На всякий случай решил объяснить ситуацию:

– Приехал из Питера на практику, в рейс. А бумаги в управлении застряли. Только завтра оформят.

– А что за рейс? – спросил Анатолий Степанович, он был самый старший в этой компании, лет под шестьдесят, седой, но еще крепкий.

– СРТМ «Эклиптика». Знаете?

– Нет, – покачал головой Анатолий Степанович. – Но теперь будем знать, – сказал он и вручил мне в одну руку вилку, в другую стакан с водкой.

– За знакомство!

Чокнулись, выпили и принялись за картошку. Анатолий Степанович сидел напротив, я поймал на себе его взгляд.

– «Эклиптика», – произнес Анатолий Степанович, будто про себя. – Хорошее название. Ты ешь, парень, не отвлекайся. Рустик, – он повернулся к Рустаму, – пока тебя не было, Григорий начал рассказывать, как домой съездил.

– Мм! – протянул Рустам. – Давай, Грицько, выкладывай!

Григорий сидел спиной к окну, подперев голову рукой, и курил. До меня дошло, что картошку уплетал практически я один, в одиночку мгновенно прикончил полсковородки. Остальные съели совсем чуть-чуть. «Неудобно получилось», – подумал я, отложил вилку и начал слушать Григория.

– Та шо рассказывать, – меланхолично вздохнул он. Судя по говору, он был с Украины или с юга России, из мест, где с такого вздоха принято начинать любую историю – и грустную и веселую. – Приехал домой. Там все нормально. Дочка в седьмой класс пошла, учится хорошо. Хлопцы к ней уже ходить начали. В дверь такой звонит: «Настю можно?». Шея цыплячья, уши торчат – Настю ему давай. – Григорий шумно почесал щетину. – Жена на заводе в смену – сутки через трое. У тещи давление. В общем, говорю же, нормально. Только маета какая-то, – он снова вздохнул. – Раньше как было – три недели между рейсами, как один день, даже подумать не успеешь. Налил-выпил, в море. Тут даже выпить по-человечески не мог. Не принимает душа, хоть ты что. Маета. Жена какая-то задумчивая стала, сидит, смотрит в одну точку и молчит. Я подойду, сяду рядом. Сидим так и молчим.

– А моя вот не усидела! – воскликнул Валера, длинный парень в очках. – В прошлом году замуж выскочила за товароведа. Маленький такой, плюгавый, слюной брызжет. Смотреть противно. Зато, говорит, всегда под боком. Хватит, говорит, с меня мореманов.

– Дура! – отозвался Рустам. – Товароведа посадить могут. Будет ей под боком – в Магадане или Воркуте. Замучается передачи слать.

– Видать, для них лучше уж в Магадане!

– Тема пошла заупокойная! – недовольно сказал Анатолий Степанович. – Давайте-ка выпьем и о чем-нибудь другом поговорим!

Все послушно выпили.

– Сегодня продавщицу видел в магазине, – Сергей занюхал водку куском хлеба. – Тут рядом совсем, в продуктовом. Глазищи – во! – он растопырил две пятерни. – Огромные, голубые, хоть с головой ныряй! Я подумал, вот на такой жениться надо было. Увидел – и женись сразу, не раздумывая. Пусть она потом дурой окажется, или стервой – плевать! – Валера скептически фыркнул, собирался что-то сказать, но Сергей поднял палец. – Обосную. Даже если она дура или стерва – это можно поправить, а если нельзя, все равно: такие глазищи у тебя в роду останутся. Дети, внуки и правнуки тебе, кобелю, за них спасибо скажут. У всех девчонок с такими глазами от женихов отбоя не будет, выбирай любого! А то, что прабабка дурой была – кому какое дело. Мало ли дур! Я вон и сам дурак. Восемьдесят кило змеиного яда – это моя Танюха. Много пользы от этого внукам и правнукам? Зато умная, дальше некуда.

– Я один раз тоже видел глазастую, – вступил в разговор Рустам, – в Лас-Пальмасе. Правда, она мулатка была. Там еще хлеще, глаза у нее были не просто огромные – разноцветные. И зеленые, и голубые, и даже желтые, и еще черт-те какие – вот ей-богу! Переливаются, как цветомузыка на дискотеке. Нечеловеческие глаза! Что характерно, тоже продавщицей работает! Правда, в шмоточном магазине, я зашел туда, майки мне племянники заказали с рисунками, стою, копаюсь в этом барахле, она подходит, мол, чего ищете, ресницами полуметровыми хлоп-хлоп. И улыбается. На зубах у нее золотые фиксы – и на каждой что-то нарисовано. Ну, это мода такая у тамошних мулатов. Я как стоял, так и застыл. Ноги отнялись, язык отнялся. Бери все, думаю! Все деньги забери, меня самого забери. Рабом твоим буду, собакой твоей. Такая женщина! – Рустам закатил глаза.

– Майки-то купил? – спросил Валера.

– Чего? – не понял Рустам.

– Ну ты же майки искал для племянников.

– А! Нет, майки там дорогие были.

Я почувствовал, что засыпаю. Дали о себе знать выпитая на голодный желудок водка, наспех съеденная картошка, волнения и усталость сумасшедшего дня. Голова стала чугунной, пару раз я клюнул носом.

– Эй, на «Эклиптике»! – пробасил Анатолий Степанович. – Умаялся, корешок. Ты ложись, койка свободная.

– Валяй, не стесняйся, – соседи подвинулись, освобождая мне место.

Поколебавшись секунду, я скинул ботинки и залез на кровать. Совсем укладываться не собирался, только вытянуть гудевшие от усталости ноги, хотелось еще послушать разговор.

– Спать не буду! – объявил я.

– Пароход-то твой когда отходит? – спросил Валера.

– Через три дня.

– Не дрейфь, не проспишь!

– Родом откуда, питерский? – поинтересовался Григорий.

– Нет, в Питере учусь, а сам из Илимска, Иркутская область.

– О, почти земляки! – воскликнул Григорий.

– А вы откуда?

– Из Краснодара! – он улыбнулся.

– Спи, моряк! Все будет нормально. «Эклиптика» твоя без тебя не уйдет, – сказал Анатолий Степанович.

– И без тебя не придет, – добавил Григорий.«Без меня не уйдет – это хорошо», – подумал я. На душе стало спокойно – такой человек, как Анатолий Степанович, зря говорить не станет. Как он сказал, так тому и быть. Без меня не придет – тоже хорошо, наверное, это такое морское пожелание. Надо запомнить.

«Главное – не заснуть» – подумал я и мгновенно уснул.

Когда замначальника управления рыбразведки увидел меня в своем кабинете на следующий день, то скривился, как от зубной боли.

– Опять ты?

– Степан Михайлович, – начал я осторожно. – СРТМ «Эклиптика»…

– Что «Эклиптика»?

– Я слышал, собирается в рейс. Можно мне туда практикантом?

– Ставок нет.

– Я в рыбцеху работать буду. Стенгазету делать. Я рисовать умею, у меня почерк хороший… Пером плакатным могу.

– Послушайте, молодой человек, – на лбу замначальника выступили крупные капли пота. – Вы русский язык понимаете?

– Понимаю, – быстро сказал я. – Могу заметки писать в газету пароходства.

– Кто вас сюда прислал?

– Ленинградский гидрометеорологический институт. Вот направление, – я снова извлек свою бумагу. – Подпись, печать, все как положено. Пожалуйста, можете сами убедиться.

– Про «Эклиптику» откуда знаешь? – замначальника взглянул на меня с подозрением.

– В управлении случайно услышал. Сказали, идет в Тихий океан с научной группой. А у меня тема диплома как раз восточно-тихоокеанская популяция лангуста. Я этого лангуста вдоль и поперек знаю! Я вам такой материал соберу! Степан Михайлович!

Степан Михайлович покачал головой.

– Про «Эклиптику» вообще забудь. Ставок нет. И вообще, иди-ка ты, братец, отсюда с Богом.

– Не уйду! – я вцепился в стул. – Мне нужно практику пройти. Никуда не уйду!

Замначальника достал из кармана платок, вытер пот со лба и шеи. Потом снял телефонную трубку:

– Зиночка, позови сюда Бориса. Тут одного посетителя припадочного надо к выходу проводить.

Вечером в МДМ я отдал все свои деньги новому знакомому Василию. Специально, чтобы не на что было возвращаться в Ленинград. Оставил себе десятку, на всякий случай. На десятку все равно билет не купишь, даже по студенческому. Василию деньги позарез нужны были, он к невесте своей ехал в Могилев, расчет после рейса только через неделю, а ему срочно надо было. Мириться. С Василием мы познакомились случайно. Когда я вечером пришел в Дом Моряка, обнаружилось, что комната, в которой я ночевал, заперта. Постучал в соседнюю комнату, чтобы узнать, где ребята. Оттуда голос: войдите! Сидит там парень молодой, невеселый какой-то. Комната пустая, будто нежилая, даже стола нет, только кровати без белья и чемодан посередине. Спрашиваю: не знаете, где соседи – Рустам, Анатолий Степанович. Он: понятия не имею, в рейсе, наверное. Про Семенова Николая он тоже ничего не знал. Я набрался смелости: можно у вас переночевать? Валяй! – равнодушно махнул рукой парень. Это и был Василий. Жил он по-спартански, даже белье не удосужился у кастелянши получить, спал на голых пружинах. Какое там белье, говорит, когда в Могилев срочно надо ехать. А что ж не едешь, спрашиваю. Денег нет, расчет не дают. Он и не ел ничего эти три дня, кажется. Поужинали с ним батоном и кефиром, которые я по дороге купил. Говорить Василий мог только про Могилев, да про свою Оксану. Твердил, какая она распрекрасная, а он какой дурак и скотина. Тут меня и осенило: отдам ему деньги. Пусть едет к своей Оксане, а то, пока расчета дождется, свихнется здесь окончательно.