Он сказал, что она приболела – грипп, ничего серьезного, но она предпочла никуда не ехать, остаться дома, но сегодня она ещё должна позвонить мне. Он собирался остаться на ночь и заказал себе место в гостинице «Помпея». Возможно, мы могли бы пообедать вместе, там хороший ресторан. Он приехал сюда как гость одного из преподавателей, по случаю и также, чтобы побывать на уроке или на двух. И эта старая школа продолжала выглядеть всё также хорошо. Здесь прошли одни из его самых счастливых дней. Но что-то, конечно же, изменилось. Большинство из его старых преподавателей здесь больше уже не преподавали. Жизнь не стоит на месте. В разговоре с отцом я не упоминал старого Чатхема. Я главным образом слушал и удивлялся, как подолгу он мог на меня не смотреть. Его глаза были во всех местах комнаты, но только не на мне. И мне вдруг стало интересно: а нахожусь ли я здесь вообще? Если он, наконец, посмотрит на меня, то, что он увидит?

  Наконец, он сбежал из этой комнаты со своими оправданиями.

  Теперь я его вижу.

  Он вместе Деном Албертсоном пересекает площадь. Теперь они расходятся, и отец машет ему рукой. В руках у Дена Албертсона рождественский венок. Я забыл, что скоро наступит Рождество.

  Рождество ли тот самый день, когда все католики должны успеть исповедаться, или для этого есть ещё какой-нибудь святой день? Я должен буду спросить Донателли, он, кажется, католик. Возможно это – то, что мне нужно. Не быть католиком, но исповедоваться. Потому что после признания следует прощение, не так ли? Как они это называют? Отпущение грехов. И всё же я понимаю, что я не должен ни в чём ему признаваться. Он уже и так знает то, что я тогда натворил. На мосту. Но я всё ещё должен просить прощение. Если я это сделаю, то он простит меня?

  И вот он возвращается в комнату.

  Я знаю. Я могу почувствовать, как он приближается.

  И теперь я должен бежать, выйти отсюда и скрыться.

  Скрыться.

  Но найдётся ли такое место, где можно скрыться?

6. 

  - Туалет,- произнесла Кет.

  - И что туалет? - спросил Миро.

  - Дети. Одному из них нужно выйти. И это значит, что каждому из них рано или поздно захочется в туалет.

  - У нас нет туалета, - сказал Миро. - Они не смогут пойти в туалет. Тут некуда выйти вообще. Это – автобус.

  - Объясни это им. Если дети хотят в туалет, то ты никак не сможешь остановить их, - сказала Кет, получив немного удовольствия этой крупинки вызова.

  На лице у Миро выступила гримаса раздражения. Ему впервые пришлось отвечать за такого рода проблему – дурацкую проблему. Он сам был достаточно выдержан, чтобы не поддаваться капризам организма. К этому его когда-то долго приучали. Он смотрел на детей с отвращением и не хотел идти к Арткину с такой проблемой. Тот бы посмотрел бы на него как на дурака.

  - Хорошо, и что вы будете с этим делать? - спросила Кет, удовлетворённая  дискомфортом Миро.

  Миро повернулся к детям:

  - Кто хочет… - он размахивал руками, чтобы закончить предложение. Он ненавидел сырые и грубые американские слова. Дети безучастно смотрели на него. - Кому нужно в туалет? - сумел проговорить Миро.

  Девочка подняла руку:

  - Я, - подскочила другая рука, и третья.

  - Тут… для этого… некуда идти, - неистово проворчал Миро, адресуя это Кет. Он ещё раз повернулся к детям. - Никто никуда не идёт, - завопил он на них.

  Чтобы подчеркнуть слова, он стянул маску и механически закачал головой.

Маленькая девочка встала и вышла в проход. Поток влаги устремился вниз по её ногам прямо в её синие сандалики, превращая их ярко-синий цвет в тёмно-фиолетовый. Она начала плакать.

  В тот момент, в автобус вошёл Арткин. Он снял маску. Девочка продолжила плакать навзрыд, всё громче и громче, а моча продолжала стекать по её ногам.

  - Что происходит? - спросил Арткин.

  - Дети. Им нужно в туалет. И они не могут больше терпеть, - ответила Кет, кивая на Миро и жалея несчастного ребенка, стоящего в проходе и промокшего от собственной мочи. Эти ощущения были хорошо ей знакомы.

  Арткин проигнорировал Кет и стал говорить с самим Миро:

  - Здесь ничего не поделаешь. В фургоне имеется пластмассовое ведро. Принеси его сюда, - и затем, повернувшись к Кет, он сказал:

  - А у вас, мисс, появляется ещё одна обязанность. Вы отвечаете за ведро. -

  Миро посмотрел на Кет глазами поверженного.

  - И когда ведро нужно будет освободить, то с разрешения Миро вы будете это делать снаружи, - сказал Арткин. И адресуя детям: - Сейчас каждый из вас сможет сходить в туалет. Это будет не так, как у вас дома, но пусть для вас это будет приключением. Леди вам поможет.

  Позже, Арткин вошёл в автобус с двумя бумажными мешками в руке.

  Кет поняла, что в них, и что это значит.

  - Нет! - закричала она, аж подпрыгнув.

  Арткин замер. Миро задержал дыхание. Никто так ещё не возражал Арткину, и никто ещё не поднимал на него голос.

  - Мисс, только не надо, - иронично сказал Арткин.

  - Я не хочу, чтобы дети снова приняли наркотики, - сказала Кет. - Это опасно.

  - Вас не спрашивают, мисс, - он сказал терпеливо, но в этом терпении слышалось предупреждение: «Не заходи слишком далеко».

  - Вы сказали, что за детей отвечаю я, - сказала Кет. - Пока они находятся здесь, в автобусе.

  - Тогда вы должны быть счастливы, что у нас есть наркотики, чтобы они вели себя тихо и спокойно, чтобы им и дела не было до того, что происходит. Это – надолго. День будет трудным для каждого из нас. Возможно, это продлится дольше, чем день. Два дня, три. Наркотики будут держать их в сонном состоянии. Это также поможет им, если что-нибудь произойдёт. Вы должны быть счастливы, что у нас есть наркотики.

  - Но один из них умер, - напомнила ему Кет. - Одного из них наркотики уже убили.

  - Это был несчастный случай, возможно, у ребенка было слабое сердце. Неожиданная реакция. Но на других это сказалось не так уж плохо.

  - Нет никаких гарантий, - сказала Кет, понимая, что её возражения были бесполезны, её голос теперь дрожал.

  - Нет никаких гарантий нигде в этой жизни, мисс, - сказал он, теперь продвигаясь по проходу, доставая из мешка леденцы и показывая их детям. Дети тут же отреагировали, протягивая руки: «Я хочу… и мне тоже… шоколад…»

  Миро мягко, с облегчением выпустил воздух. У девушки больше не было аргументов. Но она бросила вызов Арткину, и снова Арткин не ответил. Все же, Миро знал, что Арткину не зачем отвечать. По-любому, девушка была обречена.

  И наступил момент, когда дети снова оказались под влиянием наркотиков. Они снова стали похожи на сонных мух. Они бесформенно размазывались по сиденьям, дремали или просто смотрели куда-то в пустоту. Они престали реагировать на проходящую мимо них Кет. Ранее, проходя между ними, она пыталась узнать, как и кого зовут, пробуждая их от дремоты, пробуя найти с ними хоть какой-нибудь контакт. Ей уже были известны имена некоторых из них, но остальных она пока ещё путала. Она уже знала Монику, всё ещё тоскующую по своей Класси, и Алекса – веснушчатого, рыжеволосого мальчугана. Она запомнила Керен с крошечными серьгами в ушах и Криса – мальчика, который мог оказаться и девочкой с его вьющейся чёлкой и большими каштановыми ресницами, Раймонда со всё ещё закрытыми глазами и Кимберли в очках со стальной оправой и с треснувшей линзой. Элисон и Дебби, Кеннет и Джимми, которых она всё ещё не различала и продолжала путать их имена. Мэри с косичками, уже наполовину расплетёнными. Две сестрички Джини и Патти, о которых нельзя было и подумать, что они сёстры. Лицо Джини было бледным и тонким, почти прозрачным, а у Патти оно было тёмным и здоровым. Пи-Джи с тонким лицом и грустными глазами – он с таким трудом произнёс своё имя (кто ещё кроме Кет сможет узнать, как его зовут на самом деле), и Томми – в очках с роговой оправой, которые, как казалось, постоянно были мутными и вероятно подчёркивали его и так заметное косоглазие.