На миг глаза Зерицкого широко раскрылись, словно приглашая Вуд зайти внутрь и увидеть то, что видели они.

– Он придумал игру и иногда играл в нее со мной в лесу: я замирал на месте, а Бруно выставлял мои руки как хотел, и голову, и ноги. Он говорил, что я – его статуя. Мне нельзя было двигаться без его разрешения – такие были правила, хотя, должен признаться, правила выдумал тоже он. Вам кажется, что Бруно делал, что ему в голову взбредет? Ну и да, и нет. Скорее он был жертвой.

Зерицкий сделал паузу, чтобы спрятать фотографию в папку.

– На протяжении всех этих лет я много думал о Бруно. Я пришел к выводу, что он действительно никогда ни на кого и ни на что не обращал внимания, но не из-за отсутствия интереса, а единственно для выживания. Он привык страдать. Я помню очень характерный для него жест: когда что-то причиняло ему боль, он поднимал к небу глаза, словно моля о помощи. Тогда я говорил ему, что он похож на Христа, и ему это сравнение нравилось. Бруно всегда считал себя новым Спасителем.

– Новым Христом? – переспросила Вуд.

– Да. Мне кажется, таким он себя видит. Непонятым богом. Воплотившимся в человека богом, которого мы все вместе замучили.

Он был там, снаружи.

Лотара Босха вдруг заполнила эта ужасная уверенность.

Он был там, снаружи. Художник. Он ждал.

Суеверно полагавшаяся на его нюх старой ищейки Хендрикье на что угодно поспорила бы, что он не ошибается. «Если ты действительноэто чувствуешь,Лотар, не задумывайся: слушай свой голос». Он встал так резко, что заинтригованная Никки обернулась:

– Лотар, что-то случилось?

– Нет. Просто захотелось размять ноги. Я сижу тут уже несколько часов. Может, прогуляюсь до другого контрольного пункта.

У него и впрямь затекла нога. Он легонько тряхнул ею и топнул ботинком.

– Возьми зонтик: дождь не сильный, но может промочить, – посоветовала Никки.

Босх кивнул и вышел из вагончика без зонта.

Снаружи на самом деле шел дождь – не сильно, но с какой-то слепой настойчивостью, однако температура была приятной. Часто моргая, он отошел от вагончика на несколько шагов и остановился, чтобы впитать в себя окружающую обстановку.

Меньше чем в тридцати метрах от него находился гигантский шатер «Туннеля», сверкающий под дождем словно нефть. Он наводил на мысль о горе, завешенной траурными одеяниями. Припаркованные вокруг машины образовывали узкие проходы, по которым сновал персонал, не работавший в Фонде: рабочие, полиция, охранники в штатском, медицинские работники. Их вид внушал уверенность и спокойствие.

Но было нечто еще,тонкое, едва ощутимое чувство, фоновыйцвет, низкая нота среди фанфарного гомона.

«Он здесь».

Мимо него прошли и поздоровались двое его людей, но вместо ответа получили еле заметный кивок. Он водил головой из стороны в сторону, разглядывая фигуры и лица. Он не смог бы объяснить, каким образом, но был уверен, что узнал бы Постумо Бальди с первого взгляда, в какой бы костюм тот ни нарядился. «Его глаза – зеркала».И его волнение не унималось, хотя и было маловероятно, что Бальди сейчас здесь. «Его тело – свежая глина».«Я, наверное, нервничаю, потому что сегодня открытие», – сказал он себе. Такой аргумент было легко понять, а с пониманием пришло спокойствие.

«Ты не пытайся понять, Лотар. Прислушивайся больше к душе, а не к разуму», – советовала ему Хендрикье. Конечно, верно, что Хендрикье обращалась к картам Таро с такой же естественностью, как другие листают утреннюю газету, и придавала предсказаниям гороскопа мраморную непоколебимость уже свершившихся фактов. И несмотря на все это, она и не подозревала о существовании грузовика, поджидавшего ее по дороге из Утрехта, – так ведь, Хендри? «Не предусмотрела звездное соединение своей макушки с задней частью трейлера. Все твое предвидение и интуиция, Хендри, превратились в звездную пыль».

Он зашагал к ограждению. «Почему он должен быть здесьименно сегодня?Это глупо. Разве что придет разведать местность. Он всегда действует так. Сначала изучает обстановку, потом атакует. Сегодня он ничего не натворит».

Увидев его бедж, охранник пропустил его вперед. Он очутился перед чередой публики, которая появлялась – с расширенными зрачками, с зачарованными лицами – из затянувшейся ночи «Туннеля», и поплыл против течения, пересекая этот человеческий поток. Перед ним, за еще одним рядом заграждений, находилась площадь, с которой будут производить вывоз картин. По сравнению с уже виденным в этом месте людей было мало. Босх заметил бело-зеленые костюмы группы ван Хоора. Все выглядели как и он сам: одновременно взволнованными и спокойными. Их можно было понять. Никогда раньше картины с такой астрономической стоимостью не выставлялись в подобном месте. Наружные картины охранять намного проще, не говоря уже о картинах, выставленных в музеях. «Рембрандт» был крепким орешком для работников Фонда.

Он направился ко входу в «Туннель». Слева от него, рядом с «Рийксмузеумом», собралась не очень плотная, но шумная группка членов НГД, размахивавших лозунгами на голландском и английском языках. Похоже, от дождя их энтузиазм не убавился. Босх с минуту понаблюдал за ними. На главном плакате была броская иллюстрация: увеличенная фотография оригинала Стейна «Лестница» из четырнадцатилетней девочки Жанет Клерг. Ягодицы, грудь и срамное место были жирно перечеркнуты. На других лозунгах были надписи сверкающей капителью:

Большой плакат перечислял подробнее, но шрифтом поскромнее:

– Ну и сброд, – пробормотал, подходя к Босху, один из охранников, дежуривших на входе. – Не лучше тех, кто хотел запретить обнаженные тела у Микеланджело в Сикстинской капелле.

Босх без особого интереса кивнул и продолжил свой путь.

Он здесь.

Пройти сквозь очередь на входе было проще, чем на выходе, потому что из-за трех контролей безопасности перед отверстием «Туннеля» она продвигалась медленнее. Босх прошел через нее. Он все еще хотел проведать вторую группу в вагончике «А». Но снова остановился.

Он здесь.

Он посмотрел на уличных музыкантов, на бродячих торговцев, на людей, раздававших каталоги и рекламу.

Где-тоздесь.

Подальше, около парка «Рийксмузеума», плотная группа начинающих художников, пользуясь присутствием зрителей, демонстрировала свои работы. Юные модели с окрашенными телами подставляли под дождь свою наготу. Там было больше тридцати картин. По ценам – настоящая находка, можно купить полотно за пятьсот евро. Конечно, картины были некачественные: они дрожали, теряли равновесие, чихали, чесали голову быстрым, но заметным движением. Босх знал, что многие из них – родственники или друзья художников, а не настоящие профессионалы. Покупка такой картины была рискованной, потому что никогда не известно, кого ты пустишь в дом. В один прекрасный день проснешься, а картины уже нет и кредитных карточек – тоже.

Дождь холодным потом ложился на лоб Босха. Почему он не мог избавиться от этого гнетущего ощущения угрозы?

Он принял неожиданное решение, повернулся и пошел к «Туннелю».

Водитель появился без пяти восемь, но Вуд приказала ему ждать дальше.