Она предложила ему сигарету, от которой он отказался.

– Ничего, если я сама закурю? Помогает расслабиться.

Тусклая улыбка. А сигарету она прикурила дрожащей рукой.

Уайклифф попытался найти слова сочувствия:

– Да, только что вы бабушку потеряли, а тут такое…

Взгляд ее остановился в пространстве.

– Мы схоронили бабулю в пятницу, а кажется, прошла целая вечность.

– Она долго болела?

– Почти три месяца – с тех пор, как с ней случился первый удар… – Она вдруг резко сменила тему: – Вы ведь считаете, что Хильда мертва, верно?

– А вы думаете, она покинула дом по собственной воле?

– Я абсолютно уверена, что нет! – Эти слова у нее словно сами слетели с языка, после чего она помолчала и спросила: – Вы все еще держите под подозрением Ральфа Мартина?

– А почему вы об этом спрашиваете?

Она так торопилась уйти от прямого ответа, что выпалила:

– Но ведь его таскали на допрос уже три раза, так ведь?

– Это потому, что, по его собственному признанию, он был в числе последних, кто видел вашу сестру, а его первоначальные показания об этом были не до конца правдивыми.

Она поискала глазами пепельницу, но не нашла и погасила окурок в цветочном горшке.

– Ральф никому не мог бы причинить зла, а Хильде меньше всего.

– А кто, по-вашему, мог причинить ей зло?

– Понятия не имею! Откуда мне знать?

Уайклифф не сказал ничего, но его прямой, тяжелый взгляд встревожил ее настолько, что в конце концов она сама нарушила молчание. Но перед этим она вдруг решительно отодвинулась в своем кресле от стола и одновременно подалась вперед, словно решила перейти в наступление.

– Как мне кажется, вы считаете, что Хильда была невинна и не имела до Ральфа никакого сексуального опыта?

– А как считаете вы?

– Я лично не думаю, что Ральф Мартин был у нее единственным… Понимаю, сейчас не самое подходящее время говорить о ней такие вещи, но вдруг это имеет какое-то отношение к случившемуся с ней. – Раздраженный взмах руки, и она продолжала: – Отец, конечно, ни во что такое никогда не поверит. Бесполезно даже заводить с ним разговор на эту тему.

Она сделала паузу, разглядывая Уайклиффа сквозь легкую пелену табачного дыма, потом снова быстро заговорила:

– Хильда – очень странная девочка, мистер Уайклифф. Я не могу вам до конца это объяснить, но к людям она относится, как… Ну, словно к подопытным белым мышам каким-нибудь… А что будет, если попробовать то или это? Сомневаюсь, чтобы она умела ставить себя на место других. – Элис покраснела. – Должно быть, для вас это звучит ужасно, но мне показалось, что вам необходимо это знать.

– Вы считаете, она ставила на Ральфе Мартине эксперименты?

– Твердо не уверена, но такое мне представляется весьма вероятным. – Она развернулась вместе с креслом. – Ральф как раз из тех мальчиков, которые особенно уязвимы.

Дверь открылась, и вошел Джеймс Клемо. Он поочередно оглядел обоих.

– Что здесь происходит?

Его руки были опущены, но пальцы сжаты в кулаки, и стойка напоминала боксерскую.

– Мой отец, – сказала Элис Уайклиффу.

Тот в свою очередь представился Клемо.

– Я взял на себя руководство расследованием исчезновения вашей дочери. Позвольте мне…

– Мою дочь изнасиловали и убили. Не надо играть со мной словами, мистер! Что вы с ним сделаете, когда поймаете?

Уайклифф ответил нарочито спокойно, почти небрежно:

– В мои обязанности входит выяснение обстоятельств ее исчезновения. Если окажется, что против нее совершено преступление, и кто-нибудь будет арестован в этой связи, то судьбу этого человека решит суд.

Клемо сверлил старшего инспектора пристальным взглядом серых глаз.

– Но если он будет признан виновным, что его ждет? Его повесят?

Уайклифф ответил ему в той же манере:

– Вы должны бы знать, мистер Клемо, что смертная казнь в нашей стране отменена.

– Тогда не стоит и утруждаться, – сказал Клемо, подняв руки вверх.

Уайклифф испытывал сочувствие к этому страдающему человеку, но ничего не сказал.

Заговорила Элис:

– Ты ведешь себя глупо, папа.

Клемо озлобленно повернулся к ней, но, оказавшись с дочерью лицом к лицу, сразу утратил всю свою агрессивность и поник. После долгой паузы он тихо сказал:

– Да, ты совершенно права, Элис. Но и он напрасно тратит время. Хильда мертва.

Он вышел в ту же дверь, захлопнув ее за собой.

– Видите, как у нас обстоят дела, – сказала Элис почти жалобно.

– Кто такая Эстер? И как случилось, что она стала членом вашей семьи?

– Эстер? – Неожиданная смена темы застала ее врасплох, но она сумела моментально собраться с мыслями. – Эстер удочерили мои дедушка и бабушка, когда ей было шестнадцать. Не спрашивайте меня почему. Я не знаю. Мне едва исполнилось шесть лет, когда она у нас появилась, а разговоров об этом в семье не вели. Когда умерла мама, Эстер взяла на себя все хлопоты по дому. Мне тогда было пятнадцать, а Хильде четыре.

– Но кто она такая? Кто ее родители?

Она замялась:

– Об этом вы должны спросить у нее самой.

Уайклифф просто прощупывал почву, рассчитывая обнаружить что-нибудь важное с помощью наугад заданных вопросов. Поэтому он сделал новую попытку:

– Как я понял, Хильда не навещает родственников в Трегеллесе?

– Их не навещает никто из нас. Раньше Хильда часто бегала туда, но примерно с год назад Агнес слегка свихнулась. С ней Хильда ладила, а вот с Джейн поладить не смог бы никто. По правде сказать, отношения с ней дали трещину уже давно. Бабушка уговорила деда сдать Трегеллес в аренду своему брату Гордону. Все шло более или менее нормально, пока Гордон был жив, но потом ферма стала быстро приходить в упадок. Там теперь царит запустение, а арендная плата просто смехотворна. Теперь, когда бабушки не стало, папа, надеюсь, вмешается в эту ситуацию.

Такие вещи Уайклифф понимал легко. Его отец тоже был мелким фермером, и детство Чарльза прошло в тесном мирке семейных междоусобиц из-за участков земли и бесконечных тяжб владельцев и арендаторов.

С напускной небрежностью Элис спросила:

– Вы ведь думаете, что Агнес убили, верно?

– Ничего я не думаю. Мы не можем строить никаких предположений, пока не получено заключение патологоанатома. Джейн Рул утверждает, что она умерла от сердечного приступа в пятницу утром, то есть в день похорон вашей бабушки.

– Но они даже не послали за врачом и спрятали ее в морозильник! – Элис от этих слов всю передернуло, она казалась неподдельно расстроенной. – Это просто ужасно! Просто в голове не укладывается. Еще в пятницу мы были обычной семьей, а теперь – и уже скоро – люди прочитают о нас в газетах й подумают, что мы… Даже не знаю… Что мы чудовища какие-то!

Ее мелко трясло.

Совсем юная девушка вошла в холл и нерешительно замерла, увидев Уайклиффа.

– Извините, я немного опоздала…

Элис уже справилась со своими эмоциями.

– Это моя сменщица. Теперь, если хотите, мы можем пойти в дом.

– Да, мне нужно осмотреть комнату вашей сестры.

– Комнату Хильды? Вообще-то полицейские еще вчера осмотрели все ее вещи, но, конечно, вы тоже можете.

Они вместе прошли по подъездной дорожке к дому, а потом он последовал за ней в прихожую и вверх по лестнице на второй этаж. Запущенность дома бросалась в глаза многими своими приметами: вытертыми коврами, облупившейся краской, почти неразличимым узором выцветших обоев. Длинный коридор второго этажа разрезал дом на две почти равные половины. Одним своим концом он упирался в окно, другим – в дверь. Именно за ней и оказалась комната Хильды, а ее убранство приятно удивило Уайклиффа.

Из окна открывался вид на полоску леса, отделявшую дом от дороги. А сама комната была типична для школяра из обеспеченной семьи: легкая, функциональная мебель фирмы «Хабитат», полки с книгами, музыкальный центр… Картины по стенам были выполнены в абстрактной манере, и от намеками обозначенных на них немыслимых скрещений человеческих конечностей слегка веяло эротикой. Письменный стол Хильды стоял у окна.