– Полно, дочь моя, – решительно произнес граф, взволнованный таким поведением обоих своих детей. – Полно, это была просто шутка.

– Мораль этой истории, – возразил Грегуар, – в том, что никто никогда не видел дракона или единорога, разве что читал про них в книгах. Выдумки начинают казаться правдой, если облечь их в латынь.

– Осторожно, мсье! – воскликнул герцог де Монкан, вытирая уголки своего жирного рта. – Все закончится тем, что никто вообще не поймет, о чем вы говорите.

Послышалось несколько одобрительных возгласов. Кое-кто снова начал смеяться.

Взгляд Жана-Франсуа оставался таким же бесстрастным. Мрачно посмотрев на Грегуара, он спросил:

– Шевалье, вы натуралист? Капитан? Исследователь. К тому же философ?

Аббат Сардис бесцеремонно вставил:

– Я думаю, что шевалье прежде всего парижанин…

Среди шума послышался суровый старческий голос епископа:

– Кара, которой подвергает нас Господь, всегда предлагает наличие вины, ставшей тому причиной…

Внезапно он умолк, оттого что у него перехватило дыхание, и тяжело закашлялся, не обращая внимания на слугу, который стучал по его спине и вытирал салфеткой то, что старик отхаркивал… Снова повисло молчание, и только свечи отбрасывали на стены неровные тени, дряхлого, хрипящего и дергающегося всем телом святого отца подняли из-за стола, а вместе с ним и другие гости тоже направились к выходу. Началась суматоха, и граф воскликнул:

– Довольно говорить о Звере! Он пожирает только крестьян, пасущих своих овец!

Лаффонт предложил сочинять на ходу стихи, и его поддержал Максим де Форе, который, как он сообщил, сам только что придумал несколько любовных строк. Глядя прямо в глаза Марианне, он вызвался зачитать их. Девушка поднялась и, как бы извиняясь, улыбнулась. Мать-графиня согласилась послушать его творение, если только в нем нет никаких непристойностей. Грегуар отдал коробочку Мани, который спрятал ее в бархатную сумочку, и обратил все свое внимание на выступление Максима.

Стихи звучали довольно громогласно, но не более того. Однако после их прочтения раздались одобрительные возгласы каких-то пожилых дам, только что закончивших разглядывать рисунки Грегуара.

Грегуар заметил весело улыбавшегося маркиза д'Апше, У которого он гостил. Его внук, находившийся чуть поодаль, также выражал свой восторг, жестикулируя излишне живо и весело.

– Как ты, Мани? – прошептал Грегуар.

Карие глаза индейца не выражали никаких эмоций.

– Замечательно. – Грегуар улыбнулся.

Он обошел сбоку двух или трех человек и очутился рядом с Марианной, которая, как он догадался, слишком задержалась здесь. Неподалеку от нее продолжал мелькать этот ужасный де Форе, – очевидно, он только и ждал, когда она останется одна.

– Мы с вами скоро увидимся?

– О, мсье… Вы хотите показать мне еще каких-нибудь невероятных животных?

Девушка посмотрела на него, не скрывая иронии.

– Мне кажется, – улыбнулся Грегуар, – что у вас сложилось о моей персоне совершенно превратное мнение, и я бы хотел…

– Вы будете участвовать в охоте, которую объявил дю Амель? – перебила его Марианна.

– Наверное, да. А вы?

– Если будет погода, – коротко ответила Марианна. Она взяла за руку графиню, которая подошла к ней сбоку, надеясь в душе, что та не слышала их разговора. – И если моя мама мне разрешит.

Графиня широко улыбнулась, и в ее глазах исчезло вежливое притворство.

– Нет-нет, я тебе не позволю. Это слишком опасно.

– Послушание, – проговорил поучительным тоном Грегуар, – главная добродетель благородных девушек.

– Слышите, дочь моя? – Графиня с довольным видом улыбнулась.

Но навряд ли Марианна прислушалась к словам матери… В ее зеленых глазах уже горел веселый азарт, и можно было сказать, что в них отражался такой же блеск, как и в глазах шевалье, который неотрывно смотрел на нее.

Он ушел от других волков и их запаха, оставив позади себя тех, кто еще наверняка спал в логове, скрытом в корнях старого граба, поваленного ветром в одну из бурь.

Сам он не застал той грозы, когда огромное дерево было повержено на землю. Это случилось до того, как волк появился на этой земле, до рождения его памяти и до того, как он начал познавать окружающий мир.

Сейчас здесь было безопасно. Рядом с хорошо укрытым логовом не проходили дурно пахнущие люди и не сновали с лаем и визгом лохматые собаки, которые преследовали их пращуров с самого первого дня. Здесь, на замерзшей и прогнившей земле, подрастали многочисленные щенки, не имеющие другого запаха, кроме запаха теплого молока своей матери, исходившего из сосцов на ее животе. Затем они матерели и покидали насиженные места в поисках волчицы или же находили ее тут и долгими ночами выли, отмечая голосом и собственным запахом территорию своей новой семьи.

Он обвел взглядом землю, которую они решили занять. Его волчица, с большим и круглым животом, предвещающим скорое появление трех маленьких волчат, выбрала это место, чтобы дать жизнь их детенышам.

Волк уверенно осмотрелся по сторонам, зная, что уже давно возвестил всех здешних обитателей о своем присутствии. Чтобы сейчас не беспокоить ни себя, ни волчицу, он подал голос тем, кто его слышал и понимал. До этого он целый день отгонял наглого барсука, который воспротивился, не желая уходить отсюда, и в конце концов рыкнул на него, злобно оскалив пасть. Кроме этого барсука ему пришлось пугнуть еще и нескольких лис. Теперь это место было настолько пропитано их присутствием, что оно как бы стало их неотъемлемой частью: его и его самки, а также детенышей, которые вот-вот должны были появиться на свет. Это будет дом только для их семьи. И подрастающие волчата смогут найти свое логово в завихрениях ветра, дождя и снега после того, как они, преследуя очередную жертву, предназначенную для их молодых розовых пастей и едва прорезавшихся молочных зубов, будут возвращаться домой. Здесь, грея друг друга своим теплом, они будут наблюдать за беззвучным падением снега, кружащегося в потоках холодного ветра.

Сидя неподалеку от логова, скрытого в корнях, что выступали из каменистой земли, большой волк широко зевнул. Ласкаемый ветром, который подстегивал и подгонял первых мух, появившихся сегодня днем, – в последний день до наступления настоящих холодов, – он громко щелкнул зубами и захлопнул пасть.

Затем он принюхался. Чтобы лучше сосредоточиться, зверь прикрыл глаза и уже в следующее мгновение в черно-белом окружении заметил едва различимое движение и учуял легкие запахи, которые донес до него ветер. Морозные запахи.

Казалось, что ветер уже не был прежним, он как будто изменил свое дыхание, развеяв его в тусклом небе. Ветер дул теперь с других гор, стал мягким и плотным и более не нес на своей широкой спине сизых дождевых туч. Небо очистилось, и только кое-где можно было увидеть легкие, как пушинки, облака, принявшие диковинные формы.

Волчица, за которой он шел и которая была его постоянной спутницей, выскользнула из зарослей и направилась к нему, освещенная редкими лучами солнца, поднимающегося над кромкой горизонта. За ней неуверенно, путаясь в траве, ползли два новорожденных щенка с едва прорезавшимися глазами, которые еще никогда в жизни не видели снега, идущего долгими холодными ночами.

Остальные оставались в глубине убежища среди иссушенных древесных корней – самка со своим волчонком, которому скоро исполнится два года, и два самца, пережившие уже три зимы, но которые продолжали следовать за своей семьей по ее территории.

Огромный серый волк и его подруга шли бок о бок в красноватых лучах солнца, едва показавшего свой край за седыми вершинами гор. Их зрачки горели, отражая свет, а длинные лапы отбрасывали огромные призрачные тени.