— На будущее запомните, что я знатная дама, а не безропотная служанка, которую можно тискать в любом удобном углу.

Лицо Ранульфа потеряло добродушное выражение.

— Вы не уклонялись от моих объятий две ночи назад. Какими словами или поступками я успел оскорбить вас?

Моргана разъярилась на него — за напоминание и на себя — за податливость. Он не должен знать, что она чуть не попалась в его капкан. Слезы душили ее.

— Какая вам разница? Разве это что-то меняет? К чему притворные проявления чувств? Я не хуже вас понимаю, что никакой любви между нами нет.

Если она надеялась на протесты, ее ждало разочарование. Лицо Ранульфа неуловимо менялось, пока не стало враждебным и лишенным всякого выражения... пустым и холодным, как у каменной статуи. Когда он заговорил, его голос звучал сдержанно и отчужденно.

— Я не догадывался, что супружеские обязанности столь тягостны для вас, сударыня. Будьте уверены, я не буду больше докучать вам.

Он повернулся на каблуках и зашагал прочь. Моргана встревожилась — она чувствовала, как глубокая пропасть разверзлась между ними. Оскорбленная гордость заставила ее сказать больше, чем следовало, и слишком резко.

Она собиралась держать его на расстоянии, но не прогонять прочь. А получилось именно так. Нельзя позволить ему уйти, не попытавшись исправить положение. Моргана неуверенно последовала за Ранульфом по длинной галерее. Он неловко прижимал левую руку к боку, и она ухватилась за удобный предлог для заключения нового перемирия.

— Милорд, вы забыли, что ваша рана нуждается в свежей повязке и моей особой мази.

Ранульф остановился под аркой, ведущей в соседний зал, и обернулся с мрачным видом.

— Можете не утруждать себя. Элва позаботится об этом.

— Это мой долг как вашей жены...

— Я освобождаю вас от него. Считайте, что с этого дня у вас нет передо мной никаких обязанностей.

В его голосе появилось что-то новое, чего она никогда не слышала прежде. Отчужденность — такая глубокая, что как будто подул леденящий ветер, пронизывая все ее тело и душу. Ей показалось, что она больше никогда не согреется. Как будто для Ранульфа она просто перестала существовать.

Пока она стояла, окаменевшая, он отвернулся и исчез за поворотом, с трудом сдерживая ярость. Господи, за какие грехи ты наградил меня такой женой? Изменчивой, как ветер, то теплой и ласковой, то ни с того ни с сего холодной, как зимняя буря. Ну, пусть же теперь узнает, что он не собирается ублажать ее в постели, а потом, как лакей, терпеть публичные унижения! Срывая тяжелое, золотое с изумрудом, кольцо с левой руки, он распахнул дверь в комнату Морганы.

Закончив дела, Моргана отправилась переобуть комнатные туфли на что-нибудь более подходящее для конюшни. Перед дверью своей опочивальни она остановилась, раздумывая, нет ли там Ранульфа. Глубоко вздохнув, она гордо подняла голову и вошла. Комната была пуста, но или муж, или кто-то из его слуг побывал здесь в ее отсутствие. Исчезли все вещи, принадлежащие Ранульфу. Даже подсвечник, принесенный из его комнаты.

На сундуке у кровати что-то поблескивало в вечернем свете. Толстое золотое кольцо с изумрудом. Ее свадебный подарок Ранульфу. Моргана поняла послание. Его отречение было абсолютным, намерения — ясными: они теперь муж и жена лишь на бумаге. Ей предоставляется право жить своей жизнью, как до их брака. Именно этого она и добивалась. Разве не так?

Тогда почему такая печаль и уныние?

Моргана невидящими глазами смотрела вдаль и пыталась придумать, что делать дальше. Весть об их разрыве, о том, что новый лорд переехал из комнаты хозяйки, наверняка уже распространилась по всему замку, став всеобщим достоянием, и это причиняло ей мучительную боль. Ей так хотелось броситься на кровать и зарыдать в полный голос. Неужели она чувствует себя такой несчастной только из-за страха перед злыми языками и любопытными глазами?

Необходимо сбить с толку сплетников, притворившись, что ничего особенного не случилось, улыбаться и с одушевлением выполнять свои обязанности. Хорошо, что Ранульф достаточно учтив, чтобы не демонстрировать публично свое пренебрежение, но это небольшое утешение. Со временем их разрыв станет очевиден всем. И непреодолим. Моргана опасалась также, что ссоры между ее людьми и людьми Ранульфа могут расколоть живущих в замке на два лагеря, подточить дисциплину и оставить их беззащитными перед врагом. Ну почему Эдуард не позволил ей самостоятельно выбрать мужа?

Вытирая повлажневшие глаза вышитым носовым платком, Моргана строила планы. Надо исполнять свои дневные дела, как ни в чем не бывало, а вечером за ужином быть вежливой и внимательной, и невозмутимой. Это заткнет рот сплетникам. Она промыла глаза настоем гамамелиса, чтобы снять припухлость, и отправилась на конюшню к Дэлу.

Конюшни занимали отдельный огромный двор вдоль северной стены крепости, и Моргана чувствовала себя виноватой, что не побывала там раньше. Этой своей обязанностью она дорожила особенно. Верховая езда была ее страстью, а Дэл — героем ее детства. Он управлял конюшнями железной рукой, но при этом был очень добр и каким-то таинственным, безмолвным способом общался с лошадьми. Он знал их повадки и надобности как свои собственные, и это делало его незаменимым конюшим.

Веснушчатый конюх-подросток прошел мимо, ведя дамскую верховую лошадь. Увидев хозяйку, он поклонился и откинул прядь волос со лба.

— Добрый день, юный Трис. Где я могу найти Дэла?

— У шорника, миледи.

Моргана отправилась в указанном направлении и нашла Дэла, проверяющего, хорошо ли смазаны упряжные ремни. Она тихо постучала по косяку — долговязый хмурый мужчина оторвал глаза от работы. При виде хозяйки его обветренное лицо сморщилось от удовольствия. Он был вдовцом, другом ее покойного отца, сражавшимся с ним бок о бок против англичан. И из любви к другу и господину Дэл пожаловал свой замок старшему сыну и стал конюшим в замке Гриффин. После смерти друга он перенес свою преданность на Моргану.

— Господь да хранит вас, миледи. Как хорошо, что вы вернулись домой. Здесь ваше место.

— Ты прав, Дэл. Я здесь счастливее, чем в королевском дворце.

— Ну, тогда все в порядке в этом мире. Дэл знал Моргану всю ее жизнь, и это его сильные руки сажали ее на спину первого пони. Его проницательные синие глаза заметили почти невидимые напряженные морщинки вокруг ее глаз, но упрямо сжатые губы подсказали, что лучше промолчать. Как хорошо он знал это выражение ее лица!

Моргане было неловко под его добрым внимательным взглядом, и она поспешила перевести разговор на неотложные дела:

— Ты, должно быть, подумал, что я пренебрегаю своими обязанностями, раз не пришла в конюшню раньше?

Дэл как будто растерялся. Он уставился в какую-то точку за ее плечом и ответил, осторожно выбирая слова:

— Нет, почему я должен был так думать, коли сэр Ранульф вчера осмотрел конюшню и оставил мне подробные указания?

Моргана замерла.

— Указания?

— Да, миледи. Ох, они из него так и сыплются. Новые стойла по дальней стене и английская упряжь для боевых коней. И еще знаете, что он удумал? Случить вашу гнедую кобылу с большим каштановым жеребцом. Мне бы никогда до этого не додуматься. Ах, у сэра Ранульфа припасено много сюрпризов, не сомневаюсь.

— Я тоже! — негодующе и недоверчиво воскликнула Моргана.

Случить ее нежную кобылку с этим монстром! Это наверняка убьет бедняжку. Да как он смеет!

Она быстро приняла решение, стоившее ей больших мук:

— К сожалению, кобыла больше не принадлежит ни сэру Ранульфу, ни мне. Во время осады я дала обет подарить ее настоятелю монастыря, если Господь дарует нам одоление. Проследи, чтобы ее отправили в монастырь. Когда его приведут в порядок, конечно.

— Да, миледи.

Какие бы мысли ни кружились в голове Дэла, он умело их прятал.

Моргана поблагодарила конюшего и пошла через лабиринты дворов и переходов в главный зал, расстроенная перспективой потери любимой лошади и, немного меньше, ложью, которую изобрела, не сходя с места. Ее настроение не улучшилось, когда она вошла в главный зал и поймала несколько взглядов, украдкой брошенных на нее слугой, обрезающим свечные фитили, и служанкой, спешащей со свежим бельем в лазарет. Ничто не оставалось скрытым в стенах замка.