– А он?

– А он сказал, что это вряд ли, и больше ничего не пожелал уточнять.

– Ага, – кисло сказал Юрий, припомнив драку в подъезде и обещание пенсионерки Марьи Трофимовны вызвать милицию.

Если старуха сдержала свое обещание (а она его, конечно же, сдержала!), приехавшие по вызову менты наверняка обнаружили очень интересную картину, украшенную, помимо всего прочего, трупом профессионала по кличке Сохатый. У них, должно быть, возникла масса вопросов к главному герою ночной потасовки в подъезде, и Юрий понял, что сейчас ему следует держаться как можно дальше от майора Одинцова и его коллег. Он еще обдумывал это, попивая кофе на просторной веранде дачи, когда по ступенькам крыльца застучали торопливые шаги множества ног. Побледневший Светлов шагнул к дверям, но его отшвырнули с дороги, как котенка, и на веранду, больше не таясь, с грохотом ввалилась целая орава автоматчиков в касках и бронежилетах. Мгновенно прозревший Юрий вскочил, опрокинул переднего ударом кулака в самую середку черного трикотажного рыла, швырнул в остальных тяжелым табуретом и бросился к окну, но его схватили сзади за одежду, повалили, защелкнули на запястьях наручники, быстро и очень профессионально намяли бока, а затем, рывком поставив на ноги, прикладами погнали на улицу, где дожидался крытый автофургон с решетками на окнах.

– Наручники снимите, – потребовал Юрий. – Что за ерунда? Я бы сам приехал, если бы вы позвали по-человечески... Или это ваша фирменная манера доставлять свидетелей на допрос? Не зря вас все-таки народ не любит.

– Народ не любит нас за то, что мы ему мешаем окончательно свихнуться, все разворовать, пропить и перерезать друг другу глотки по пьяной лавочке, – спокойно возразил Одинцов. – Непопулярная у нас профессия. И вдобавок очень опасная. Приедешь, бывает, пригласить свидетеля на допрос, а он тебе кулаком по морде, а потом еще и табуретками швыряется. Вы омоновцу нос сломали, между прочим. И еще у одного здоровенный кровоподтек на локте от вашей табуретки, у него рука не сгибается – телесные повреждения средней тяжести...

– На больничный пускай идет, – огрызнулся Юрий. – Меньше грехов на душу возьмет, пока будет дома перед телевизором водку пивом запивать, страж порядка... Ушибли его! Жалко, что зашибить не получилось! Тоже мне, ОМОН! Ему дали в рыло, а он и покатился...

– Это называется оказание сопротивления при задержании, – сказал Одинцов. – Очень, между прочим, отягчает.

– А кто сказал, что это было задержание? – удивился Юрий. – Они, во всяком случае, ничего не говорили. Откуда я мог знать, кто это? Камуфляж сейчас на любом углу купить можно, чтоб вы знали. Вы снимете с меня наручники или будете ждать, пока у меня руки отсохнут? Учтите, я вас тогда ногами запинаю. Без проблем, понятно?

– Вы ведете себя очень неразумно, – вздохнул Одинцов. – Грозитесь, хорохоритесь... Понимаете, что влипли по самые уши, а туда же – ногами запинаю... А что, если я сейчас позову сюда наряд и прикажу немного поработать с вами, привести вас в соответствующее состояние? Чтобы вам хотелось только одного: чтобы вас, наконец, перестали бить... А?

– X... на, – грубо ответил Юрий. – Самому слабо? Или это тебе, интеллектуалу, не по чину? Черт, а ведь ты мне показался нормальным человеком, почти приличным...

– Внешность бывает обманчива, – сказал Одинцов, один за другим выдвигая ящики стола и рассеянно копаясь в их содержимом. – Черт, ну и бардак развели! Не стол, а помойка... Внешность бывает обманчива, Юрий Алексеевич, – со значением повторил он и шумно задвинул последний ящик, – и это, увы, в полной мере относится к вам. Вы мне тоже показались... Впрочем, это неважно. Я потому и не перевариваю таких, как вы, борцов за справедливость, что рано или поздно все вы сходите с нарезки и начинаете убивать направо и налево уже не ради этой своей выдуманной справедливости, а просто из удовольствия лить кровь. Это, как я понимаю, что-то вроде наркотика...

– Погоди, майор, – сказал Юрий. – Ты что это несешь? Белены объелся? Какая еще кровь? Опомнись!

– Какая кровь? – рассеянно переспросил Одинцов. – Обыкновенная, красная... Не волнуйся, Филатов, я тебе все объясню. Нам еще не раз предстоит говорить на эту тему, так что не торопись. Давай сначала разберемся с наручниками. Пожалуй, их действительно можно снять. На окне решетка, за дверью два сержанта, и вообще... Ну, не дурак же ты, правда?

– Знаешь, – сказал ему Юрий, – в последнее время я что-то начал в этом сомневаться.

– Сомнение – первый шаг к познанию истины, – изрек Одинцов и заорал: – Сержант! Сержа-а-ант!!! Наручники сними, – добавил он нормальным голосом, когда в кабинет с шумом ворвался, нашаривая на бедре пистолет, перепуганный сержант.

Сержант, опасливо косясь на Юрия, снял с него браслеты. Филатов принялся терпеливо двигать затекшими руками, возвращая им чувствительность. Думал он при этом не о том, за что его повязали, а о том, что такое случается с ним чересчур часто для нормального человека.

Пожалуй, Одинцов кое в чем был прав, объясняя Юрию, за что не любит таких, как он. Обстоятельства обстоятельствами, но такое регулярное знакомство с наручниками само по себе о многом говорит...

– Свободен, – сказал Одинцов сержанту, и тот удалился, неся в руке вороненые браслеты. – Ну что, Филатов, потолкуем?

– Да не о чем нам толковать, – угрюмо сказал Юрий. В душе у него клубились смутные и очень неприятные предчувствия, но он не хотел ни о чем спрашивать: надо будет – сами все скажут.

– Неправда, – благодушно заявил майор, – общих тем у нас сколько угодно. Другое дело, что обсуждать их тебе не слишком приятно. Так в этом не я виноват, а ты сам.

– Слушай, – сказал Юрий, с откровенным удивлением озираясь по сторонам, – а почему меня привезли сюда, а не к вам, на Петровку? Или тебя оттуда уже уволили за систематический слив информации на сторону?

Одинцов тоже обвел взглядом убогую обстановку тесного кабинета с толстой решеткой на сто лет не мытом окне, где между рамами было полным-полно дохлых мух и пыльной паутины. Дело происходило в каком-то отделении милиции, и это действительно было странно.

– Это предварительный разговор, – доверительно сообщил Одинцов. – Санкции на твой арест еще нет, поэтому формально ты задержан только за драку в подъезде, в результате которой погиб неизвестный гражданин, и за ДТП на железнодорожном переезде, с места которого тебе каким-то чудом удалось скрыться. Так что формально – подчеркиваю: формально! – на Петровке тебе пока что делать нечего. Не спеши, побываешь и там, надоест еще.

– Так, – сказал Юрий. – Ну, допустим, этого можно было ожидать. Не спорю, в подъезде я дрался, и этот твой неизвестный гражданин откинул копыта в буквальном смысле слова у меня на руках – точнее, на спине. Стреляли, понимаешь ли, в меня, а попали в него. На переезде я тоже был и ушел оттуда, как ты верно подметил, только чудом... Ну, и что дальше? По поводу этих двух эпизодов я готов с тобой говорить хоть трое суток. Собственно, это не два эпизода, а один, и ты, майор, сам это прекрасно понимаешь, по ты ведь не из-за этого меня взял, правда?

Одинцов как-то неприятно усмехнулся, побарабанил пальцами по столу, зачем-то опять выдвинул верхний ящик, поморщился и с грохотом его задвинул.

– Могу тебя обрадовать, – сказал он. – Ты ведь очень хотел снять подозрения со своего соседа, правда? Ну, так я тебя поздравляю: тебе это удалось. Думаю, его скоро отпустят, а ты сядешь на его место. Ты действительно дурак, Филатов. Не надо было так назойливо лезть в это дело, путаться у всех под ногами, мозолить глаза. Ведь про тебя никто не знал, связи твоей с убитыми никто не видел... Честно говоря, я ее до сих пор не вижу, этой связи, и это единственное, чего я пока не могу понять... Может, ты мне все-таки шепнешь на ушко, чем они тебя так обидели?

– Кто? – с тоской спросил Юрий. Он давно понял, о чем идет речь, но решил немного потянуть время и послушать, что ему скажет Одинцов.