— В тринадцать лет я поняла, что мне нужно или уйти от него, или позволить ему убить все, что было у меня внутри.

— Чтобы принять решение уйти из дому, нужно быть храбрым человеком, — сказала я.

Бетти затушила сигарету, и мы обе замолчали, прислушиваясь к ночным звукам. Где-то невдалеке заводилась машина, в ночном клубе бренчала музыка.

Через какое-то время Бетти с грустью произнесла:

— Я создала собственную семью, потому что семья, данная мне от рождения, не была идеальной. Вначале мы с Томом жили бедно, но, господи, до чего же весело! Ну а потом, когда появились мальчики… В общем, мы были счастливы.

Ее голос дрогнул, и из пачки, лежащей на подлокотнике, она достала еще одну сигарету. Я подумала о той самой комнате.

Как долго вещи ее сыновей хранились там?

— Роуз говорила, что вы потеряли сыновей на войне, — сказала я и удивилась. На Тубабао я бы никогда не решилась задать кому-то вопрос, касающийся его прошлого. Тогда мне самой было так больно, что я не смогла бы принять в себя еще и чужую боль. Но сейчас мне вдруг захотелось, чтобы Бетти знала, что я понимаю ее тоску, ведь и во мне жило такое же чувство.

Бетти сжала руку, лежавшую на колене, в кулак.

— Чарли — в Сингапуре, а через месяц Джек. Это разорвало сердце Тома. После этого он уже никогда не смеялся. Потом и его не стало.

Та же тоска, которую я почувствовала в комнате сыновей, овладела мной и сейчас. Я протянула руку и коснулась плеча Бетти. Неожиданно она сжала ее. Ее ладонь была жесткой, но теплой. Глаза оставались сухими, однако губы дрожали.

— Ты молода, Аня, но понимаешь меня, — сказала она. — Те девочки, которые приходили сегодня в кафе, тоже молоды, но ничего не понимают. Я отдала жизни своих сыновей ради спасения этой страны.

Я встала со стула и опустилась на колени рядом с ней. Господи, как же я понимала ее! Наверное, как и я, она боялась ночью закрыть глаза, страшась снов, и даже среди друзей чувствовала себя одиноко. Вот только мне не дано было постичь горечь потери ребенка, тем более двух. Бетти была сильным человеком. Я чувствовала это, но вместе с тем осознавала, что, если на нее нажать слишком сильно, она разобьется вдребезги.

— Я горжусь, — твердым голосом произнесла Бетти, — что благодаря таким людям, как мои сыновья, эта страна все еще свободна, и молодежь, вроде вас, может приезжать сюда, чтобы давать жизнь новому поколению. Я сделаю все, чтобы помочь вам, и никому не позволю обижать вас.

Слезы потекли у меня по щекам.

— О Бетти!

— Ты, Виталий, Ирина, — сказала она, — теперь мои дети.

14. Общество

Однажды вечером в июле, когда Бетти показывала мне, как готовить фирменную запеканку из говядины с ананасами, в кухню, размахивая письмом, ворвалась Ирина.

— Бабушка приезжает! — закричала она.

Я вытерла руки о передник, взяла у нее письмо и прочитала несколько первых строчек. Французские врачи признали, что Розалина полностью выздоровела, и в консульстве уже готовились бумаги для ее поездки в Австралию. С тех пор как я последний раз видела Розалину, столько всего произошло, что мне не верилось, что уже в конце месяца она будет в Сиднее, Время прошло незаметно.

Я перевела новость Бетти.

— Когда твоя бабушка услышит, как ты говоришь по-английски, она тебя не узнает, — сказала она Ирине.

— Нет, она меня не узнает, потому что вы меня уж слишком хорошо кормили, — ответила Ирина, улыбаясь. — Я растолстела.

— Это не я! — воскликнула Бетти, продолжая нарезать свиную грудинку. — Думаю, это Виталий тебя перекармливал. Как только вы остаетесь в кухне вдвоем, я все время слышу хихиканье!

Мне показалось, что Бетти довольно смешно сострила, но Ирина вспыхнула.

— Виталию нужно будет починить свой «остин» до приезда Розалины, — заметила я. — Можно будет свозить ее на Блу Маунтинз.

Бетти закатила глаза.

— Виталий возится со своим «остином» с того дня, как я взяла его на работу, но до сих пор так ни разу и не выехал из гаража! Пожалуй, лучше организуйте экскурсию на поезде.

— Как думаете, мне удастся найти бабушке квартиру где-нибудь неподалеку? — поинтересовалась Ирина у Бетти. — Времени осталось не очень много.

Бетти поставила тарелку с запеканкой в духовку и включила таймер.

— У меня есть другое предложение, — оживленно произнесла она. — Внизу есть одно помещение, которое принадлежит мне. Я там храню вещи. Но это вполне нормальная комната, да и места там много. Если она вам понравится, я оттуда все уберу.

Она потянулась за кувшином, который стоял на буфете, и выудила из него ключ.

— Сходите туда с Аней, пока готовится обед, сказала Бетти, вручая ключ Ирине.

Мы с подругой сбежали вниз на первый этаж и по дороге наткнулись на Джонни, который выходил из своей квартиры.

— Привет, девочки, — поздоровался он, доставая пачку сигарет из кармана пиджака. — Я вот собрался прокатиться, хотя мамочка говорит, что будет дождь.

Я едва сдержалась, чтобы не рассмеяться, наблюдая, как он широким шагом идет к воротам. В прошлое воскресенье Виталий сводил нас в зоопарк. Оказавшись у вольера с коалами, мы с Ириной переглянулись и одновременно произнесли: «Это же Джонни!» У нашего соседа были такие же апатичные глаза и вялый рот, как у этого австралийского зверька.

Комната, о которой говорила Бетти, находилась в конце коридора под лестницей.

— Как ты думаешь, когда Джонни репетирует, здесь слышно? — спросила Ирина, вставляя ключ в замочную скважину.

— Нет, между этой комнатой и комнатой, где у Джонни стоит пианино, есть еще две другие. К тому же, когда он репетирует, никто не жалуется.

Так и было. Когда Джонни начинал играть, кто-нибудь из нас тут же выключал радио, чтобы послушать его. «Moon River» в его исполнении всегда заставляла нас заплакать.

— Да, ты права, — согласилась Ирина. — Бабушке, наверное, понравится жить рядом с музыкантом.

Комната, в которую мы вошли, была забита старыми посудными шкафами, чемоданами и кроватями. Пахло пылью и шариками от моли.

— Эта кровать, вероятно, когда-то стояла в нашей комнате, — предположила Ирина. — Возможно, именно на ней спали Том и Бетти.

Ирина толкнула раздвижную дверь под лестницей и включила свет.

— Здесь ванна и туалет, — сказала она. — Хотя, мне кажется, бабушка могла бы принимать ванну и наверху.

Я открыла резную дверцу старинного шкафа: он был забит пачками чая «Бушелл».

— Что думаешь? — спросила меня Ирина.

— Я думаю, тебе нужно убрать все это. Бетти все равно рано или поздно придется продавать старые запасы, а мы заодно освободим комнату.

Утро, когда корабль Розалины вошел в сиднейскую гавань, выдалось потрясающе красивым. Летняя влажность была мне знакома еще по Шанхаю, там был примерно такой же климат, но я никогда не видела, чтобы зимнее солнце так ярко светило сквозь листву деревьев, а воздух был настолько свежим, что, казалось, от него можно было откусить кусок, как от сочного яблока. Здесь не было ничего общего с Харбином, где зима наступала медленно, в сопровождении снега, льда и темноты. От австралийской зимы хотелось бежать вприпрыжку, а на щеках появлялся румянец. Мы с Ириной решили встречать Розалину на причале. Счастливые, мы мчались туда, улыбаясь друг другу, не обращая внимания на попадавшихся по дороге австралийцев, которые кутались в пиджаки и плащи, жалуясь на «собачий холод» и на то, что «так недалеко и до обморожения».

— Сейчас, наверное, градусов тринадцать или даже больше, — сказала я Ирине.

— Бабушка подумает, что это лето, — засмеялась она. — Когда она жила в России, такая погода считалась теплой.

К счастью, корабль, на котором Розалина приплыла в Австралию, не был перегружен, как тот, который мы видели, когда приехали в Сидней. Однако на причале стояла целая толпа встречающих. Тут же был и оркестр Армии спасения, исполнявший «Странствующую Матильду», а также журналисты и несколько фотографов. По сходням чинно, друг за другом, спускались люди. Группка бойскаутов выбежала им навстречу, чтобы дать по яблоку каждому, кто спустился на берег.