— А материал? — спросил Маркин.

— Отходы. По безналичному. Директор завода пластмасс знакомый. Две машины ему отремонтировал.

— За сколько же вы будете продавать нам свои плафоны? — проговорил Тарутин.

— Кажется, три рубля сорок пять копеек комплект. Еще нет окончательной калькуляции.

— Побойся бога, Боря! Кусок оргстекла. В магазине не больше рубля! — воскликнул кто-то.

— Видел ты их в магазине. — Абрамцев спрятал цветные квадратики в портфель. — Между прочим, у меня есть уже заявки от исполкомовского гаража и от «Скорой помощи». Пронюхали.

— Долго ли! Погоди, автолюбители пронюхают, — Лариков отодвинул кресло, встал. Это за столом он казался крупным. Про таких говорят: поперек себя шире. — Доходы ждут тебя, Абрамцев, великие, — хмуро произнес Лариков. — Так что возьми на себя котельную, не прогадаешь. И больше к этому возвращаться не будем.

Абрамцев ткнул ногой в портфель.

— Что я, лично для себя эти плафоны изготовлять собираюсь? Крутишься-крутишься, а на тебя еще больше наваливают.

— Как же ты думал, Боря? — с ироническим удивлением проговорил Лариков. — Кто везет, на того и грузят.

— Можно подумать, что остальные груши околачивают, — обиделся Маркин.

— Я этого не сказал, — усмехнулся Лариков.

Маркин был хороший работник, но болезненно самолюбивый человек. Спуску не давал ни начальству, ни подчиненным. И руководство его недолюбливало и побаивалось.

— Сказали, чего там… Нечего нас метить, не овцы. Работаем, выкладываемся… — Маркин угрюмо смотрел в сторону.

Существовал негласный союз между директорами, и возникал он в момент, когда начальство незаслуженно, а когда и заслуженно обрушивалось на кого-нибудь из них. Ведь все варились в одном котле…

— Интересно, какие детали изготовляются в парках своими силами? — Тарутин подмигнул Абрамцеву.

Вопрос был задан, чтобы отвлечь гнев начальника от Маркина, все это поняли.

— Около тридцати наименований, — Абрамцев словно перенял эстафету у Тарутина. — Я еще задумал втулки выпускать.

Лариков засмеялся и покачал головой:

— Ох и хитрецы…

Однако он не стал упрямиться и проявлять амбицию. Ни к чему.

— А что, если Абрамцеву вообще перейти на изготовление запчастей, а парк его раскидать между нами всеми? — как ни в чем не бывало продолжал Тарутин. — Можно и крылья самим гнуть. И рессоры клепать.

— Рессоры почтовики клепают, — подсказал кто-то. — И, кстати, неплохие. Лучше заводских.

— Вот! — удовлетворенно проговорил Тарутин.

— Не ехидничай, Андрей, — проговорил Лариков. — Лучше бы завел у себя какой-нибудь цех.

Было непонятно, шутит Лариков или говорит всерьез.

— Между прочим, Михаил Степанович, и мы собираемся изготовлять, — вдруг встрепенулся Мусатов. — И не втулки, а пружины передней подвески.

Тарутин с удивлением взглянул на своего главного инженера — о чем это он? Какие пружины?

Реплика Мусатова заинтересовала присутствующих, все разом обернулись к Мусатову. Но тот лишь загадочно улыбался, выпрямив мальчишескую стройную спину.

Лариков перевел взгляд узких цепких глаз с главного инженера на директора.

— У вас в парке, друзья, сплошные секреты. Водитель роды принял у пассажирки, а вы скрываете.

— Как… роды? — растерялся Тарутин и посмотрел на Мусатова.

Тот пожал плечами.

— Как-как! Вам видней. Ваш кадр. Или вы сами не в курсе? — Лариков недоверчиво хмыкнул. — 61–44! Ваша машина? То-то. Позвонили из больницы. В газету хотят сообщить, да фамилии не знают.

— Уже звонили из газеты, — подсказала секретарь.

— Конечно, известие необычное, — кивнул Лариков.

— Теперь объявят как почин, — желчно вставил Маркин.

В кабинете оживились. Все разом потянулись за сигаретами.

— Ты, Андрей, благодарность водителю вынеси, да не мешкай. До газеты. 61–44. Запомни! — Подумав, Лариков добавил: — И премию выдели, отметь. — И, еще подумав, произнес: — Благодарность, пожалуй, через управление объявим. И ценный подарок вручим на общем собрании.

Мусатов положил на колени свой плоский чемоданчик, достал записную книжку.

— Так. 61–44. Пометим… Вообще водителей нашего парка отличает чувство высокого гуманизма и долга.

Все в кабинете засмеялись в голос.

— Оттого у вас такая высокая аварийность, что все спешат творить добрые дела? Да, Андрей? — Лариков вернулся к столу.

Вновь в кабинете стало тихо — вышли на производственную тему.

Лариков сел, придвинул бумаги и принялся их перебирать, разыскивая нужную справку.

— Разнарядка у меня, Михаил Степанович, — вежливо оповестил начальник планового отдела. И, почтительно привстав, положил перед Лариковым лист с роскошным министерским грифом.

— Так-так, — Лариков медленно прошелся по тексту взглядом. — Нам выделили в этом квартале сто тридцать восемь автомобилей.

Он провел крупной ладонью по своему плоскому затылку, точно подводя черту под длительными переговорами с министерством.

— Хоть мы и просили больше, но сто тридцать восемь не так уж и плохо.

В выколачивании этих автомобилей Лариков сыграл главную роль, и в тоне его звучала гордость.

— Так вот… Мы предварительно обсуждали этот вопрос…

Тарутин еще до совещания знал, сколько автомобилей ему выделили, — шепнул начальник планового отдела. Пятьдесят штук… Он встал и подошел к тумбе с макетами автомобилей.

Голубой «меркури-кугар», четырехдверный приземистый «седан». Стальной «мустанг» с эмблемой скакуна на радиаторе. Желтый «гремлин» с покатым лобовым стеклом и коричневыми молдингами вдоль корпуса… Среди разноцветных автомобильчиков Тарутин заметил знакомые контуры «Волги». Цвета морской волны. Стремительные формы точно летели вслед серебристому радиатору.

«Неплохо сработали, неплохо», — как-то впервые подумал Тарутин. Ему всегда нравился этот автомобиль. Но только сейчас вдруг, держа на ладони эту теплую игрушку, он почувствовал все совершенство форм, изящество контуров… Трудно было представить, что загнанные в «тигрятник» ржавые бездыханные корпуса — оригиналы этой игрушки… В инструкциях, спущенных автотранспортным предприятиям, существовало немало несуразных пунктов. И, пожалуй, одним из самых несуразных был пункт о списании старых автомобилей. Срок эксплуатации автомобиля исчислялся не пройденным километражем, а временем. Пять лет! И хотя работяга-такси через два-три года жесткой эксплуатации рассыпался, он продолжал занимать место в парке и, главное, числиться на балансе. Куча ржавого металла. А на него спускали план. А план надо выполнять. И выполняли, перекладывая на плечи тех, кто работал сегодня на линии, дополнительную нагрузку…

— Совещание продолжается, Андрей Александрович. — Лариков был уязвлен: торжественный момент распределения новых автомобилей требовал соответствующего благоговения со стороны директоров парков.

— Да-да. — Тарутин оставил игрушку. — Скажите, новые таксомоторы поступят взамен списанных? Или за счет роста подвижного состава?

— За счет роста, — пояснил начальник планового отдела.

— В таком случае я отказываюсь от новых автомобилей.

Все разом обернулись к Тарутину. Не ослышались ли? Отказываться от новых машин?

Лариков вскинул рыжеватые брови.

— Не понял тебя, Андрей Александрович.

— Отказываюсь я. Негде размещать новую технику.

— На таком дворе и негде? — Лариков развел руками.

— Негде! — И Тарутин развел руками. — На один, автомобиль полагается двенадцать квадратных метров площади. Норма! А у меня уже сейчас восемь…

— Ты их, Андрей, бутербродами складывай, — засмеялся Абрамцев. И у него ведь не просторней в парке. Только кто же отказывается от новой техники? Нелепо! Да пусть хоть на улице стоят. Тот же Абрамцев выгоняет чуть ли не половину парка в ночное дежурство. А какая работа ночью? Спят таксисты, запрокинув головы на спинки сидений под тихо мерцающим зеленым огоньком…

— Что, Андрей, перчатку бросаешь управлению? — Недобрый прищур серых лариковских глаз был хорошо известен директорам. — Хочешь по носу щелкнуть?