыта для теста.

В общем, вся операция белых, в виду их незнакомства с местностью и условиями войны в горах, сошла на-нет.

В районе Демерджинской Яйлы сформировался первый конный эскадрон, под командой Галько и военкома Кисе­лева. Тов. Бабахан дал им задание войти в переговоры с находившимися в деревне Кучук-узень представителями национального комитета. Комитет состоял из татар-интеллигентов и, в бытность Курултая, принимал участие в правительстве, а при Врангеле находился в полулегальном со­стоянии.

Товарищи Киселев, Алеша Буланов, Васильев и Ибраги­мов (Дерен Ай-Ярлы) переоделись в татарское платье и на­вестили братьев Муслюмовых. Представители комитета не прибыли к назначенному сроку из Симферополя, но пере­говоры все-таки начались. Наши поставили прямо основной вопрос о возможности использовать татарское население для восстания. Аким Муслюмов заявил, что татарское на­селение к активной борьбе еще не подготовлено; нацио­нальный комитет основной целью ставит работу по подня­тию культурного уровня татарских масс.