Крикс учился незаметно выбираться из Лакона или возвращаться в свою башню в любой час дня и ночи. Кроме главных ворот Академии, существовал гораздо менее приметный выход, предназначенный для слуг или посыльных. Днем он был почти всегда открыт, а на ночь запирался на замок. Но Дарл давно добыл ключи. Как следовало из его рассказа, он просто незаметно взял их из стола Ратенна, а потом, отжав на воске, положил обратно. Крикс отчаянно завидовал. По сравнению с этим его фокусы в скриптории и в Свейсборге казались детским развлечением.
Как бы там ни было, но он получил от Дарла копию ключей с предупреждением, что должен спрятать их как можно лучше. "Если их кто-нибудь найдет, выкручиваться будешь сам" – веско предупредил Димар. Впрочем, это Крикс успел понять и без него. В случае любой возможной неудачи он мог делать все, что посчитает нужным – врать, просить прощения или бежать, но никогда, не при каких условиях, не говорить о том, что делал то или другое дело по приказу лорда Аденора.
Так что Крикс решил, что хранить ключи среди своих вещей просто неумно. В тесной комнате на них могли наткнуться его побратимы, да и кто-нибудь из старших мог проникнуть в их спальню так же просто, как он сам пробрался к ним. Устраивать какой-нибудь тайник в саду было ничуть не менее опасно. Конечно, никому бы не пришло в голову связать подобную находку с кем-нибудь из первогодков, но тогда свободный доступ в Академию в любой час дня и ночи перестал быть исключительной привилегией их с Димаром. Обнаруживший их ученик легко мог догадаться, что самый большой среди ключей подходит именно к калитке. И тогда в самый неподходящий момент они столкнулись бы у потайного выхода нос к носу.
Поломав над этим голову несколько дней, Крикс привязал к связке ключей тонкую и прочную бечевку и опустил их в каменное жерло Старого колодца, находившегося возле Западной стены. Воды там давно не было – за ней ходили к Новому колодцу, расположенному ближе к кухне.
О своем новом тайнике Крикс не сказал даже Димару – отчасти из-за того, что старший тоже не стремился посвящать его во все свои секреты. В первый раз отметив это, Крикс даже слегка обиделся, но очень скоро осознал, что это глупо. Дарл не раз доказывал, что доверяет ему совершенно безоглядно. Если он решил о чем-то умолчать, значит, решил, что такая сдержанность необходима ради пользы дела. И Крикс решил следовать его примеру.
Он и сам не замечал, как быстро изменяет его вкусы и привычки служба лорду Аденору.
Но не только Крикс, вернувшись из Эрхейма в Академию, не тратил даром времени. На второй день после приезда младших в город на трибунах возле тренировочный площадки собрался целый совет, куда вошли все те, кого в Лаконе назвали "гвардией Дарнторна".
– Я хотел поговорить о Криксе, – волнуясь и сверкая темными глазами, сказал Льюберт. Несмотря на то, что большинство собравшихся было гораздо старше, чем племянник лорда Бейнора, к нему прислушивались и обычно он нисколько не стеснялся говорить, что думает, а то и резко обрывать более взрослых собеседников. Его теперешнее возбуждение было связано не с необходимостью держать речь перед рассевшимися на грубо сколоченных трибунах старшими, а с тем, что со дня драки Льюберта и Рикса среди всех присутствующих действовал молчаливый уговор – ни словом, ни намеком не упоминать о Риксе, словно замечать его существование было бы ниже их достоинства. Так, обсуждая то или другое происшествие, друзья Дарнторна с удивительной дипломатичностью сворачивали разговоры всякий раз, когда они могли коснуться Крикса. И вот теперь Льюберт сам вернулся к обсуждению запретной темы. Дарнторн чувствовал себя военачальником, обращающимся к своему отряду перед боем. – Он пробыл в Лаконе всего пару месяцев, но кое-кто уже успел забыть, что он – не Рикс, как называют его мастера, а безродный побирушка, нищая помоечная шваль. Вам я не стану говорить о том, какая пропасть между ним – и каждым из присутствующих здесь. Это и так понятно. Худшим оскорблением для каждого из нас является необходимость есть с этим фальшивым Риксом за одним столом, или делить с ним башню, или слышать, как его нелепое имя всякий раз звучит на перекличке рядом с именами самых знатных воинских родов Легелиона. Наш мастер оскорбил всю Академию, приняв сюда этого самозванца! Но этого мало. Его стали называть "дан-Энриксом", как будто бы он принц или особа королевской крови, а не деревенский олух, не успевший до конца отмыть с себя навоз. Вы слышали о том, какой прием ему устроили в Эрхейме, когда он и два его дружка вернулись в крепость?…
Старшие зашевелились на скамьях. Большинство учеников Ратенна слышали о том, что энгильд Вардоса устроил Пастуху торжественную встречу, вызвавшую резкое неудовольствие Совета мастеров. Многие были искренне возмущены этой историей, так что слова Дарнторна попали точно в цель.
– Верно, Льюс! – воскликнул Синто Миэльвитт, насупив блеклые рыжие брови. – Ты прав, этот навозник окончательно зазнался. Кем он себя возомнил, фэйры его дери?…
– Да, и болваны из Аркмора тоже хороши! Готовы пресмыкаться перед нищим выродком…
– Еще немного, и они решат его короновать, – ехидно вставил кто-то.
– Очень возможно, Крейс, – сейчас же подхватил Дарнторн. – Только скажите: мы что, так и будем молча все это терпеть?…
– Не будем! – вскинулся еще один из старших. – Только скажи – мы с побратимами проучим этого крысеныша.
– Ага, и вас за это исключат, как Дайка с Лессом.
– Не исключат. Мешок на голову – и все дела…
Рыжий Миэльвитт презрительно наморщил нос, покрытый бледными веснушками.
– Ну, пусть не исключат… но все-таки – бить первогодка? Оплеух ему навешать я и сам могу, подумаешь, но чтобы вчетвером на одного, да еще голову в мешок… Тьфу. Неохота руки пачкать.
Распаленный противник уже собирался что-то возразить, но тут, к общему удивлению, Синтара поддержал Дарнторн.
– Миэльвитт прав, не надо его бить. Что это даст, в конце концов?… Ну, полежит недельку в лазарете, а потом вернется, и все пойдет по-старому. Да еще остальные будут на него смотреть как на героя или мученика, – рассудительно заметил Льюберт.
Старшие смотрели на Дарнторна с уважением. Чуть ли не самый младший, а соображает лучше всех, и не дает себе увлечься первой же удачной мыслью.
Где им было знать, что Льюс давно уже обдумал и отбросил все те способы возмездия, которые сейчас поочередно приходили в головы его товарищам.
– Я скажу вам, что я думаю. Дело не в том, чтобы как-нибудь наказать этого выскочку за его наглость. Мы должны устроить так, чтобы он вообще ушел из Академии. Где ему и всем ему подобным просто-напросто не место, – веско сообщил Дарнторн.
– И как ты предлагаешь это сделать? – удивился Синто.
– Очень просто. За что могут исключить из Академии?
– Н-ну… за воровство… за поножовщину, за посещения Алой гавани…
– За баб, – хохотнул кто-то из выпускников.
– Ну вот, допустим, воровство, – остановил перечисление Дарнторн. – Нужно сделать так, чтобы у Пастуха нашли чужую вещь. А лучше сразу несколько. Чего уж проще?
– Хм… да… – с заминкой согласился Миэльвитт. Но должной уверенности в тоне старшего не было. Воровство, наряду с наушничеством, было самым страшным преступлением в негласном кодексе учеников Лакона, который соблюдали так, как никогда не соблюдали никакие писанные правила. Дарнторн почувствовал, что его предложение оставило у Синто слишком неприятное впечатление, поэтому быстро поправился:
– Про воровство я для примера. Можно взять любое правило, за нарушение которого Пастуха сразу должны будут отсюда выгнать. И тогда мы от него избавимся.
Фессельд, Декарр и Тинт помалкивали. Они одобряли все, что предлагал их предводитель, но сейчас решение зависело от старших. Льюберта здесь слушали, но остальные первогодки знали, что присутствуют здесь только как товарищи Дарнторна. И без права голоса.
– Отличная идея, – согласился Крейс.
Несколько выпускников явно считали всю эту шумиху вокруг Рикса несколько преувеличенной, однако все они, пожав плечами, выразили полное согласие принять участие в готовящейся авантюре.