— Андрюха! Какими судьбами!? Ё-моё, вот уж не думал встретить тебя здесь, думал, ты где-нибудь по Европам…

Человек, которого он приветствовал, встал из-за стола, ответил на рукопожатие, обнялся с Володей. Первое, что бросалось в глаза, это его ничего не выражающее лицо. Казалось, упади сейчас небо на землю, в его мимике ничего не поменяется. Какой-нибудь физиономист, скорее всего, посчитал бы, что на лице его отражена избранность. Внимательные серые глаза были медленными и сверлящими. На лице — несколько шрамов. Прямой, чуть сплющенный боксёрский нос, седой ёжик волос, прижатые к выбритым вискам крупные уши, высокий лоб, и огромный хромовский объём в теле, помноженные на угадываемую военную выправку и скупую точность движений.

Володя не заметил, как пересеклись взгляды Веры Сергеевны и его товарища, не просто пересеклись, а будто обменялись информацией. Вера с первого взгляда узнала Справедливого, и ей стало не по себе. Муть нехороших предчувствий и догадок единым махом, как стакан водки, ударила в голову. Она знала, что была единственным клиентом, которого он удостоил очной ставки, все остальные находили его через третьих лиц или по специальной почте. При этом брался Справедливый отнюдь не за всякую работу. Исключение для Зарайской он сделал по просьбе Астахова, с которым был знаком ещё со времен военного училища. И чем они ещё и где занимались, можно было только догадываться. С Верой Сергеевной у Справедливого состоялся тогда долгий и обстоятельный разговор, проникнутый взаимной симпатией, но потом они разошлись, чтобы, по меньшей мере, не сталкиваться больше лоб в лоб, это было в интересах обоих. При этом госпожа Зарайская оставалась у Справедливого в долгу. Но вот они опять оказались рядом, и Веру стали мучить нехорошие догадки, а Справедливый представлял собой великую китайскую стену. Он видел только её охранника.

— Володя, я тебя тоже никак не ожидал здесь увидеть. Я на биатлон приезжал посмотреть. Садись, кофейку хлебнём.

— Но он же не кончился ещё?

— Стреляют как попало, неинтересно, смотреть не на что… Наши за фрицами угнаться не могут, скандинавы и те впереди. Тоска. Думал, хоть здесь отдохнуть душой после нашего футбола. Облом. Да и дела ждут.

— Ты где сейчас? — напирал Володя. — Я тебя после того чемпионата мира не видел.

— Да нигде, даю консультации, случайные заработки, — уклонился от прямого ответа Андрей. — А ты тут, биатлонистов, поди, тренируешь?

— Нет, я в охране, — взглядом указал на Веру Сергеевну, — нормально, всё пучком.

— Вот как, ну тогда охраняемое тело может спать спокойно.

— Да-а… там без меня спецов хватает. Но я думал, ты давно уже сборную тренируешь.

— Не с руки, я вообще сейчас не стреляю, — пояснил Андрей и положил открытую ладонь на стол так, чтоб Володя видел, как она вся иссечена шрамами, буквально сшита из кусков.

— Ого, где это тебя так?

— Да где, телевизор, что ли, не смотришь? Пригласили тут на маленькую войнушку, руку чуть по плечо там не оставил. Всё вроде функционирует, доктора долго колдовали, но рука уже не та.

Между тем, за их столик без приглашения хлопнулся Хромов, официантка принесла три бокала, наполовину заполненные коньяком, и блюдечко с нарезанным лимоном.

— Юра, — протянул он руку Андрею.

— Андрей, — вынужден был ответить тот.

— Хлопнем, мужики, а то мне лететь, а летаем мы сейчас ой как плохо. То шасси не откроется, то двигатель зачихает, то террористы бомбу к Аллаху везут. Ну? Будем! — он единым махом опрокинул содержимое бокала в рот, закинул следом дольку лимона и тут же щёлкнул официантке пальцами, что означало «ещё».

Вере пришлось сесть рядом, ей принесли кофе.

— Я за рулём, — отказался Володя от выпивки.

— У твоей начальницы пропуск для любых ментов есть, — недовольно хмыкнул Юрий Максимович, — ну, не хочешь, как хочешь. Давай, Андрей.

Андрей взял свой бокал, немного отпил. На лице Веры читались растерянность, какое-то неудобство, и Андрей спросил её:

— Тоже летите? Волнуетесь?

— Нет, летать я не боюсь, я, в этом смысле, фаталистка.

— Да, для женщины намного опаснее залететь, — сморозил очередную пошлость окончательно опьяневший Хромов.

Наконец, объявили о начале регистрации, и первым из-за стола поднялся Андрей. Вежливо со всеми распрощался, взял номер мобильного Володи, ничего не оставляя взамен, откланялся Вере. Хромов намеревался выпить ещё «на коня».

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

После встречи со Справедливым чувство тревоги долго не покидало Веру. Неожиданно приехал, неожиданно уехал? А тут ещё пьяный слюнявый Хромов со своими поцелуями «на дорожку»… Вера попросила Володю вместо офиса увезти её на природу. Было у неё за городом любимое место, километрах в двадцати от города — свёрток с тюменской трассы на деревню Шапша. Там стоял вдоль дороги стройный — один к одному — кедрач, словно высаженный селекционерами. Осенью там паслись целые стада грибников, а зимой можно было найти незаезженный свёрток в лес, где сохранялась имитация видимого уединения. Имитация, потому что тайга близ городов и посёлков буквально кишела людьми, машинами, наполнялась звуками их вездесущей деятельности, и только те дороги, которые не вели к месторождениям и буровым, сохраняли вокруг себя пространство первозданной сказочности. Вера не охотилась, не ловила рыбу, не бегала на лыжах, поэтому погружалась в этот мир весьма редко, но зато сознательно, не ради какой-то выгоды, а ради интимного общения, сродни тому, что испытывает абориген, разговаривающий с деревьями.

По дороге Вера только один раз нарушила молчание, спросив Володю:

— Ты давно знаешь этого Андрея?

— Да, вместе выступали на соревнованиях, он тогда представлял армию, но было это, теперь кажется, в другой жизни. Да и в другой стране, это уж точно, в Советском Союзе. Он вам интересен?

— Постольку поскольку, у него странная манера разговаривать, все слова на одной ноте, так, будто его ничего не волнует…

— Раньше он был веселее, открытее…

Вера Сергеевна утвердительно, будто сто лет знакома с Андреем, качнула головой, и снова погрузилась в задумчивость. Перед этим предусмотрительно отключила мобильный. Далее понятливый Володя молчал.

Прогуливаясь вдоль наезженной колеи, Вера пыталась поймать причину тревоги, хотя прекрасно понимала, что это из тех занятий, которые находятся в системе координат «чёрная кошка в тёмной комнате» или «иголка в стоге сена». Точно знаешь, что иголка есть, боишься уколоться, но где она? Вот и сена бы подстелить…

Все эти дни Вера не пыталась проецировать Зарайского на Словцова и наоборот, но чем больше она общалась со Словцовым, тем больше подходила к той черте, за которой женщина невольно начинает сравнивать, в чём-то оправдывая свой интерес. И сейчас, пытаясь отвлечься от саднящего чувства чего-то неотвратимого и неприятного, она вспоминала Георгия. Да, по сравнению с мечтательным, ироничным, лишенным какой бы то ни было прагматичности Словцовым, Георгий был, что называется, матёрым волком. Уж за ним точно, как за каменной стеной. При этом в плане интеллекта ему и близко не было равных. Побратимы по бизнесу, выросшие из малиновых пиджаков, только сейчас начали понимать, что по фене в высшие эшелоны не проботаешь, и стали запасаться солидностью, кое-что почитывать и покупать дипломы. При этом он был не лишён романтичности. Вере нравилось, как он часто повторял, перефразируя Тертуллиана: «Я с Верой, значит, существую и это не абсурд». Интеллект Словцова был совсем другого рода, он был мало применим на том поле, где нужно было зарыть пять сольдо и ждать, когда вырастут куртки для папы Карло. Интеллект Словцова был вообще, по сути, не применим ни к чему, что связано с движением материи.

Вот, вчера вечером, она что-то говорила ему о вечернем Ханты-Мансийске, а он смотрел в окно и вдруг разразился в полный голос стихотворением Тютчева «Одиночество». Он читал: