Много это или мало? Если работаешь честно, как трамвай, столько и остается…

Слава оглядел сосредоточенных, занятых своей арифметикой людей. Взорвись сейчас бомба на улице — никто не вздрогнет, не оторвется от своих бумажек…

Ярцев что-то шептал. Тонкие его губы брезгливо касались друг друга, словно две ползущие рядышком змейки. Конечно, он не чета Славе. Что ему восемь бумаг? Так, вычеты… Впрочем, кто знает, может быть, и он работает, как трамвай. Тут у каждого свои профессиональные тайны, свои секреты…

— Ты чего? — Ярцев поднял глаза. Словно прицелился из двустволки.

— Ничего, — смутился Слава. — Думаю.

— Думай, думай. Полезно… Не уходи, дело есть.

Слава кивнул. Подобрал со столика кошелек, подошел к сейфу с прорезью, словно у почтового ящика. Бросил в прорезь кошелек. Глухо звякнула мелочь.

Сдать диспетчеру путевой лист, техталон и домой, спать. Спать, спать…

— Садофьев! — окликнули Славу.

У крайней секции стоял молодой человек в толстом свитере и в спортивном кепаре с длинным козырьком. Это был Женька Пятницын, комсомольский вождь.

— Как там твой напарник? Все в больнице?

— Я теперь у Сергачева менялой, — ответил Слава.

— Ну? А как же Валера?

Слава пожал плечами, почувствовав смущение.

— Понимаешь… Неизвестно, когда он выпишется, Валера. И мотор наш стоит битый, в кузовном.

— Понятно, — Женька криво усмехнулся. — Спасайся, пока темно!

Слава начинал злиться. А этому-то какое дело? Небось не знает, что такое «лохматка», в руководящих ходит, забыл, как на спине под машиной валяются…

— Не знаю, Женька, сколько твоя прошла, — из последних сил пряча злость, произнес Слава, — а мне с Валерой дали автомобиль из «тигрятника» с тремя колесами. То-то. Так что нечего меня судить, начальник…

И, резко отвернувшись, Слава отошел.

Возможно, он и погорячился. Женька тоже в свое время все круги прошел, понятное дело. Да ладно, они еще наговорятся всласть, успеют, до пенсии далеко… А расстроился Слава потому, что чувствовал за собой вину… Но, в конце концов, это его личное с Валерой дело. При чем тут Пятницын! Пусть свои взносы собирает, а Слава платит исправно, не придерешься…

— Мастер! В Ручьи? Айда четвертым, — подмигнул ему парень в кожанке.

— Я пешком, живу близко.

— Рублишка жаль, — равнодушно бросил парень.

— Могу подарить, — вспыхнул Слава.

Но парень повернулся спиной.

Слава хлопнул ладонью по старой сухой кожанке с желтыми залысинами на лопатках.

Парень обернулся.

— Я говорю, живу близко, — значительно проговорил Слава.

— Гуляй, гуляй.

— А рублишко могу тебе бросить в морду, — тем же тоном продолжил Слава.

— Ты что? — растерялся парень. — Я ж так, мастер.

Лицо парня расплылось по душному залу — с испуганными плоскими глазами. Он в недоумении смотрел на Славу.

— Ну-ну. Ты что это? — Ярцев встряхнул Славу за плечо и развернул к себе. — Нервишки-то спрячь.

Они вышли из зала.

Слава не мог понять, что с ним произошло, из-за чего он так, вдруг, окрысился на парня. Устал просто…

— У нас работа особая, — выговаривал Ярцев. — С народом вплотную работаем. С глазу на глаз. И так он нас незаметно портит, что остановишься, подумаешь, тоска берет… Вот и ты. Не окажись я рядом — врезал бы тому. А за что? И сам не знаешь. Нервишки. За день так налаешься про себя. Выхода эмоциям нет. Вот и взбрыкиваешься ни за что…

Он шел рядом со Славой, едва дотягиваясь ему до плеча. В кожаной строгой кепочке и теплой куртке мехом внутрь. Импортная, видно. Вся в замочках-«молниях», кнопочках.

— А что он, рублишка, говорит, жалко, — ответил Слава. Ему сейчас было хорошо. Усталость, точно убаюканная ночной тишиной и прохладой, казалась даже приятной.

Ярцев тихонечко засмеялся.

— Так ведь он верно сказал. А ты обиделся. Таксист на такое не обижается, чурка! Скажем, парень как парень. Пивом тебя угостит от души. А станет таксистом — через год припомнит: пивом я тебя угощал, теперь очередь твоя, не на дурака напал. То-то… И не от жадности, нет. Для по-ряд-ка! — Ярцев значительно поднял большой палец. — Для порядка! Психология наша так перестроена! Недаром многие уходят из парка, не выдерживают.

— Бросьте, дядя. Обычная работа. Все от человека зависит. Сквалыга, он и в такси сквалыга, — отмахнулся Слава.

Они остановились на углу, у гастронома. Темные стекла витрин прятали коробки консервов, муляжи колбас всевозможных сортов, круги сыра. Кукла в длинном поварском колпаке с ножом в руках таращила хитрые глазки.

— Как там твой напарник? Поправляется? — спросил Ярцев.

— Вроде бы. Только я к Сергачеву перешел сменщиком.

— Вот как? Ну-ну.

— А что?

— Нет, ничего.

— Все о Валере пекутся. Женька мне сейчас втык сделал.

— Пятница? Ему по штату положено. Он за это свой купон стрижет…

Казалось, Ярцев хотел что-то еще сказать, да сдержался.

— Вы сказали: дело есть. Какое? — Славе пора было отправляться домой, не вечно же стоять у ночного гастронома.

— Вот что, Слава. Если хочешь заработать — подъезжай послезавтра в десять к аэропорту.

— А что делать?

— Заранее говорить — примета дурная. Запомнил? Так подмастырь рейс, чтобы в десять быть в аэропорту. Не пожалеешь. Найдешь меня в кафе, на втором этаже.

Ярцев протянул жесткую сухую ладонь.

— И вот еще… болтать об этом не надо. Особенно Сергачеву. Он парень свой, только разный. Ясно?

— Ясно, — ответил Слава. Хоть ему ничего не было ясно. — В десять, в кафе аэропорта.

Заместитель начальника управления по таксомоторным перевозкам Михаил Степанович Лариков походил на стареющего борца. Венчик рыжеватых волос опоясывал просторную светло-бурую лысину. Черный широкий галстук выползал из-под крахмального воротничка, взбирался на высокий рыхлый живот, где и замирал, чуть подрагивая в момент, когда в кабинете звучал хрипловатый бас Михаила Степановича.

Совещание было посвящено подготовке к зиме и сейчас упиралось в несговорчивость директора второго таксопарка Абрамцева. Тому не нужны были лишние статьи в накладных расходах: он прекрасно обходился своей котельной, без городской, которую ему предлагали подключить…

— Не экономь на спичках, Борис, — советовал Лариков. — Ты хозяйственник. Застолби их мощности: сейчас не пригодится, потом пригодится.

— С моими темпами строительства эти мощности не скоро пригодятся, — оборонялся Абрамцев.

— И все же подключайся ты, Борис Григорьевич, подключайся, — устало произнес Лариков. Ему надоело уговаривать директора второго парка, и, судя по тону, он сейчас просто, прикажет — и дело с концом. — Предложи я такое Тарутину, руками и ногами ухватится. Верно, Андрей Александрович?

Тарутин молчал, разглядывая изящные макеты легковых автомобилей на полированной тумбе. Гордость Ларикова. Где он только их не доставал. Последнюю, американскую «барракуду», привез из Польши. Все деньги на это тратил…

— Не упустил бы, не упустил, — переждав, произнес Лариков.

— Ну так и передайте Тарутину, — вздохнул Абрамцев.

Он знал, что ему все равно навяжут эту чертову городскую котельную. И еще заставят возить для нее топливо. Видно, управление было в этом заинтересовано, не иначе.

— Ты, Боря, лучше покажи товарищам, какие плафоны для «Волги» изготовляешь. — Лариков пытался смягчить обстановку. — Похвастай, Боря.

Абрамцев поднял с пола потертый портфель, достал разноцветные пластмассовые квадратики и пустил их по рукам. А сам сидел довольный и гордый.

— Покупные! — категорически заключил директор первого парка Маркин, худой, желчный человек.

— А где «Маде ин СССР»? Где? То-то! — подковырнул Абрамцев.

— Самоделка, — согласился Маркин.

Мусатов одобрительно похлопал Абрамцева по колену.

— Надоело! — вздохнул Абрамцев. — Как стукнут в зад, неделю машина простаивает… Пришел ко мне один, говорит, могу изготовить пресс-форму.