Диалоги я урезал как только мог. Идея состояла в том, чтобы перескакивать, что и предлагал Дэвид Окин, от одного музыкального номера к другому, оставляя по возможности меньше разговоров, но также и трактуя некоторые комические сцены – вроде упомянутой Ричардом борьбы Лупино Лейна с плащом и сцены совращения, в которой использовались софа и ее подушки, – как своего рода вставные номера. Кроме того, я ввел в мюзикл еще две хорошо известные песни Ноэла Гея – «Солнце надело шляпу» и «У фонарного столба».

Майк посетил меня в Чичестере, чтобы пройтись по этому варианту либретто. И все сверхамбициозные, нелепые и невозможные требования, какие я предъявил его изобретательности, принял с наслаждением.

– Мало, – сказал он. – Постарайтесь пойти еще дальше!

Но с какой это стати, возможно, захочется вам узнать, я оказался в Чичестере?

Чичестер 1 [128]

В начале 1982-го Ричард Армитаж пригласил меня и Хью позавтракать с ним в ресторане «Л’Эскарго», что на Грик-стрит.

– Мне необходимо понять, как наилучшим образом устроить ваше будущее, – сказал он. – Поэтому прошу каждого из вас назвать человека, карьера которого вам больше всего по душе и на которого вы хотели бы походить.

Хью поинтересовался, не знает ли он кого-нибудь среднего между Питером Устиновым и Клинтом Иствудом. Ну, может быть, с легкой примесью Мика Джаггера.

Ричард кивнул, черкнул что-то в своей черной кожи записной книжке и взглянул на меня.

– Алан Беннетт, – сказал я. – Несомненно – Алан Беннетт.

Я был слишком молод, чтобы увидеть телевизионную комедию Беннетта «На обочине», пленку которой Би-би-си, стыд и позор, смыла, как то было принято в те дни, через несколько недель после ее показа, однако у меня имелась радиозапись основных ее сцен, которую я знал наизусть, а кроме того, я свято чтил его «По ту сторону Фринджа» и скетч о гомосексуалистах из «Еще одного бала тайной полиции». Я читал, но ни разу не видел пьесу Беннетта «Хабеас Корпус» и когда-то владел (а потом потерял ее) аудиозаписью его пьесы «Сорок лет службы», в которой он играл школьного учителя по фамилии Темпист. [129]Этого было достаточно, чтобы Беннетт стал моим героем. Его «Говорящие головы», «Спецобслуживание», «Англичанин за границей», «Безумие Георга III» и «Любители истории» – все это было еще впереди.

– Алан Беннетт, значит?

Случилось ли у меня обострение паранойи или мой ответ действительно разочаровал Ричарда? Тогдашними звездами комедии были Джон Клиз и Питер Кук, которые обладали статусом и притягательностью почти такими же, как у рок-звезд, однако в качестве ролевой модели меня больше привлекал Алан Беннетт с его миниатюризмом, тонкостью, сочетавшейся с чуткостью к слову и почти академической ценностной ориентацией во всем, что относится к литературе. Дальнейшее показало, разумеется, что такого рода карьера недоступна для меня в той же мере, в какой и карьеры Клиза и Кука, однако должен же человек стремиться к тому, что лежит вне пределов его досягаемости, – а иначе зачем нужен рай?

Через год после этого завтрака, примерно в то самое время, когда у «Светских новостей» начались затруднения, а я работал – между тягостными и бесплодными попытками сочинить вместе с Хью что-нибудь для «На природе 2» – над первыми вариантами либретто «Я и моя девочка», мне позвонил Ричард.

– Ха! – выпалил он. – Вам это понравится. В четверг, в половине четвертого, будьте в театре «Гаррик», вас хотят посмотреть Патрик Гарлэнд и Джон Гэйл. Приготовьте роль Темписта из «Сорока лет службы».

– Ч-ч-ч-ч?…

– Это понадобится для Чичестерского фестиваля, в следующем апреле.

– П-п-п-п…

– Удачи.

Роль, которую играл сам Алан Беннетт. И ставить пьесу будет тот же человек, который впервые поставил ее где-то в шестидесятых. Я подскочил к книжной полке. Я знал, экземпляр пьесы у меня есть, однако он мог лежать и в какой-нибудь коробке, оставленной мной в Норфолке, в доме родителей – или в том неуяснимом месте, где скапливается все, что мы теряем в отрочестве, все наши любимые записи и украшавшие стены плакаты, которых нам никогда уж больше не увидеть. И я понесся в книжный магазин «Джон Сандо» и услышал там от продавца, что он совершенно уверен, была у них такая пьеса, вот только где ее теперь искать? – так, дайте подумать… Я только что не визжал от нетерпения, пока продавец со способной довести человека до бешенства неторопливостью размышлял вслух и посмеивался.

– Вот он. Единственный наш экземпляр. Боюсь, немного замызганный. Берите за фунт.

Следующие несколько часов я потратил на возобновление знакомства с первым полномасштабным драматическим сочинением Алана Беннетта. Действие «Сорока лет службы» разворачивается в выдуманной школе, которая называется «Альбион-Хаус». Как и каждый год, здесь ставят пьесу, на сей раз сочиненную специально для этой постановки, – «Говори от имени Англии, Артур», – в которой должны участвовать и ученики, и учителя. Эта пьеса внутри пьесы проводит английскую семью через две мировые войны и состоит из блестящей череды скетчей, монологов и пародий, которые в присущей одному лишь Беннетту манере соединяют развеселую комичность со скорбной элегичностью. Первая постановка, в которой Джон Гилгуд играл директора школы, Пол Эддингтон – старшего учителя, а Алан Беннетт – преувеличенно сентиментального младшего учителя Темписта, с самого начала пользовалась большим успехом. Название школы намекало зрителю на возможность, ни разу, впрочем, не подчеркнутую с каким-либо нажимом, что «Альбион-Хаус» есть символ самой Англии.

Я выучил наизусть сцену «Подготовка к конфирмации», в которой Темпист пытается дать ученикам кое-какие сведения о половой жизни.

Еще я выучил монолог, который Темпист произносит, изображая слегка манерного, поблекшего литератора, вспоминающего о великих днях Блумсбери. [130]

Надежно упаковав эти и другие сцены в голову, я направился автобусом и подземкой на Чаринг-Кросс-роуд, к театру «Гаррик», и отыскал служебный вход, у дверей которого встретился с благодушным молодым человеком, отведшим меня за сцену, в маленькую артистическую.

– Я – Майкл, – сказал он. – Вы пришли несколько раньше, так что подождите, пожалуйста, здесь, а мы пока посмотрим других, хорошо?

Я взглянул на часы: без десяти три. Я пришел ровно на сорок минут раньше. Может быть, это следует счесть добрым предзнаменованием?

Сорок минут спустя я вышел на сцену, нервничая и прикрывая ладонью глаза в стараниях разглядеть тех, кто сидел в зале.

– Здравствуйте, – произнес чей-то чистый голос и продолжил, с изящной точностью выговаривая каждое слово: – Я Патрик, а это Джон Гэйл, он руководит чичестерским «Фестивальным театром».

– Здравствуйте, – пророкотал в темноте сочный баритон.

– А это, – сообщил Патрик, – Алан Беннетт.

Теперь из партера до моих мигом утративших способность верить услышанному ушей донесся высокий тенор, весело и устало пропевший: «Здравствуйте». Алан Беннетт?Здесь! На прослушивании! Каждый орган моего тела взвизгнул. В ушах застучало, колени подкосились. Алан Беннетт?

Ни минуты и ни секунды из последовавшего за этим получаса я не запомнил. Я знаю, что должен был читать какие-то сцены, и помню, как брел потом по улицам Лондона, терзаясь отчаянием и разочарованием, – отсюда следует, что я так или иначе попрощался со всеми и покинул театр.

В тот же вечер мне позвонил на нашу квартиру Ричард Армитаж.

– Как все прошло, дорогой мой?