– «Композитор – подлинный творец – сочиняет только тогда, когда имеет сказать нечто такое, что еще не было сказано и что, он чувствует, должно быть сказано».

– «Если это искусство, значит, это не для всех; а если это для всех, значит, это не искусство».

– «Моя музыка не является современной, просто ее плохо играют».

– «Искусство должно быть холодным».

– «Чтобы исполнить ваш виолончельный концерт, нужен шестипалый солист.

– Что ж, я могу подождать».

– «…мое достижение не много будет значить для наших современных музыкантов, так как они об этих проблемах не знают, а когда им объясняешь – им не интересно. Для меня же это кое-что значит».

Острое ощущение своей непосредственной причастности к поступательному движению музыкальной истории было свойственно Арнольду Шёнбергу, пожалуй, как никому из великих композиторов XX столетия. Забота о суде потомков не осталась преходящим эпизодом биографии австрийского мастера, не растаяла вместе с романтическим максимализмом юности. Напротив, с течением времени композитор все сильнее укреплялся в сознании уникальности исторической миссии собственного творчества. Так, невзирая на почтенный (74 года) возраст, Шёнберг с завидной энергией вступает в резкую письменную полемику с автором «Доктора Фаустуса», пытаясь доказать, как повредил он своим Адрианом Леверионом, как создателем новой музыкальной системы, напоминающей шёнберговскую, посмертной славе Шёнберга. Счастливый конец эта шумная история, получившая огласку на страницах американской прессы и длившаяся полтора года, обрела исключительно благодаря выдержке и такту Т. Манна, всегда с огромным уважением относившегося к таланту Шёнберга. После довольно напряженной переписки писатель поместил в конце романа резюме, в котором говорится, что прототипом музыкальной системы Левериона – вымышленного героя – является додекафонная система Арнольда Шёнберга.

Шёнберг – не просто романтик, он – гиперромантик, экспрессионист. Страстность, с которой он следует по своему нелёгкому пути, демонстративна, эмоциональный накал порой достигает критической отметки, действительные события болезненно деформируются, принимая причудливые, подчас абсурдные очертания.

В последний, «американский» период жизни Шёнберга учеба у знаменитого европейского маэстро становится для молодых американцев вопросом престижа. Что же касается наиболее близких друзей и учеников, то для них, как сказал однажды А. Берг, Шёнберг был настоящим «пророком» и «мессией». Думается, не последнюю роль в подобной оценке личности главы нововенской школы сыграл его выдающийся педагогический талант и – самое главное – огромное желание учить.

В конце жизни Шёнберг хотел вернуться в свою «ненавистную любимую Вену», как когда-то назвал ее в письме к Густаву Малеру. Но осуществить этот шаг не позволило состояние здоровья. В возрасте 70 лет, после восьмилетнего периода работы профессором композиции Калифорнийского университета, Шёнберг был отправлен на пенсию с мизерным содержанием. Не было и речи о том, чтобы на эти деньги содержать семью с тремя несовершеннолетними детьми. Его обращения к официальным лицам и в благотворительные фонды о материальной поддержке, которая позволила бы полностью посвятить себя творчеству, не дали результата. Чтобы выжить, Шёнбергу пришлось и в эти поздние годы зарабатывать частными уроками, писать статьи и теоретические труды, искать любые формы заработка, даже будучи серьезно больным. Умер Шёнберг в Брентвуде (штат Калифорния) 13 июля 1951 года. Это была пятница. День и число, которых так боялся композитор. Весь день он провел под одеялом, трясясь от страха. За четверть часа до полуночи его жена заглянула в комнату сказать, что бояться осталось 15 минут. В тот момент Шёнберг с трудом поднял руку, выдавил из себя слово «гармония» и скончался.

Справедливости ради следует сказать, что город Моцарта, Бетховена, Шуберта все же успел загладить обиды и огорчения, нанесенные еще одному своему гениальному уроженцу. В связи с 75-летием со дня рождения Шёнберга, в то время уже много лет жившего в США, ему было присвоено звание почетного гражданина Вены. А совсем недавно в Вену из Калифорнии был перенесен Центр Арнольда Шёнберга, который проводит большую работу по изучению и пропаганде его наследия.

ШИФРИН ЕФИМ (НАХИМ) ЗАЛМАНОВИЧ

(род. в 1956 г.)

Ефим Шифрин, по словам современников, является романтиком эстрады. Точнее, романтическим авантюристом с жесткой, железобетонной даже, подкладкой. И вот парадокс. Есть артисты, которые одарены богато, палитра выразительных средств у них широка, они музыкальны, пластичны. Но они не могут, не умеют отдать это публике! Как будто бы у них есть лишний стакан воды или кусок хлеба, но отдать их людям они не могут. А Ефим может. Математически, логически невозможно объяснить этот феномен. Как невозможно объяснить в точных терминах, почему и за что я люблю именно эту женщину, а не другую. Мне кажется, что все это не зависит от человека, это нечто такое, что находится над ним, это нечто мистическое. Его, это качество, можно, конечно, развить в себе, но вот приобрести – невозможно…

Ефим (настоящее имя – Нахим) Шифрин родился 25 марта 1956 года в поселке Сусуман Магаданской области, где его семья отбывала ссылку. Когда Шифрина спрашивали о его родных, он говорил, что половину его семьи унесла война, а половина была репрессирована. Говоря так, он имел в виду своих родителей, которые были отправлены в ссылку в 1940 году и провели на Колыме около пятнадцати лет. В середине 1960-х годов мать и отец Шифрина переехали в Ригу, где жили их дальние родственники. После поселка Сусуман Рига, яркая, красивая, с чисто вымытыми улицами, показалась Ефиму совершенной заграницей. Приехав в город, семья Шифрина присмотрела дом на взморье. Это была настоящая загородная вилла – с маленьким садиком, огромной гостиной, библиотекой и спальней. Но, к сожалению, денег, заработанных на Колыме, хватило только на часть дома, в связи с этим родителям Ефима пришлось уехать еще на год на Север, чтобы заработать недостающую сумму. А Ефима с его братом оставили на попечение родственников. В Риге у Шифрина началась новая жизнь. Он пошел учиться в школу продленного дня. В основном в этой школе учились дети из неблагополучных семей или дети бывших ссыльных. Вскоре Ефим привык к тому, что его приятелей, одного за другим, то и дело забирали в колонию. Так как Шифрин был крайне коммуникабельным мальчиком, то, несмотря на то что он был младше своих одноклассников на несколько лет, так как поступил в школу с шестилетнего возраста, он сумел подружиться почти со всеми и всегда всех мирил. В этой школе Шифрин проучился восемь лет, а затем перешел в другую, более перспективную. Новая школа находилась возле знаменитого в то время Дома творчества писателей в Дубултах, в который приезжали поработать такие известные личности, как Александр Чаковский, Роберт Рождественский, Мариэтта Шагинян.

Еще в юности Ефим понял, что сцена – его призвание. Ведь еще в раннем детстве мальчика привлекало все, что имело отношение к миру театра и кино. Все его знакомые знали, что лучшим подарком для маленького Фимы является альбом, в который можно было бы вклеить изображения артистов. Со слов Шифрина: «Дебют мой состоялся в инсценировке рассказа Николая Носова “Фантазеры” ровно тридцать семь лет назад. Представление прошло не на сцене, а почему-то в кругу старшеклассников, и я помню, что они очень смеялись, и с тех пор как-то особенно приветливо встречали меня в школьных коридорах. Широкая известность в узких кругах пришла ко мне, как видите, еще в детстве; тогда я узнал, что такое успешный дебют, хотя самое слово «дебют» выучил, конечно, гораздо позднее».