— Нужны рулевые тяги от «Волги». Есть клиент, — произнес Костенецкий. — Ваша Муртазиха в форме?

— Синим пламенем горит Муртазиха.

— Шо такое, Олег? — Костенецкий живо повернул лицо.

— Директор ревизию устроил. Экспромт.

Костенецкий протянул руку и выключил транзистор.

Белокурая красавица призывно смотрела с зеркала глазами цвета ясного неба. Ритмично покачивались щетки, прощаясь с бетонными фонарными столбами. И столбы отвечали белыми платками фонарей…

— Это ж была королева, чтоб я умер! — воскликнул Костенецкий.

Сергачев молчал. Он решил сойти на площади. Там недавно построили новый кинотеатр. Может быть, показывают что-нибудь интересное. Давно он не был в кино. Не мешает и пообедать где-нибудь…

— Я слезу на Курской дуге, — проговорил Сергачев.

— Разве уже открыли? Ремонт был.

— Открыли. Вчера обедал.

«Курскую дугу» знали все таксисты. Отличная столовая на Курской улице. Когда-то на том месте сиял павильон с винными автоматами, расставленными полукругом, дугой…

Костенецкий включил правый поворот, перестроился и притормозил у светофора в ожидании разрешающего сигнала.

— Я вижу, Олег, у вас наступают веселые деньки.

— Имеешь интерес? — съехидничал Сергачев.

— Имею. Пятнадцать лет не баран чихал. В душе я таксист, ты ведь знаешь.

— Я знаю, что ты возишь хлеб, — усмехнулся Сергачев.

— Что за намеки, Олег?

— Ты ушел из парка, не хотел иметь неприятности из-за «архангела»…

— Таки не хотел. Мне хватает неприятностей. А что?

— Ничего…

Костенецкий посмотрел на Сергачева долгим взглядом черных печальных глаз. Уголки тонких губ чуть приподнялись в мягкой иронической улыбке. Сейчас он казался намного старше своих лет…

Стоящий у тротуара милиционер погрозил жезлом и укоризненно качнул головой. Его фигура в сером плаще стремительно уменьшалась в боковом зеркале…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Совещание было назначено на субботу, в восемь вечера, в квартире Тарутина, по Первомайской улице, дом 3.

Шкляр сидел за низким столиком и рассматривал иллюстрированные журналы.

— В субботу люди ходят в баню. В субботу люди делают кое-что по хозяйству. Но назначать в субботу совещание с директорами парков?!

— Не ворчите, Шкляр! — весело воскликнул Тарутин. — Вам это нравится. Иначе бы не пришли на час раньше.

— Я помешал?

— Ничего. Побреюсь при вас.

Шкляр отложил журналы и встал, разминая затекшие ноги.

Тарутин размотал шнур электробритвы. Уютное жужжание моторчика успокаивало нервы… На память в который раз пришло коротенькое письмо Фомина из санатория. Антон Ефимович не мог не быть при исполнении, беспокойный человек. Предостерегал Тарутина от резких решений… Как он там написал? «…Я знаю этих людей, как собственную кожу. А вы человек сравнительно новый в парке… Мне нравятся ваши задумки, но не надо в полный рост, можно делу навредить… Хожу на процедуры, а голова вся в делах парковских, пропади они пропадом. Верно, что отпуск только для тела, а не для души. Не дотянуть мне всего срока, вернусь…»

Шкляр остановился за спиной Тарутина, внимательно разглядывая через плечо отраженное в зеркале лицо директора.

— А я бреюсь безопасной.

— У вас, Максим Макарович, консервативный склад ума. Иногда это приносит пользу. Я давно заметил, что многие основательные вопросы решаются людьми с консервативным складом ума. Надежные люди… Вы когда-нибудь писали из отпуска письмо своему начальнику?

— Я? — изумился Шкляр. — Думаю, что начальство не очень тосковало по мне.

Тарутин рассмеялся. Он подумал, что напрасно пригласил старика на это совещание. Со своим вздорным характером тот мог спутать все карты. А дело предстояло тонкое — переговоры с директорами парков о реализации на кооперативных началах некоторых технических идей Тарутина. Тут нужна и хитрость, и дипломатия, и уговоры. Шкляр ему был нужен как автор и консультант основного проекта. Но с его характером? Правда, об этом надо было раньше думать…

— Что вы пьете, Максим Макарович? — проговорил Тарутин.

— Желаете меня напоить? Чтобы я сидел и молчал? — усмехнулся Шкляр. — Не советую. Я, когда выпью, становлюсь невыносим. Сам себе противен…

— В интересах дела я просто попрошу вас удалиться, если ваше присутствие будет слишком… навязчивым, что ли.

— Не сомневаюсь. Вы человек решительный, — без обиды проговорил Шкляр. Он стоял у окна и смотрел на улицу. — Кто-то уже подкатил. Серая «Волга».

— Серая? Абрамцев. Второй таксомоторный.

Высокий, сутуловатый, в строгом черном костюме, купленном недавно через Цибульского, Тарутин выглядел сейчас чрезвычайно респектабельно. Особенно рядом с толстым, страдающим одышкой Абрамцевым, одетым в коричневую мешковатую пару.

Абрамцев хмыкнул, сравнивая в ярко освещенной прихожей фигуру Тарутина со своей.

— Молодеешь, Тарутин. На именины, что ли, пригласил?

— Соскучился, Абрамцев, соскучился.

Абрамцев директорствовал уже десять лет на одном и том же месте и считался опытным и умелым хозяйственником. Тарутин понимал, что именно его и будет труднее всего склонить на свою сторону. У Абрамцева и так было полное натуральное хозяйство, правда, скромное по объему, но рисковать им он не захочет.

«Поборемся с тобой, Абрамцев, поборемся», — думал Тарутин, предлагая Абрамцеву мягкое кресло. Рядам он усадил его главного инженера и советчика Залевского.

В кресло напротив Абрамцева Тарутин предполагал поместить Маркина, директора первого таксомоторного. Маркин недолюбливал Абрамцева, поэтому спор, который обещал возникнуть между ними, при умелом направлении мог дать неожиданный и, возможно, положительный результат. Главное теперь, чтобы Маркин приехал. Тарутин ему звонил несколько раз и получил твердое согласие. Но все же сомнения были, и специально за Маркиным отправился Мусатов.

Директора трех областных филиалов приехали одновременно без четверти восемь — видимо, сговорились заранее. Тарутин их знал плохо, встречались изредка на совещании в управлении. Особой финансовой поддержки проекта от них ожидать трудно — все три филиала по количеству таксомоторов уступали и половине тарутинского парка, но их поддержка могла иметь психологическое значение для управления…

Мусатов вошел в прихожую возбужденный и улыбающийся. Он подмигнул Тарутину и негромко сообщил: «Доставил тепленькими».

У Маркина был заспанный вид. Его главный инженер Изольдов также хранил на лице недовольную мину. И долго пристраивал на вешалке кожаное пальто.

— Черт знает, Тарутин, суббота дается человеку, чтобы он перекинулся в преферанс с друзьями, — навестил покинутую по глупости семью, — пробурчал Изольдов.

— Для чего дана человеку суббота, я уже сегодня слышал, — мягко ответил Тарутин. — Но мне захотелось угостить вас прекрасным ромом.

— В моем возрасте не так легко менять привычки, Тарутин, — оживился Изольдов.

— Водка у меня тоже есть.

— Вы меня не так поняли! — Изольдов рассмеялся.

— Но все равно понял.

Маркин мрачно молчал, всем своим видом показывая, что он знает цену этой болтовне, и, если не будет серьезного основания для визита, он уйдет не простившись. А Мусатов тем временем выставлял из серванта тарелки с заранее приготовленными бутербродами, маринованными грибами, длинную бутылку с ромом, водку в графинчике, рюмки…

— Неплохо живут холостые директора, — проговорил Абрамцев. — Что, Маркин, вкусим грибочков?

— Не торопись, Абрамцев. Неизвестно, под каким соусом все это нам подадут.

— С соусом мы потом разберемся. — Абрамцев пододвинул к себе грибы.

Тарутин налил в граненую рюмку немного рома и, улыбаясь, оглядел своих гостей.

— Я пригласил вас к себе, друзья, не только за тем, чтобы провести несколько часов в такой приятной компании, но, главным образом, чтобы поделиться некоторыми соображениями, кардинально важными для нашего с вами дела. Единственная просьба — дать мне высказаться до конца. И не судить строго, если мои высказывания будут звучать несколько патетически. Дело не в форме, а в сути…