– Я приняла тебя за иностранца, – сказала она тихо.

– Да, меня обычно принимают за еврея-сефарда, родившегося в Сингапуре и возмужавшего в Маутхаузене.

Ответ прозвучал насмешкой, и с моей стороны было неразумно, даже глупо вступать в разговор с этой очаровательной особой, которая выглядела гораздо моложе меня и, понятно, должна была развернуться и уйти, оставив обалдевшего идиота с носом.

– А я думала, что ты индус с Брахмапутры, – сказала она очень серьезно и чуть громче.

Ответила шуткой на шутку?

С минуту мы молча курили, глядя на море. В ее движениях была какая-то напряженная торопливость, словно она хотела поскорее разделаться с сигаретой. Видимо, ее что-то беспокоило.

– У тебя все в порядке? – спросил я, ожидая в ответ нечто вроде «А тебе что за дело?» или «Отвали». Но нет. Она ответила очень вежливо:

– Да. Спасибо.

– Как тебя зовут?

– Моника. Моника Эстрада Пальма.

Когда-то я был знаком с внучкой первого президента Республики Куба. Может быть, она окажется его правнучкой или кем-нибудь в этом роде?

– Ты родственница президента?

– Какого президента?

– Дона Томаса Эстрады Пальмы. [1]

Она что-то слышала об Эстраде Пальме, но точно не могла сказать, кто он такой и когда был президентом. Ей были не известны и другие президенты, правившие после 1906 года. Она их не знала и знать не собиралась.

Имеет ли она понятие об истории Кубы? Чуть позже я выяснил, что ей знакомы имена Марти, Гомеса и Масео, [2]но не более того. Может быть, она вообще нигде не училась? Не похоже.

– Разве в школе тебе ничего не рассказывали о кубинских президентах? – спросил я.

– Думаю, рассказывали, но меня никогда не интересовала история.

Тут Моника впервые улыбнулась, а легкий морской бриз шевельнул ее волосы.

– А тебя как зовут? – спросила она и, получив ответ, задала следующий неизбежный вопрос: – Чем ты занимаешься?

– Домами.

– Архитектор?

– Вроде того, – нагло соврал я. – А ты что делаешь?

– Укрепляю международные отношения.

Ветер с моря усилился, и я швырнул окурок в воду, где он немного поплавал, прежде чем утонуть.

Я не спросил ее, каков род этих отношений. В наши времена лучше поменьше спрашивать.

Мимо проходил торговец жареным арахисом, его монотонные выкрики сливались в заунывную погребальную молитву: «Мане, мане, мане, бери мане, бери мане…» – и затихали вдали.

– Когда-нибудь и я займусь решением международных дел, – сказал я.

Она тоже деликатно промолчала, не поинтересовавшись, каких таких дел.

– Ну и как тебе живется? – Мой взгляд снова скользнул по ее груди.

– Да так, не жалуюсь.

– Не хотела бы ты со мной укрепить национальные отношения? – спросил я, постаравшись улыбнуться как можно приятнее, хотя и со значением. Мой опыт общения с женщинами показывает, что иногда надо действовать решительно, если не хочешь упустить свой шанс.

Она смерила меня взглядом.

– Почему бы и нет? Может, знакомство с тобой мне пригодится.

Эта девушка была прямодушна и чистосердечна и не ходила вокруг да около. Таких не часто встретишь.

– Чудесно! – воскликнул я. – Давай сделаем вместе по глоточку?

Такое приглашение было весьма смелым шагом с моей стороны, ибо долларов в моем кармане явно не хватало, чтобы пригласить ее в нормальный бар, как она того заслуживала. Единственным местом, где мы могли бы выпить, была моя квартирка или какое-нибудь злачное заведение.

– Который теперь час?

Я взглянул на свои старенькие советские часы, когда-то подаренные дочерьми.

– Часы остановились, но должно быть около десяти.

– Тогда в другой раз. Сегодня мне надо кое с кем поговорить, всего лишь поговорить. Пойдем, прогуляемся еще немного.

– Как хочешь. Прогуляемся. Это я как раз и делаю. Гуляю.

Какое разочарование. При виде маленьких круглых дынь у меня разыгрался аппетит и очень захотелось их съесть. Но, видимо, все шло к тому, чтобы ограничиться одной болтовней, да еще, возможно, с хинетерой,а мое мнение об их культуре и интеллекте было не слишком высоким. Впрочем, в тот вечер никаких других, более интересных занятий у меня не намечалось.

Мы неспешно прошлись по Малекону и свернули на Рампу, мило беседуя. Неподалеку от улицы M она протянула мне руку.

– Вот я и пришла, – кивнула она на угловое здание.

– Когда мы снова увидимся? – спросил я с трепетом душевным. Сейчас станет ясно, понравился ли ей собеседник.

– В понедельник. Ты смог бы в десять?

– Где?

– Здесь, на Рампе. Ладно, до скорого… – сказала она и направилась к дверям дома.

– Знаешь, – почти крикнул я ей вслед, – ты самая красивая на свете!

Она обернулась и, улыбнувшись, помахала рукой.

Жить вообще трудно, а жить на Кубе и быть хинетеройсовсем худо. Правда, и тут есть свои плюсы, например возможность часто бывать в отелях, на пляжах, дискотеках и в других увеселительных местах; получать доллары, позволяющие досыта и вкусно поесть, хорошо одеться, купить аппаратуру (телевизор «Sony» с двадцатью одним каналом, видеомагнитофон, компакт-диски).

Проституция и проститутки – слова древнейшие и всеми так или иначе употребляемые. Однако понятие хинетерародилось и вошло в обиход только на острове Куба. Словарь Королевской академии испанского языка в издании 2001 года так толкует это слово: «Хинетера, ж., Куба. Проститутка, клиентами которой являются иностранцы». Правильно, но неточно, ибо это слово бывает и мужского рода, обозначая проституток-мужчин, так называемых хинетеро, как обычного обслуживания, так и нетрадиционного.

Причина, по какой хинетераимеет дело исключительно с иностранцами, проста и всем известна: у кубинцев нет столько иностранных денег, чтобы оплачивать услуги такой партнерши.

Однако мы поведем разговор не о хинетерахвообще. Нас интересует одна из них – Моника. Да еще другая, по имени Малу. Все-таки было бы несправедливо и неправильно назвать Монику обыкновенной хинетерой.Для кубинца хинетера– это та женщина, что идет на улицу, туда, где толкутся иностранцы, и ждет, пока кто-нибудь из них ее не снимет. Моника же на улицу не выходила. Со своими иностранными клиентами она знакомилась на дискотеках или с помощью кубинских сводниц, находивших для нее мужчин, которые почему-либо застряли на Кубе и могли регулярно оплачивать ее услуги. Они или приезжали к ней на дом, или увозили ее в свои апартаменты либо в отель. Можно сказать, что она была хинетеройвысшей категории, эксклюзивной хинетеройили, точнее, женщиной, меняющей иностранных любовников и позволяющей себе делать выбор. Во времена нашего знакомства она была свободна. Почему? Да потому что устала подчиняться вкусам и капризам иностранцев, которые порой ведут себя грубо и по-скотски. Ей захотелось устроить себе небольшие каникулы, отдохнуть, не думая о будущем. К тому же она скопила немного денег и могла какое-то время безбедно существовать.

Мы познакомились рядом со знаменитым гаванским отелем «Националь», местом любовных авантюр и центром революционных событий. Предложив ей свою зажигалку, я взирал на нее с откровенным вожделением, ибо груди Моники, хотя и небольшие, но округлые и упругие, были именно такими, какие мне всегда нравились. Мы беседовали и прогуливались по набережной Малекон, которая, несмотря на тусклые фонари, завораживает ярким светом луны, похожей на большую желтую тыкву, и баюкающим шумом волн, бьющихся о прибрежные камни. Мы говорили о всякой ерунде и распрощались как старые знакомые, а я все продолжал гадать: кто же она такая? По всей видимости, хинетера,но хотелось знать о ней больше и – почему бы нет? – приятно провести с ней ночь-другую.

Рассказ идет о женщине по имени Моника, но и о ее новом знакомом тоже не мешало бы кое-что сообщить. Ведь и его жизнь была полна всяких событий и разных напастей. Впрочем, говоря о напастях, трудно сказать, кому досталась худшая доля в этом мире… А потому придется рассказать не только о ней. Сумею ли?