Мотекухсома, выслушав ту часть ответа, которая предназначалась для его ушей, пожевал губами и что-то промолвил. Донна Марина перевела.
- Не твои ли, Малинцин, соотечественники были те белые люди, которые в прошлом году высаживались на восточных берегах нашего государства? Он имеет подробный отчет о действиях испанцев со дня их прибытия в Табаско. Действовать можно только в том случае, если он сам прикажет им сложить оружие.
- Да, это тоже были наши люди, только очень низкого звания. Они не заслуживают внимания такого могучего монарха, как вы.
- Он любопытствует насчет сана своих гостей. Приходитесь ли вы родней своему государю?
- Все мы, здесь присутствующие, из благородных фамилий и родня друг другу. Мы - подданные великого нашего монарха Карла Y, который особо благоволит к нам и держит на особом счету. Ладно, отложим пленение до более удобного случая.
Услышав последние слова Кортеса, испанские офицеры почувствовали себя свободнее. Теперь беседа пошла оживленнее.
- Великий Мотекухсома интересуется - правда ли, что испанцы умеют управлять ветром?
- Да. Наши мореходы научились ставить паруса, которые улавливают малейшее дуновение. С Божьей помощью наши корабли теперь способны одолевать океанские просторы... Если вашей милости будет угодно, наши люди могут построить здесь в Теночтитлане несколько бригантин. Тогда ваша милость сможет в полной мере оценить преимущества и ни с чем не сравнимое удовольствие ходить по воде под парусом.
Лицо Мотекухсомы просветлело. Спала маска вежливой отчужденности, в глазах исчез настороженный блеск. Вообще, обстановка в парадном зале как-то сразу разрядилась. Что-то человеческое, не связанное с государственными делами, с опасливым недоверием друг к другу, появилось в их отношениях. Уместными оказались и подарки, которые щедрой рукой принялся раздавать Мотекухсома. Комплектов хлопчатобумажных нарядов, которые через открытые ворота начали заносить специально приготовленные таманы, хватило бы не только на испанское войско, но и на всех союзников. Все, кто находился при беседе, получили золотые цепи и другие украшения. Берналь Диас потом долго разглядывал удивительно тонкую работу, с которой были отлиты звенья доставшегося ему подарка.
С наступлением сумерек тлатоани покинул дворец Ашайякатла. Кортес, отдав соответствующие распоряжения, взобрался на стену, откуда с башни центральных ворот наблюдал, как процессия направилась к дворцу Мотекухсомы. Прохожих на улицах было много. Люди прогуливались, кое-кто спешил закончить дневные дела. Многие располагались на крышах своих домов. На вершинах пирамид и в храмовых дворах время от времени гулко били священные барабаны. Горели костры... Город погружался в ночь, странно-обычную после такого удивительного дня, на редкость тихую, теплую, звездную...
Дон Эрнандо взмахнул рукой. В то же мгновения вся испанская артиллерия произвела холостой залп. Ужас пал на громом пораженный город. Люди на главной пощади замерли, потом бросились врассыпную.
Глава 7
Это решение было трудным, но неизбежным. Взяв в заложники Мотекухсому и его ближайшее окружение, мы тем самым ставили точку в долгом и многотрудном походе. При благоприятном исходе дело оставалось бы за малым внушить правителю мысль о необходимости спасения своей души и привести владыку Мехико в христианскую веру. Этот план мы ещё на пути в Теночтитлан детально обсудили в своем кругу. Нашелся и повод - во время нашего пребывания в Чолуле индейцы на побережье совершили нападение на город Веракрус. В результате умер от ран комендант крепости Эскаланте и ещё несколько наших людей. Один человек попал в плен, его отрубленную голову доставили Мотекухсоме. Голова была столь велика и бородата, что этот князек не посмел отправить её в хранилище черепов и приказал похоронить в земле.
Сразу после прибытия в столицу я взял инициативу на себя. Сеньоры сподвижники, донна Марина упорно настаивали на том, чтобы сразу после прибытия во дворец отца Мотекухсомы, пленить его. Я был единственный, кто не потерял голову в тот необыкновенный, сказочный день. Чутье и на этот раз не подвело меня. Просто так взять и задержать великого тлатоани означало немедленный бунт, нападение на дворец, в котором мы ещё не успели обосноваться, наладить оборону. Тем самым нам пришлось бы воевать в невыгодных для нас условиях. Мне удалось доказать, что в этом вопросе нельзя действовать безоглядно, под действием минутных настроений. Согласен, возможно, я в какой-то степени поддался на их уговоры и немного поспешил с пленением Мотекухсомы, однако меня тоже надо понять - цель, к которой мы так долго стремились, была в пределах досягаемости. Я пришел к выводу, что в этих условиях можно упростить подход к сложившейся тогда в Мехико ситуации. Мне пришлось долго объяснять падре Гомаре, что вряд ли в исторической хронике, которую он так добросовестно составлял, надо упоминать о подобном несогласии в наших рядах, о мелких промашках, которые обнаружились во время выполнения давно разработанного плана. Я ему долго объяснял, что задержание Мотекухсомы никак нельзя считать пленом. В кандалы он был закован неделю спустя, когда я вновь попал в безнадежную, немыслимую ситуацию. Судьба в который раз не оставляла мне выбора. Вот почему я особенно настаивал, чтобы в своем труде падре Гомара писал только правду, одну только правду, но правду обобщенную, лишенную налета сиюминутности, случайности.
Дон Эрнандо откинулся в кресле, зашелся от кашля, долго смотрел, как солнечная тень медленно брела по внутреннему дворику, куда выходили окна его кабинета. Вот прозрачные сумерки накрыли завесь плюща на стене, потом подступили к зарешеченным окнам, где на балконной полке были выставлены горшки с кактусами, которые донна Хуана привезла с собой из Мексики. Чем понравились ей эти колючие, неуклюжие создания? Там, в Новой Испании, этой пакости видимо-невидимо, разнообразие форм неисчислимо. Их высаживают вместо заборов, с помощью "органос" указывают границы владений, алоэ вырастает до высоты двух человеческих ростов и листья у него мясистые, похожие на изогнутые сабли. Вот ещё дьявольское создание, называемое "опунция". Это настоящие деревья, только вместе нежной ( как я позволил себе выразиться в одном из стихотворений) и навевающей прохладу листвы, на ветках растут плотные, покрытые колючками лепешки. Мясистые, неприятные на вид...
Тень поглотила большую часть открытого пространства - накинула мантилью на стены, аркатуру, плиты на полу. Краски успокоились, поблекли, и в то же время пространство приобрело необходимую гармонию. Как бы единый, приглушенный световой фон...
К чему лукавить - Мотекухсома был глуп и труслив, он сам угодил в мои лапы! Вина наша в том - так, по крайней мере, утверждает мой давний недоброжелатель, епископ Лас Касас, - что мы коварно воспользовались его простодушием и доверчивостью и с помощью грубой силы захватили его. Он любит сильные, контрастирующие с общепринятой точкой зрения заявления. Однако в данном случае двор и общее мнение безусловно на моей стороне. Встать на точку зрения Лас Касаса - и не мне одному гореть в геенне огненной. Как на духу - я был самым милостивым из всех известных мне конкистадоров, и без ложной скромности могу утверждать, самым разумным и дальновидным. Но я тоже человек. Всего лишь человек, не более того... В тот решительный момент, в первый день нашего пребывания в Теночтитлане, меня пронзила мысль, что на этот раз я ввязался в игру, в которой правила были установлены не мною. Не мне их и пересматривать... Я попал в жернова истории - эти два вращающиеся, перамалывающие человеческие тела камня навязчиво являлись перед моим умственным взором. Наступил момент, когда каждый мой шаг будет оцениваться не губернатором Кубы Диего Веласкесом, не моими ребятами, которым казалось, что они наконец дорвались до золота, а куда более высокими инстанциями - двором в Толедо, а то и папским престолом в Риме. Мне не хотелось заранее ссориться с ними, тем более, что именно там находился великий рассадник интриг, там было место обитания сильных мира сего. Неоправданный, наглый захват Мотекухсомы сразу ставил меня в опасное положение покусителя на особу королевской крови, ведь Мотекухсома являлся полновластным и законным монархом в своей стране. Мне было известно, как чувствительно относятся в Европе к посягательствам на королевскую кровь и честь. Стоило мне здесь, в далеком Теночтитлане, допустить малейший промах, и доброжелатели раздули бы этот проступок до размеров тягчайшего преступления. Мне навсегда был бы закрыт путь для возвращения в Испанию. Донне Марине этого было не понять, вот она и настаивала на немедленном захвате Мотекухсомы. Также, как, впрочем, и другие офицеры, исключая разве что Хуана Веласкеса де Леона. В любом случае мне нужен был повод и сознаюсь - изрядная доля дерзости и жестокости, чтобы решиться на такой поступок.