Через несколько минут стол был прекрасно сервирован и были поданы хорошие вина.

— Братва, кроме караула, садись шамать, — позвал я своих.

Из благородных офицеров мы превратились в настоящих партизан. Приборами никто не пользовался, ели руками,

и перед едой каждый имел право выпить маленький ста­канчик вина.

Когда смененный караул закончил трапезу, я обратился к лейтенанту и всем захваченным:

— Прежде, всего, снимите погоны и форму: они нам крайне необходимы для работы. Вы проситесь к нам в отряд, но какое у нас будет к вам доверие? Ведь вы захвачены не неожиданно. Вы хорошо знаете, что мы пишем воззвания и предлагаем покидать ряды белых, на­значаем вам время перехода, но вы не переходите. Вы все ждете: авось выйдем на широкую московскую дорогу. Ваше счастье, что мы вас не расстреляем. Однако по­мните, что добровольно перешедшим в наши ряды гаран­тируем жизнь, а мерзавцев беспощадно расстреливаем и будем расстреливать. Передайте князю Туманову и барону, что мы постараемся с ними увидеться в лучших условиях. Жить вам в имениях с сего числа запрещаем. До скорого свидания.

Камов дал распоряжение снять караул, а Гаузе подошел ко мне:

— Товарищ командир, разрешите вести части.

— Хорошо!

— На ремень! Налево в лес, шагом марш, — скоман­довал Гаузе.

На глазах многих остающихся офицеров блестели слезы. Мы нанесли чувствительный удар их офицерскому само­любию.

Войдя в лес, мы долго смеялись над приключением. Не­которые партизаны предполагали, что эти офицеры, пере­жившие сегодня переходы от жизни к смерти, явятся хорошими агитаторами в деле разложения армии Вран­геля.

Но, как после выяснилось, лейтенат Бурлей с другими офицерами на подводах «снялись с якоря» в Севастополь, где лейтенант с ужасом рассказывал везде и всюду о жут­ких моментах, пережитых им во время захвата имения краснозелеными.

При этом, ради спасения поместья своих родственников, Бурлей старался преувеличить наши силы, дабы Врангель обратил внимание на повстанцев.

Ночью, пройдя шоссе вблизи деревни Арнаутки, мы поднялись на вершину горы, чтобы перейти в район Байдарс.ких ворот. Южнее раскинулось широкое бурное Черное море с обрывистыми каменистыми берегами. Лес был не густой, местами вырубленный. Отряд расположился на отдых, а разведка пошла на Арнаутку за продуктами.

Через час, запыхавшись, вернулся один из посланных и принес потрясающие вести: наши разведчики, кажется, захвачены; в ближайших деревнях множество войск. По всему шоссе идут крупные отряды. Стало ясно, что белые задумали проделать серьезную операцию. Вероятно, наш ночной переход был замечен белыми. Нас выдал собачий лай; несмотря на все предосторожности отряда, собаки почуяли приближение чужих и разбудили всю деревню.

Боясь захвата врасплох, мы решили, с риском для жизни, немедленно перебраться в район деревни Алсы. Оставив лошадей на месте, с винтовками наизготовку, мы гусько- вым порядком, цепью двинулись по лесным тропинкам к шоссе.

Впереди отряда шли самые боевые партизаны: Вольфсон, Яша Гордиенко, Черенков, Митя Комарский, Шарый, Гаузе, Баратков. В случае столкновения с белыми, на них возлагалась задача вызвать наибольшую панику среди бе­лых и тем дать возможность отряду перейти через шоссе. Военком Камов (Орлов), Васильев (Александровский) и я находились в разных местах отряда, подбадривая парти­зан. У шоссе слышен был сильный топот лошадей, громкие разговоры. Это двигалась кавалерия белых. Мы остано­вили движение отряда и притаились.

Через полчаса наступил удобный момент проскочить шоссе.

Нам это вполне удалось, и мы вступили в пределы Ал- сунского леса. Мы давали клички всем лесам. Два дня отряд питался исключительно водой и листьями. Выслали было разведку в Алсу, с целью получить от крестьян хлеб, но наши вернулись без хлеба, а два партизана влипли в плен, едва только переступили порог ближайшей избы. Наступил третий день голодовки! Камов с десятью пар­тизанами вызвался отправиться в поиски продуктов. При­шлось согласиться; изголодавшиеся переутомленные трех­дневным переходом люди, близость белых — все это дово­дило слабых чуть не до самоубийства. Но едва Камов  про­шел около ста шагов, послышалась сильная ружейная и пулеметная стрельба и вскрики раненых. Пули сыпались градом, потом — минутное затишье...

— Дроздовцы, вперед!

Сильный шорох пронесся по всему лесу. Поняв, что нельзя задержать цепи белых, я крикнул:

— Второй батгльон, принимай вправо по балке!

А сам с партизанами бегом бросился на обрыв по Чер­ной речке. Лучше смерть в пропасти, чем попасть в лапы палачей. Все было как во сне. Помню скалы, жадную пропасть, в которую скользили по одиночке партизаны. Они перекатывались с одного места на другое, хватаясь руками за острые камни. Когда мы очутились в мелкой речке, от хорошего английского обмундирования остались одни тряпки, из рук и колен сочилась кровь. Мы с жад­ностью пили воду и обмывались. Я оглядел в свой цейсовский бинокль возвышенности: везде стояли войска. Медлить было некогда. Мы быстро поднялись по обрыву вверх, на противоположную сторону. Поддерживала на­дежда, что если нас не успеют заметить во время подъема, то мы сможем перебраться в другой район.

Ну и подъем! Вместо мостов приходилось перекиды­вать винтовки с одной скалы на другую. Я поднимался в хвосте колонны; так мне было удобнее следить за дви­жением партизанов.

Помню, Яша Гордиенко крикнул:

— Товарищ Макаров, пригните голову к скале!

Я взглянул вверх; в этот момент со свистом пролетел камень и сбил с меня фуражку.

Затрудняла переход моя невеста, Мария Удянская. Обычно храбрая и выносливая, она терялась в горах. Ноги ее подкашивались. Никакая сила не могла заставить ее пере­прыгнуть со скалы на скалу. Я пригрозил ей наганом, но и это не помогло. Выручил Яша Гордиенко. Он как-то подхватил Марию за талию и перетянул через про­пасть.

Поднявшись наверх, я с несколькими партизанами от­правился за продуктами на кордон Инкерманского мона­стыря. Нас встретило безлюдье. Только в сарае копо­шился старый монах. Он замахал на нас высохшими руками, как будто разгонял цыплят, и приговаривал:

— Скорей, скорей уходите! Только-что была кавалерия. Забрали всех. Повезли с собой.

Хлеба не оказалось. Пришлось удовольствоваться му­кой.

Только-что мы разожгли на стоянке маленький костер, чтобы испечь пышки, как сигнальный рожок заиграл тре­вогу. Гаузе и Шарый, посланные в разведку, доложили, что Прибыла кавалерия в форме дроздовцев. Мы момен­тально снялись и побежали через небольшую полянку. Надолго запомнится мне это уютное местечко, граничащее с Айтодорским лесом, которое чуть не сделалось нашей могилой. На наше счастье, дроздовцы даже не предпола­гали нашего присутствия в этом районе, и мы благополучно достигли желанного леса. Здесь отряд почувствовал себя в безопасности, так как из этого района можно было пере­броситься куда угодно. Мы убили первого попавшегося бычка, не задумываясь над тем, кому он принадлежал. Поджарив мясо на палках, жадно ели его полусырым. 

НАЧАЛО 3-ЕГО ПОВСТАНЧЕСКОГО ПОЛКА

Отсидевшись несколько дней в пещерах Сюртажа, мы разбили отряд на группы и двинулись в Мангуши. Здесь оперировал отряд Николая Б. (Сергея Бабахана). А мы с Васильевым и Воробьевым построили небольшой шалаш на возвышенности под деревней Лаки и стали зондировать почву среди крестьян насчет восстания. Вскоре прибыли товарищи — Ваня Африканец, Матвей Егерев и другие. От крестьян было известно, что в операции под д. Алсу против нашего отряда, помимо всех гарнизонов города, участвовали части 2-й Дроздовской дивизии, снятые Врангелем с фронта. Врангель приказал во что бы ни стало доставить меня живым или мертвым, назначив крупную награду за мою голову. Вот почему я не доверился прибывшим и просил прислать ко мне товарищей, которых я знал в бытность мою в Мангушах. Разговор происходил с оружием в руках. Через несколько дней эти товарищи вернулись с теми, которых я знал. Николай Б. прислал записку: