- Благодарю Совет за доброту его, что признали нас равными себе.

Довольно заулыбались медноликие, задвигались. Лишь вождь пуэбло молчит, смотрит на слава чёрными глазами, и не обманул его предчувствий белоликий, закончил своё слово так, как и ожидал земледелец:

- Принято у моего народа, что кто приходит к нам с добром – с тем мы дружбу крепкую держим. Но коли порешили пять вождей на нас войной пойти – пусть не удивится следующий Совет, ежели места их пустыми будут в будущем.

Закончил – сел. На том и разошлись Вожди, объявив на завтра торговый день, и последний. Перед тем то просто народ ходил, приценивался, да выбирал, кому что нужно. А нынче будут договариваться, сделки заключать. Кому, сколько, чего поставить, где мену производить станут, чем рассчитываться… С утра, после завтрака люди и пошли. Ахали, застыв перед шкурами, на которых белолицые свои товары выложили: котелки и котлы железные, ножи разные, топоры, утварь всевозможная, да наконечники стрел охотничьих. Девы возле них сидят, переговариваются весело, дразнят светлыми глазами молодых охотников, собравшихся на смотрины. У тех носы бледные от возбуждения – не видали ещё такой красы от роду! Даже представить себе не могли! Вожди – те более ответственно к делу подходят: выбирают, что в первую очередь необходимо. Насчёт чего договориться с чужаками. Заодно думу думают – поддержать ли им племена, объявившие войну бледнокожим, или постоять в стороне, дождаться, пока не качнётся чаша весов в ту, или иную сторону? Коли есть у них подобные вещи, из материала невиданного, который гибок и прочен одновременно, который ни камнем не поцарапать, ни, тем более, костью, может и не стоит лезть в чужие дела? Да и ведьма их на звере невиданном многих задуматься заставила… Толпятся вожди, а позади них пятеро наособицу, те, кто воевать решил. Пришли не из любопытства. Хотят посмотреть, что у чужих есть. Над чем думать придётся. Как противостоять белокожим? А те своё показывают, и от каждого показа вожди только в грудь себя бьют одобрительно, да кричат дружно «Хао!». Вышли одетые в белые шкуры славы, в руках  - топоры. Сразу понятно. Поставили на деревянные рогатки бревно, в обхват толщиной. Взяли полосу из материала неизвестного, двое её задвигали, и посыпалась стружка мелкая белой пылью. Пахнуло тёплым лесом. А полоса всё больше в тело тополиное погружается, на глазах режет дерево пополам. Охнули вожди – такой толщины ствол свалить не один день каменными топорами нужно махать, а тут – до ста досчитали, и готов кругляк со срезом ровным таким, что можно все кольца годовые сосчитать. Ещё раз до сотни досчитали – второй кругляк. Его на первый поставили. Другой слав своим топором махнул, треснул с размаху – разлетелся чурбак на кусочки! Ни клиньев тебе, ни силу соразмеривать, поскольку не боялся тот, что сломается хрупкое лезвие. Двое других первых пильщиков сменили, и вот уже готова кучка чурбаков, и поленья наколоты. Уложили их в поленницу аккуратную, к будущему году готовые дрова будут. Сухие, словно лист на земле. Один из славов поленце взял, устроился поудобнее – завилась стружка из-под лезвия ножа. На глазах рождается фигурка зверя лесного. Узнают освобождаемого из дерева оленя. Быстро. Аккуратно. Вновь к небу клич «Хао» вознёсся – оценили искусство резчика собравшиеся. Костёр поодаль горит, вода в котле булькает – то сбитень горячий варится, оделяют им желающих. Бесплатно. Просто угощают. Самые смелые пьют, причмокивают и дивятся, что вода – бурлит, а материал котла пламени не боится. Весь жар воде отдаёт! А наконечники? Ровные, лёгкие! С таким стрела по ниточке лететь будет. Не вильнёт в сторону. Точно в цель угодит! Эх… Вожди пуэбло и навахов сразу в шатёр к белоликим пошли. Не стали рты разевать, как прочие. Там их ждут уже, встречают гостей дорогих. Угостили пищей невиданной, напоили напитками, доселе не пробованными, обсудили цены, сговорились удачно для всех сторон. Довольны и продавцы, и покупатели. На будущий год порешили, что приплывут славы в уговоренное место, а место то – в огромном заливе на самом Полдне. Там и станут товарами меняться. Навахо пообещали ещё земляных яблок привезти, добыть в походах. А пуэбло – томатов, сколь можно много, маиса немеряно, масла цветка Солнца пятьдесят больших бочонков глиняных. Взамен – посуда железная разная, мотыги стальные, лопаты, грабли. Всё, чем за землёй ухаживать. Само собой – ножи и топоры. Наконечники. Ещё пообещал вождь пуэбло, что пошлёт со славами двоих своих людей, чтобы научили их растить томаты и цвет Солнца. Ну и посмотрят, что ещё можно обменять друг у друга, что земля сможет родить. Довольны все. Особенно – навахо. Идёт, улыбается. У них этих яблок земляных – полно! Отбирают у слабосильных племён, что в горах живут. Те уже сами им плоды привозят, лишь бы не ходили к ним грозные навахо в походы. Так что спокоен и доволен вождь – договор с белолицыми он исполнит! И станет его племя богатеть и набираться силы. Тогда можно будет пойти, соседей пощупать – тверда ли их рука, сильны ли их воины… Пуэбло тоже доволен – по нраву ему пришёлся хлеб. И белый, и коричневый. Куда как вкуснее и сытнее кукурузных лепёшек! И маленькие хлебцы, щедро политые сверху кленовым сладким сиропом. И каша из коричневой крупы под названием «греча». И пшено тоже, и горох. Вкусны и плоды чужаков «репа», «капуста». Разнообразить посевы не помешает. Даже очень не мешает! Ну а рассказать, как сажать земляные яблоки да томаты с маисом и подсолнечником – не страшно. Их, тех, кто живёт своим трудом на земле, не так много. И те племена, что землю обрабатывают, должны друг другу помогать. Не в войне. В труде. Так великий Маниту заповедал… Потянулись вожди один за одним в палатку белоликих, но большинство возвращались ни с чем. Готовы белые торговать. Только вот нет товаров на обмен. Довольны остались оджибве – их соль всегда всем нужна. И взяли пришельцы много драгоценной соли. И оплатили щедро. Готовы её брать постоянно и даже больше, чем сейчас, если будут им возить её в становище их. А чтобы не обидели их ненароком воины славские – дал князь им знак свой, племенной. Круглый, с ликом невиданным и знаками непонятными – покажете его моим воям, проводят вас с почестями! Ещё несколько вождей янктонаев тоже недовольны остались. Уповали они на табак, который в трубку мира кладут. Да вот только при виде отборных сушёных листьев лучшего табака вождь белолицых на ноги вскочил, руками замахал отрицательно, сразу в отказ ушёл. Неужели не курят в племени славов? Не может такого быть! Хотя, может, кто-нибудь уже поставляет им сушёный лист? В общем, расторговались славы удачно. Продали всё, что привезли с большой прибылью, да столько же и нагрузили. Злорадствовали поначалу медноликие – как смогут белые столько всего утащить? Ведь сотня их всего. И ещё десять! Опозорятся воины? Навьючат на себя? Ибо женщинам не под силу перенести столько грузов. Да только белоликие опять всех удивили. Уложили всё на свои волокуши, впрягли в них по паре бизонов, да свистнув неслыханно, тронулись. Сотня и десять. Животные невиданные, и бизон, послушный человеку. И знак племени над людьми, отныне равными прочим, славами… А пока остальные люди выходили на тропы, к своим местам ведущие, от белых уже и след простыл. Быстро несут их животные. Легко тянут неспешной рысцой и туры свои возки. Ну а люди – те к сёдлам привычные, как к земле. Спешат все домой – и товар есть, и вести добрые, и к войне готовиться надо. Ибо сказано – сделано. Хао!.. Едут всадники по степи великой, бескрайней, дивятся. Есть в старых землях Великая Степь. И здесь так же. Видать, куда не приди, всегда увидишь подобное краям, в которых раньше жил. Хорошо, тихо. Знак Мира охраняет караван. Пока не вернуться домой посланники – никто не смеет на них руку поднять. Так и едут. Пыль позади оседает, припекает Ярило. Начинает желтеть трава, но всё ещё сочна. Стада огромные турьи по пути вокруг, родники, озёра большие и малые. Весело едут, отдыхают. Ибо спокойствие на душе от видов величественных, и предвкушение великих подвигов. Не ратных. Мирных. Сколько землицы освоить ещё предстоит? Смотрит душа пахаря вокруг, и невольно прикидывает, где лучше вспахать под поле пшеничное, где рожь с овсом посеять. Куда посадить горох сладкий, а где репа свои хвосты выпустит, наливаясь соками. Грады бы поставить по пути, заставы, да не скоро ещё славы этим займутся, ибо даже берега Великих Озёр не освоены. Там дел делать – не переделать не одному поколению, ибо задумки велики у князя славянского ой, как велики. Желает Брячислав Вещий создать не просто поселение – государство великое, равных которому на земле, людьми населённой, нет. Хочет он, чтобы рос народ его, богател. Ставить грады и селения, пахать землю жирную, добывать из земли богатства рудные, да новые знания осваивать, Богов Истинных славить. И они, те, кто уже живёт на новой земле, первые из тех, кому думы эти воплощать предстоит. А что? И не такое славянам по плечу! Главное – дух, вера! А Брячиславу Вещему да Гостомыслу Хваткому каждый общинник верит, ибо не уклоняются братья князья от дел. Наравне с простыми людьми лес валят, за плугом стоят, веслом машут, либо топором брёвна тешут на стройке. А то и лопатой в землю вгрызаются, избы строя. Ни от чего не отказываются, и нос не задирают. Простых людей продвигают. Вот Слав Говорун, прозвали его так за то, что со зверем умеет общаться. Не в последних среди дружинников ходит. А Храбр Дальноходец? Простой отрок был. Из захудалого Рода. Но вот стал уже и старшим дружинником, и верит ему князь старший, как самому себе. Самые трудные дела поручает. Да не делит князь общину на своих и не своих. И ирландцы теперь среди славов, и греки-ромеи, и иннуиты, и гуроны. Но все – славы. Одного роду племени, хотя цвет кожи у каждого разный. Ибо сказал князь вещие слова, что хоть разные мы с виду, а кровь у всех одна – алая. Так и держатся теперь общинники этого закона. Истинного… Едет неспешно Путята-жрец, думу думает свою. Почему вдруг Боги отказали ему в просьбе помочь славам? Осерчали на то, что приняли те в свой род чужаков? Да нет, не может того быть. Ведь уже чуть ли не год прошёл, как гуроны славами стали, но всегда откликались и Макошь, Мать Богов, и Святовид, и Велес на просьбу жреца. А тут вдруг молчанием наполнились небеса. И быть бы беде на Совете Племён, коли не явил бы вдруг Перун, Бог грома и воинов, милость свою нежданную, когда взмолился Путята всем Богам славянским о помощи. Лишь он шагнул из наполненного зловещим молчанием Круга Богов, когда жрец обратился к ним с просьбой. Бросил руку брата своего, Даждь-Бога, пытающегося удержать ратника, в Кругу, взглянул неземными очами на стоящий перед ним дух жреца, протянул ему руку крепкую, в сталь закованную, дал слово своё. Но потребовал, чтобы признал старшинство отцовское его Маниту, Бог меднокожих. Готов Перун его сыном назвать своим, принять как родовича равным себе. Ужаснулись Боги, темнее ночи стали, выделяясь во мраке ликами своими. А Перун смотрел на жреца, улыбаясь – сделаешь ли так жрец? Сделал. Научили Путяту вожди гуронов, как вызывать Бога Прерий и Гор, и позвал жрец Бога с медной кожей, в убор из орлиных перьев обряженного, с початком маиса в одной руке, и мотыгой деревянной в другой. Явился чужой Бог в Круг, как нынче Брячислав на Совет, только Богу легче было – не нужна оказалась меднокожему женщина, речи его переводить. Сам говорил на языке Богов. Посмотрел на Маниту на Перуна, подивился стали, облегающей тело того, кто хотел его усыновить, попросил смиренно славянского Бога уединённой беседы с глазу на глаз. Ушли оба Бога, да тот час вернулись, ибо властны они над Временем Всемогущим. А сколь та беседа длилась – не ведомо сторонним. Но признал Маниту власть Перуна, как власть отца. Признал себя сыном чужого Бога, поблагодарил и жреца, за то, что позвал его для такого дела. Как равного поблагодарил. Пообещал помочь вместе с отцом на Совете Племён. И слово своё оба Бога сдержали. Лишь после Совета, когда уже собирались славяне в обратный путь явился во сне к Путяте Перун вновь и сказал, что отныне будет он жить в этих землях всегда, и править ими вместе с сыном. А старый мир покинул Перун, ибо изгнали его Боги из Круга Богов. Но пусть не расстраивается жрец горестной вести – силён и могуч Бог Воинов, и давно уже хотел уйти от родителей, да не может славянин хлеб насущный лишь войной добывать, потому и терпел Перун столько лет. Но хвала Изначальным – нашлись новые земли, нашёлся и Бог Земледельцев, которому защита требовалась, и пришлись оба Бога друг другу по душе, нашли общий язык, договорились добром, не угрозами. И теперь будет этим миром править Перун-воин и сын его, Маниту-земледелец. Так вот и поведай жрец остальным, сказал на прощание Бог, и мелькнула за стальным плечом доспеха воинского добрая улыбка Маниту, с початком маисовым, и не только – вместе с маисом в руке Бога и пучок пшеницы увидел жрец. И  уверился в сказанном ему Богами. В Истине новой. И больше в Круг Богов как не пытался попасть жрец, не получалось. Не пускали его больше славянские Боги к себе. В закрытые ворота ломился Путята, да тщетно…