– Из Гилдхоллской, не из Королевской, а зовут его Саймоном Билом.

– Ладно, терять нам нечего. Положение отчаянное. Никлас посмотрит его.

Еще через два дня мне позвонил уже Никлас, пребывавший в состоянии исступленного восторга:

– Боже мой, он бесподобен. Совершенство. Абсолютное совершенство.

Да я в этом и не сомневался. Еще деля в «Вольпоне» сцену с почесывавшим задницу Сэром Предположительным Политиком, я понял, что Саймон – первоклассный талант.

Правда, тут могли возникнуть некоторые сложности. Гилдхоллская школа – позволит ли она Саймону играть в спектакле? Он был студентом, обязанным посещать занятия, а участие в спектакле отняло бы у него немало времени («Лирический» намеревался показывать «Латынь!» на дневных представлениях), да, собственно, и репетиции тоже. Незадолго до этого Гилдхоллская школа музыки и театра получила нового директора – актера и члена-учредителя «Королевской шекспировской труппы» Тони Черча, – так что «Лирическому» следовало испросить его разрешения.

Ответ, который он дал, оказался великолепным по изысканности и совершенно нелепым в том, что касалось прозвучавшего в нем актерского самомнения.

– Я понимаю, что Саймону очень хочется принять ваше предложение, – сказал он. – Это прекрасная роль для него, и, помимо прочего, она позволит ему получить временное членство в «Эквити»…

В те дни приобретение членской карточки «Эквити» было для любого актера абсолютной необходимостью. В мире театра существовал исключительный по своей жестокости мертвый тупик в духе «Уловки-22» (такие нередко встречаются в закрытых сообществах): получать актерскую работу могли только члены «Эквити», а стать членом «Эквити», не поработав актером, было невозможно. Мы с Хью получили эти карточки благодаря тому, что имели контракт с телекомпанией «Гранада», а также потому, что, будучи авторами-исполнителями, могли утверждать, что ни один из членов «Эквити» удовлетворительным образом заменить нас не способен. Так что Тони Черч хорошо понимал, какая великолепная возможность предлагается Саймону.

– Да, – сказал он, – я на его пути вставать не стану. Однако…

Никлас и Ричард (меня там не было) испуганно побледнели.

– Однако, – продолжал Черч, – за время, в течение которого он будет репетировать и играть, Саймон наверняка пропустит три недели занятий, посвященных характерам чеховских персонажей и способам их воплощения на сцене. И потому я по долгу службы, по долгу службы, обязан предупредить Саймона о том, что, если он решит сыграть предложенную вами роль, в его чеховской технике останется огромная прореха.

Он был прекрасным человеком, Тони Черч, обладал великолепным чувством юмора и потому, будем надеяться, не стал бы возражать против того, что я повторил эти его слова. Однако сама мысль – мысльо том, что любой актер, пропустивший в театральной школе три недели занятий, на которых говорилось о Чехове, останется в определенном смысле увечным, настолько нелепа, настолько, прямо скажем, безумна, что я попросту не знаю, как мне к ней относиться. И когда полные надежд молодые актеры или их родители спрашивают у меня, следует ли им поступать в театральную школу, я вспоминаю Тони Черча с его опасениями за чеховскую технику Саймона и меня одолевает желание посоветовать им ни в коем случае и близко не подходить к этим бессмысленным чертогам самоуважительной глупости и заблуждений. Разумеется, никаких советов я не даю, а говорю лишь, что начинающему актеру следует прислушиваться к зову своего сердца, или отделываюсь еще каким-нибудь нравоучительным и безвредным пустозвонством в этом роде. И все же, как тут не задуматься – ну как?

Саймон Бил, получивший в «Эквити» сценическое имя Саймон Рассел Бил, признан едва ли не всеми лучшим театральным актером своего поколения. Очень многие считают величайшими из сценических достижений Саймона его интерпретации – да, разумеется, – чеховских персонажей. Он потрясающе сыграл в «Чайке», поставленной «Королевской шекспировской труппой», в «Дяде Ване» на сцене «Донмар Уэрхауса» (и получил за эту роль «Премию Оливье»), а игра Саймона в «Вишневом саде» – на сцене театра «Олд Вик» и в Нью-Йорке – вызвала всеобщий восторг. Хотелось бы мне знать, достиг ли сравнимого успеха в чеховских ролях кто-нибудь из его однокашников по Гилдхоллу, кто-то из тех, кому выпало счастье оставаться в этой школе, когда в ней шли неимоверно важные занятия по упомянутой технике?

Постановка «Латыни!» оказалась, на ее скромный манер, успешной. Саймон играл блестяще, а восторженная рецензия великого Гарольда Хобсона доставила мне огромную радость.

Кульбиты кокни [126]

«Латынь!» была показана зрителям положенное число раз и сошла со сцены, а я поехал на уик-энд в Эссекс, в дом Ричарда Армитажа. Его поместье, «Стеббинг-Парк», состоявшее из многих акров земли и красивой старой усадьбы, находилось в холмистой сельской местности. Деревня Стеббинг стоит недалеко от Данмоу – в той части Эссекса, что опровергает несчастную и незаслуженную репутацию этого графства.

Каждое лето Ричард устраивал в «Стеббинг-Парке» что-то вроде «крикетного фестиваля», и тогда здесь становилось особенно интересно. Дэвид Фрост, один из его первых клиентов, защищал крикетную калитку, Рассел Хэрти лежал на траве у края площадки, любуясь мускулатурой Майкла Прейда и прочих красивых молодых актеров, прилетал вертолетом Эндрю Ллойд Уэббер, руководители Би-би-си-1 и Би-би-си-2 беседовали где-нибудь в углу с Биллом Коттоном и своим генеральным директором. Создавалось впечатление, что к Ричарду съезжались все видные фигуры британского экрана и британской сцены. Роуэн Аткинсон, Эмма Томпсон, Хью, Тони Слаттери, Тильда Суинтон, Говард Гудолл и я приезжали туда каждый год, как и десятки других клиентов «Ноэл Гей»: Ричард Стилгоу, Крис Барри, «Хиндж и Брэкет», «Доллар», «Кембриджские бродячие музыканты», Ян Лемминг, «Мануэль и Музыка гор», «Кингз Сингерз», Джефф Лав – компания получалась самая пестрая.

Однако в тот раз там были всего только я, Ричард и Лоррен Гамильтон, милая, застенчивая молодая женщина, с которой он делил свою жизнь и которая работала его помощницей. Ну и еще Кен – главный повар и одновременно дворецкий Ричарда.

В пятницу вечером, после великолепного обеда, Ричард, пока Кен разливал в гостиной кофе, начал, к большому моему удивлению, рассказывать о своем отце. Реджинальд Армитаж был сыном проживавшего в Южном Йоркшире производителя понтефрактской пастилки. Образование Реджинальд получил в уэйкфилдской средней классической школе королевы Елизаветы, «Королевской музыкальной школе» и кембриджском «Крайстс-колледже». Дар музыканта позволил ему еще в молодые годы получить пост музыкального директора и органиста церкви Святой Анны, что в Сохо. Пропитывавшие эту часть Лондона регтайм, джаз и свинг проникли, должно быть, и в кровь Реджинальда, поскольку в скором времени он начал с необычайной легкостью сочинять в современной ему манере простые, ритмичные, запоминающиеся мелодии. Дабы не огорчать своих почтенных йоркширских родителей и давшее ему работу церковное начальство, он писал эти песенки под псевдонимом Ноэл Гей. Выбор не самый, на наш теперешний слух, удачный, однако в конце двадцатых и в тридцатых он ассоциировался с веселым, радостным, полным солнечного света миром, остатки которого и сейчас можно увидеть в дверных коробках еще уцелевших пригородов и дизайне радиоприемников той поры. Если и существует песня, в совершенстве передающая образ того мира, так это «Солнце надело шляпу» Ноэла Гея.

Композитор Ноэл Гей пользовался колоссальным успехом. Было время, когда в Вест-Энде шло сразу четыре его мюзикла – достижение, которое смог повторить только Эндрю Ллойд Уэббер. Самая знаменитая из его песенок, «Прогулка по Ламбету», так и осталась единственной, какая когда-либо упоминалась в передовице «Таймс». Кроме того, она же, как рассказал мне Ричард, обеспечила Ноэлу место в легендарном черном списке тех, кого нацисты намеревались первыми поставить к стенке после захвата Британии. Говорили, что Гитлеру страшно не понравился киножурнал, бывший во время войны очень популярным у кинотеатров Британии и показывавший фюрера салютующим штурмовикам, которые маршировали гусиным шагом под наложенную на эти кадры музыку «Прогулки по Ламбету».