В случае необходимости. От этих слов прямо-таки веет уверенностью и великодушием.

Отношения между нами несколько испортились. Обсуждая исключительно займы и квартиры, мы все реже занимаемся любовью.

Этот человек, который казался мне купавшимся в деньгах, едва я вышла за него замуж, снова превратился в студента. Я обращаю его внимание на каждый счет, оплаченный мной из моих сбережений.

Что, в конце концов, ты можешь знать о человеке, с которым живешь? Мне вспоминаются самые разные случаи: супруги, исчезающие с семейными деньгами, безответственные, инфантильные мужчины, затягивающие свои семьи в бездны долгов…

Приобретая квартиру в Париже, я укрепляю свои тылы.

Этим летом я одержима недвижимостью. Часами я дотошно изучаю газету объявлений, неделями ношусь по Парижу из одной захудалой квартирки в другую, ночами придумываю планировку пространства, виртуальное обладание которым возбуждает меня до такой степени, что я теряю сон.

С моими деньгами рассчитывать на жилье в приличном состоянии не приходится. Разве что на какую-нибудь уродскую современную квартирку в бетонных высотках 60-х годов. Я предпочитаю старые и захудалые. Помещение, отталкивающее на первый взгляд, предоставляет умному инвестору, коим я являюсь, широкое поле для переговоров.

В конце концов мне подворачивается выгодный вариант. В объявлении — греющие сердце слова «требуется ремонт».

Когда я вышла из метро и попала на прелестную тенистую площадь, у меня возникло предчувствие, которое, стоило мне только увидеть саму квартиру, переросло в многообещающую радость. Просторная для своих 48 квадратных метров — в кои-то веки хозяин не обманул с размерами, — очень светлая и, за исключением пола, абсолютно «убитая» квартира: сорок лет к ней никто не притрагивался. Ремонта требовало все. Я постаралась скрыть мое возбуждение от хозяина, скромного молодого человека, который, судя по его виду, не сильно разбирался в рыночных ценах. На обратной дороге к метро меня пьянит мысль, что скоро я смогу проходить по этой тенистой площади уже как владелица квартиры.

После третьего посещения квартиры я больше не в силах сопротивляться.

Теперь, когда я стала полноправной владелицей этих трех обветшалых комнат, они кажутся мне жалкими. Начинается ремонт. Как только я вхожу в квартиру, сердце мое сжимается.

Мастер встречает меня мрачнее тучи. Всякий раз он сообщает о новом печальном открытии. Здесь пол провалился, там стена в подтеках от сырости. Он в жизни не видел такой кривой квартиры: ни одного прямого угла. «Вам повезло, что я уже подписал смету: ваш ремонт обойдется мне намного дороже, чем было предусмотрено!»

Его недовольные разглагольствования меня изводят. Его стоит подбодрить, одарить улыбками и комплиментами, твердо выразив желание продолжать. Но я не могу. У меня постоянное ощущение, что он пытается меня надуть. Сама мысль, что нужно снова идти туда и с ним сражаться, становится для меня настоящим кошмаром.

Он решил, что мне нужно установить отдельное отопление, потому что это его специализация. Я наблюдаю, как он нагревает паяльной лампой трубы, чтобы придать им нужный угол, и пробивает дыры в стенах. С виду это кажется очень просто. Хотелось бы мне это уметь. Все делать самой. Платить только за материалы.

Стены в смету не входили, так что я вызываю представителей строительных фирм, и от называемых ими цен волосы у меня встают дыбом. Поверить не могу, что покраска стен может стоить такие бешеные деньги. Оказывается, это из-за того, что их нужно выравнивать: поскольку я отодрала обои, то видны все трещины и щели.

К счастью, одна подружка дает мне телефон Богдана.

Богдан — албанец лет пятидесяти, и его вежливость и доброта вызывают у меня мгновенную симпатию. Он изучает стены моей квартиры. Я с тревогой жду его вердикта. «Никаких проблем», — переводит мне сын Богдана, совершенно офранцузившийся подросток. Я перевожу дух. Дел тут всего на неделю. Я интересуюсь ценой. Отец с сыном быстро переговариваются. «Триста франков в день», — отвечает сын. Я подавляю улыбку, осветившую мои глаза. Даже если он проработает десять дней, это обойдется всего в три тысячи. Фирмы запрашивали как минимум пятнадцать. Мне хочется расцеловать Богдана. Да здравствуют иммиграционные законы, позволяющие эксплуатировать албанцев без документов!

Мастер закончил свою часть работы, и за дело взялся Богдан. Я возвращаюсь в Нью-Йорк, где меня ждет муж.

Я подселяюсь к нему в студию, которую он снимает уже два месяца. Мы живем в самом центре, в крошечном помещении, где практически ничего нет. Приятное ощущение отсутствия забот. Париж, рабочие, отопление, провалившийся пол, Богдан, краски, обои — все это далеко. Мне совершенно неохота об этом разговаривать. Пусть все делается без меня, по мановению волшебной палочки, пока мой дух витает в другом месте, отдыхает, предаваясь писательской деятельности.

Мало где мы были так счастливы, как в той нью-йоркской студии.

Год спустя я заново пускаюсь на поиски недвижимости. Я разъезжаю по Манхэттену на велосипеде от квартиры к квартире, высматривая какой-нибудь выгодный вариант.

Квартира покоряет нас с первого взгляда. Просторная гостиная, залитая светом, великолепные деревянные полы, большой камин, высокие потолки, огромные окна, которые выходят в сквер. Роскошь, элегантность, благолепие. В муже взыграла его европейская кровь. И вот это станет нашим домом?!

Сейчас кризис, и эта квартира стоит не дороже другой. Владелец хочет продать ее как можно быстрей: мы пришли как раз вовремя. Едва оказавшись на улице, мы в полном восторге тут же делаем агенту предложение.

Эти покупки, капитализация… Наши друзья удивляются, смеются, возмущаются: владеть двумя квартирами, одной в Париже, другой — в Нью-Йорке! И это в тридцать два года! Да ладно вам! Они издеваются над нами, восхищаются нами, завидуют. Входя в дом, а потом в квартиру, они восклицают: ух ты! И сколько? Что?! Всего-навсего?

Потому что я тут же называю цену. И добавляю, что мы взяли кредит на тридцать лет с такими большими ежемесячными выплатами, что всякий раз с трудом дотягиваем до следующей зарплаты. Так что, хотя мы и имеем столь замечательную квартиру, отнюдь не стоит считать нас из-за этого богачами.

В день переезда мы от души веселимся в нашей новой квартире, очутившись посреди огромной пустой гостиной с несколькими коробками, в которые уместилось все наше барахло. Нам с трудом верится, что это наконец произошло. Мы очень собой довольны. Мы справились, как большие. Дважды собственники. Провернули две отличные сделки. Нет ничего проще. Нужно лишь немного воображения и делового чутья. Мы отлично воспользовались кризисом. Долгие годы мы потуже затягивали пояса, но оно того стоило. Наконец-то у нас начнется настоящая жизнь между Парижем и Нью-Йорком.

Когда я не живу в своей парижской квартире, то я ее сдаю, чтобы окупить затраты.

Сдавать квартиру — тоже дело непростое, мороки не оберешься.

Каждое лето по возвращении в Париж я интересуюсь у соседей, все ли было нормально. Когда мне говорят, что мой квартиросъемщик был очень милым и тихим, мне прямо-таки хочется вручить ему поощрительный приз. Но моего беспокойства невозможно передать словами, когда я вдруг слышу от соседки по лестничной клетке: «Вы сдали квартиру торговцам пиццей?» — «Торговцам пиццей? Нет! Двум студенткам. А в чем дело?» — «А я было поверила. Мне сказали, что они по ночам продают пиццу. Нет-нет, я не возражаю. Меня это вовсе не беспокоило, что вы! Я не работаю, так что могу отсыпаться днем!»

Поиски квартиросъемщика меня раздражают. Мне кажется, что никто не захочет поселиться в моей квартире. Мне бросаются в глаза все ее мелкие недостатки, позволившие в свое время купить ее по дешевке. Я ее ненавижу. Мне хочется немедленно продать ее, за любую цену, лишь бы больше о ней не думать. Я перестаю спать. Муж тщетно напоминает мне, что из года в год происходит одно и то же и всякий раз в конце концов я нахожу жильца. А даже если и не найду, то никакой трагедии в этом нет: квартира может спокойно простоять годик пустой.