…Храбр, если честно, другу-побратиму позавидовал. Тот уже с женщиной побыл, а он, по глупости своей, тогда отказался. У франков. Дружба их даже одно время трещину дала. Незаметную для других. Только вовремя спохватился юноша. Одумался. Понял, что это навий отец Чернобог ему соблазн послал. Повинился перед товарищем. Тот понял. Простил. Не затаил обиды. Да тут донесли дозорные, что один из чужаков возле городка ходит. Но – мирно. Не пакостит. Ловушки на зверя не рушит. Гадостей-засад не устраивает. Мельком видели – ростом мал. Не мужчина. Не воин. Князья, поразмыслив, снова послали Слава на поиски. Волчок к нему больше прикипел. Словно отца родного слушался. А вот Лада, волчица, больше Храбра любила…

…Вышла пара с утра, пока ещё роса не легла на землю, чтобы следов не оставлять. Устроились в засаде,  на тропе. Волчок показал, где чужак ходит к городку. Слав терпения набрался, стал ждать. Долго ли, коротко ли – зверь уши насторожил, потом носом в бок ткнул. Идёт противник. И – не сказать, что особо таится… Слав нож вытащил, приготовился. И верно, раздвинулись кусты, вышла из них фигура в шкурах. Только… Смотрит парень – неладно что-то с этим оленеводом. Одежда вся из вытертого, в проплешинах, меха. Ни вышивок, ни бисера. Словно с чужого плеча. Кое-где дыры видны. Да и походка странная. Непонятно как то двигается. Ну… Не совсем по-людски. Голова под капюшоном неподвижна. Спина – чуть вперёд наклонена. А шаг – широкий, размашистый… Напрягся воин. Приготовился к прыжку. Волк тоже шерсть на загривке вздыбил, клыки обнажил. Но – молча. Жаль, не рассмотреть, кто это гостем незваным пожаловал… Потом разберёмся… Вот враг поравнялся с кустами, где лежал укрывшись воин. Слав бесшумно поднялся, прыгнул… То ли шестым чувством тот уловил нападение, то ли тому его Боги помогли – увернулся от захвата и смертельного удара лезвием по горлу. Покатился по небольшому склону, затих внизу. Попытался было вскочить, да волк уже тут как тут, замер над оленеводом, клыки ощерил, лапу на грудь поставил, прижал к земле, зарычал жутко. Страшно. Слав вскочил, бросился к подошве горки. Коленом в грудь ударил, ножом уже замахнулся, чтобы прикончить, да закричал чужак тоненько, жалобно, рукой прикрылся,… И откатился молодой славянин в сторону, смотрит ошеломлённо на плачущую девушку. Узнал он её. Ту самую. Первую в своей жизни женщину… А она смотрит на него, слёзы градом из карих, блестящих от голода глаз катятся. Щёки впалые. Худые. Ладошку свою кусает. Поднялся Слав, отозвал Волчка. Шагнул к ней осторожно, а дева вдруг в ноги ему кинулась. Обняла, лопочет что-то непонятное, и слезами заливается. Потом поднялась с опаской с колен. Взяла его большую ладонь, прижала к животу… Охнул парень. Брюхатая девчонка то! Ощутил выпуклость … Не поверил даже поначалу. Опустился,  в свою очередь, перед ней на колени, раздвинул шкуры грязные, прижался ухом к туго натянутой коже, и отшатнулся. Маленькое сердечко бьётся у неё внутри… Девчонка, поначалу было, отшатнулась, когда он шкуры раздёрнул, потом сообразила, что парень делать собирается. Замерла смирнёхонько. А как Слав на ноги вновь поднялся, одежду торопливо поправила. Смотрит на него жалобно… Росточком ему едва до груди. Вымахала же детинушка за два года… Чуть приобнял он её за плечо худенькое, к себе прижал ласково. Повёл к ручью, бьющему неподалёку. По дороге котомку свою подобрал. Как к воде вышли, усадил на бережку, развязал мешок, вытащил из него краюху хлеба, да кусок мяса жареного. На тряпицу чистую положил, девушку за руку взял, положил её ладонь на еду. Отпустил, показал знаками, ешь, мол. Вижу, что оголодала. Волк рядом сидит. Умными глазами смотрит на обоих. Но ушами шевелит – слушает вокруг. Девчонка накинулась на мясо, словно умирающий на живую воду. Смолотила в мгновение ока. А хлеб не тронула. Не знает, что это такое… Слав пытался объяснить, да без толку. Не понимают друг друга. Пока не отломил кусочек, да не прожевал. Тогда с опаской и хлебушек съела. Вздохнул парень, поднялся. Ну что с ней теперь делать ему? Прогнать? Зимой помрёт. Если за лето благодатное так отощала, то что с ней после станет, когда холода нагрянут? А она смотрит на него так… И жалостливо, и надеждой… Бросит её? Или что? Или… Личико округлое. Носик маленький, ровный. Не такой, как у прочих оленеводов, плоский и широкий. Глаза, как прежде заметил, карие. Необычно узкого разреза, но большие. Волосы чёрные, что вороново крыло. Длинные, до пояса…

…Когда юноша с ней бок о бок, держась за руки, на поляну перед городком вышел, часовые, было, за луки схватились. Потом разглядели, что рядом с парочкой Волчок спокойно бежит, опустили оружие. Двое подошли, стали у ворот. Парень поднял голову, крикнул:

- Хочу с князем переговорить, прежде чем решение принять.

Воины, что в дозоре стояли – одобрили. Правильно Слав делает. Коли парень чужачку привёл, то должен прежде, чем в городок войдёт, разрешения испросить, да пояснить, что к чему. Послали за Брячиславом. Тот вместе с братом явился. Глянул старший князь на стоящих перед воротами, прищурился, выкрикнул:

- Ну, поведай нам, отрок. Что у тебя за дело такое?

Юноша голову опустил, потом выпрямился, снизу вверх на ограду глянул:

- Она – подарок твой, княже…

Брячислав всмотрелся – не узнал. Да и стоит ли запоминать всех, кто на твоём пути встречается? Тем более, какую то… Но виду не подал, чтобы ненароком брата-дружинника не обидеть, спросил в ответ:

- И что?

 Рухнул Слав на колени:

- Прости, княже, на сносях девица. И не по совести мне мать своего дитя на произвол судьбы бросить. Не по-нашему это. Дозволь мне с ней остаться. Признаю я ребёнка её своим…

Произнёс роковые слова, и замерли все, ожидая, что решит князь-воевода. Нахмурился Брячислав. Пожевал ус вислый. На брата взглянул, на воинов, ждущих его слов.

- А ежели она ночью ворота городка своим откроет? Или потравит всех?

Слав выпрямился, твёрдо ответил:

- Не сделает дева того, княже. Головой ручаюсь.

Вновь замолчал Брячислав, потом рукой махнул:

- Будь по-твоему. Коли согласен её в жёны по Правде Родовой взять – живите в граде.

Юноша просиял, заулыбался, а Гостомысл добавил:

- Можете в клети возле лодий обустроиться. Только отмой её сначала.

Носом повёл, и Слав восхитился – нюхом младший князь не уступал зверю лесному. Избранница юноши, мягко говоря, попахивала… Жиром прогорклым, старым. Шкурами сырыми, из которых её одежда была на скорую руку корешками лесными смётана. Ведь славяне, когда род её извели, всё имущество пожгли. И рухлядь, и оружие. В кучу сложили, шатры сверху свалили, да огнём забросали. Ничего не оставили… Шагнул внутрь городка юноша. Впрочем, уже не юноша. Муж. Рядом с ним жена идёт водимая. Жмётся к своему защитнику, ежится под внимательными взглядами. Сразу видно, боится. Вцепилась ручонками в руку супруга, словно о защите молит. Дрогнули суровые сердца. Пожалели. Пришли молодые к клети, что Гостомысл под жильё указал. Не со всеми же в общей избе воинской жить женатым? Слав девицу усадил на крылечко, сам внутрь вошёл. Почесал затылок – работы много. Сколько здесь добра всякого. За дело принялся. Тюки, мешки по другим местам разложить, распихать. Канаты заново повесить на вешала. Да мусор выгрести. Девица увидала, что тот делает, с места сорвалась, внутрь сунулась, осмотрелась. Выскочила наружу. Едва Слав после очередной ноши подошёл к будущему дому – подскочила к парню, уцепилась за нож на его поясе. Тот понял, дал. Девица кусок длинный от шкуры, в которую одета была, отхватила, да внутрь клети опять нырнула. Парень за ней, а та уже метёт пол дощатый, мусор выгребает, паутину из углов вычищает. Ага. Понятно… Вскоре новый дом пустой стоял. Слав воды принёс, показал знаками и примером, что вымыть надо. Девчонка сразу за работу принялась. Да споро так! Ловко! Сразу видно – без дела сидеть не привыкла. Закончила быстро. Муж двери распахнул – пусть проветривается. А тут и братья-дружинники пожаловали. Молодым обустройство принесли. Перво-наперво – ложе супружеское, из прочных, тёсаных топором досок срубленное. С шутками-прибаутками внутрь внесли, у стены поставили. Затем шкуры выделанные, саморучно добытые. Чтобы было на чём спать, да укрываться. Утварь кухонную не стали дарить. Всё-равно, все славы в общей зале питаются.  Зато подарили отрез полотна белёного на одежду новобрачной. Иголки-заколки железные, нитки суровые и тонкие льняные. Небольшой ножичек женский, который замужние женщины на поясе носят, как знак семейственности, вместе с ключами от клетей-кладовых. Этого имущества пока у молодых нет. Но со временем появится, когда окончательно Род Славянский здесь осядет. Потом позвали в баню. Истопили ради такого случая. Та уже жаром пышет, камни накалились. Новоиспечённая супруга заверещала истошно, когда Слав её в предбанник втолкнул, да оттуда жаром повеяло. Испугалась, что он её зажарить хочет и съесть. Пришлось от сраму ей рот затыкать, да шкуры грязные другой рукой сдирать не жалеючи. Раздел – оставил, пока сам разоблачался. Она в угол забилась – не выскакивать же голой на улицу перед всеми? Парень двери в парную открыл, поманил её рукой за собой. Девица губу закусила, но пошла, хотя отшатнулась было от сухого жара… Не смущаясь. Да это понятно. Он уже давно её мужем стал. Ещё тогда, в первую седьмицу  Березозола(апреля)… Всё видел. Всё с ней делал… Первая вода иссиня-чёрная была. Супруга новоявленная отфыркивалась, но стояла смирно. Руки вдоль тела опустив. Скрёб её парень не жалея мочалкой жёсткой из конского волоса, и грязь с девицы прямо пластами сходила. Рёбра все наружу, едва кожу не рвут насквозь. Грудки небольшие. Торчком стоят. Бёдра – тоненькие. Как у птички. Оголодала совсем. Сколько времени она вокруг лагеря славянского ходила? Питалась, чем придётся? Ягод-грибов ещё нет. Зверь лесной к себе теперь не подпускает, уже научен. Удача, коли птицу камнем подшибёшь, или корешок съедобный из земли выцарапаешь.  Да ещё – беременная…