Послы изумились, принялись уверять Кортеса в своем глубочайшем почтении и верности... Он их и слушать не стал - сразу ушел, а у порога поставил стражу.
Утром в несколько храмовых дворов, которые мы занимали, привалила великая толпа индейцев. Все ребята здоровые, мускулистые, у многих резанные шрамы на теле... Объявили, что собираются послужить нам носильщиками. Всего их оказалось более двух тысяч, с ними явились и местные вожди. Эти не могли скрыть радость и открыто насмехались над нами.
Туземцы пришли рано, в утренних сумерках, однако застали нас уже готовыми к работе. Караул у главных ворот отнимал оружие у всякого, входящего на территорию лагеря. Сам дон Эрнандо расположился в глубине самого обширного двора. Был он верхом, рядом конная охрана. Увидев, что два наших знакомых жреца тоже явились и встали у ворот, он приказал мне немедленно выпроводить их, чтобы потом его не обвинили в неблагодарности. Я им так с помощью Агиляра и заявил, что сегодня в их услугах не нуждаются и пусть они отправляются домой.
Когда последние таманы вошли во двор, Кортес во главе конных офицеров подъехал к правителю города и сопровождавшей его свите и изложил всю измену. Напомнил о предательских приготовлениях, о позолоченном барабане, о кощунственной попытке поднять руку на посланцев самого Кецалькоатля, которые явились в Чолулу, святой для него город, с мирными намерениями и жаждой справедливости. Чем же встретили его жители, называющие себя верными приверженцами его заповедей? Пернатый змей учил их - не убий, не преступай клятвы, люби ближнего своего, они же изменили заповедям...
Он много чего говорил. Агиляр бойко переводил. Индейцы бледнели на глазах, потом принялись жарко оправдываться, что к нарушению данного слова и законов гостеприимства их принудили послы грозного Мотекухсомы, приказа которого они не смели ослушаться. Пусть вина падет на тех, кто задолго до этого дня таил в сердце коварный умысел...
Кортес не стал их слушать и заявил, что по испанским законам они подлежат смерти. Этим сейчас займутся его солдаты... Он махнул рукой, раздался выстрел из аркебузы, и бойня началась.
Мы рубили их около двух часов, намахались вдосталь. Кровь текла ручьями. Гора трупов высилась посередине двора. Тех, кто бросался на стены, доставали аркебузиры и стрелки из самострелов. Никто не спасся, разве только те, кто успел забиться под рассеченные останки своих собратьев. Потом мы принялись за тех, кто пытался штурмовать наши ворота со стороны города. Первым же залпом пушек вся толпа была сметена с прилегающей площади, и мы с обнаженными мечами в руках вышли в улицы. В этот момент дикий вой, донесшийся с западных кварталов Чолулы, подсказал, что на его улицы вступили тласкальцы.
Город запылал сразу в нескольких местах. Огонь взялся яростно, жар было таков, что доски перекрытий сгорали в считанные мгновения. Когда дом рушился, в небо взлетал столб огня. Куда не бросишь взгляд, повсюду вспыхивали такие столбы.
Я оказался в числе тех, кто под командой Ордаса загнал остатки чолульского ополчения и множество жителей на самую большую храмовую пирамиду. Высотой она будет повыше севильской башни с Хиральдой... До храма сооруженного на верхней площадке сто двадцать ступеней, каждая из них в треть человеческого роста. И узкая!.. Индейцы срывались со ступеней, попадали на наши копья, мы не успевали их стряхивать. Некоторые из туземцев принялись выворачивать камни из подножия. Потом уже нам рассказали, что в округе существовало поверье, что стоит вытащить камни из пирамиды и наступит конец света. Оттуда хлынут небесные воды и затопят белый свет. Таково будет наказание за дерзость. Тоже удивительная байка, я и в Испании таких наслушался, господи, прости. Вывернули они камни - оттуда ни капли влаги, только пыль поднялась столбом. Туземцы так и застыли с выпученными глазами, о всяком сопротивлении забыли. Мы тоже опустили копья, не пристало рубить очумевших. Потом индейцы начали сдаваться, правда, таких было не много, врать не буду. Большинство же бросилось в огонь, с женами, детьми...
Между тем город пылал уже со всех концов - нам сверху хорошо было видно. Жутко завывали тласкальцы... В полдень к Кортесу наконец пробились оставшиеся городские вожди и начальники кварталов. Они умоляли не губить город. Дон Эрнандо внял их увещеваниям и обещал сменить гнев на милость. Своих-то офицеры взнуздали легко. Ударили барабаны, заиграли ротные трубы и пищалки, и хочешь-не хочешь, а становись в строй. Теперь шутить с доном Эрнандо никто желания не испытывал. Беда была с тласкальцами, эти совсем озверели, никого не щадили, забирали из домов все подчистую. Людишек, кого щадили, вязали веревками и гнали за город в полон. Горцев только Педро де Альварадо сумел приструнить. Слово Тонатиу было для них закон. Его они очень побаивались.
Полон тласкальцы отпустили, однако все, что попало в их мешки, нельзя было вернуть никакими силами. Вечером Кортес собрал всех оставшихся в живых местных касиков и распорядился, чтобы в пятидневный срок жители вернулись к своим жилищам, чтобы непременно заработали местные рынки, потом спросил, кто по местному обычаю должен наследовать правителю Чолулы. Старейшины ответили, что по закону вождем становится брат погибшего. Так тому и быть, приказал Кортес, чем очень расположил к себе местное население.
...Это хорошая фраза - так и следует продиктовать её писцу. Сердце у старого Диаса захолонуло. Перед глазами встали огненные шары, там и здесь, взлетавшие над улицами, объятая пламенем вершина гигантской пирамиды, где в своем святилище погибал языческий идол. Андрес было сунулся, чтобы похватать самоцветы, но тут же выскочил наружу. Так все и пропало. В ушах чувствительно стоял ужасный рев тласкальцев, вопли мирных жителей. Сам он тоже весь был в крови. То брызнет струя из разрубаемого тела, то по лезвию меча струйка скатится...
До лагеря, после успокоения тласкальцев, он добрел уже в ранних сумерках. Вошел во двор и сразу учуял тончайший сладковатый запах, начинавший распространяться по двору. Местные индейцы уже приступили к уборке исковерканных трупов. В боковом проходе стояла дона Марина, которую весь день, по приказу дона Эрнандо, вместе со старухой и её сыном прятали на дальнем дворе. Взгляд у переводчицы остановился, глаза расширились. Она смотрела на гору трупов. Я тоже глянул в ту сторону.
На земляном полу, на сложенных вместе, согнутых в коленях ногах сидела старуха и беззвучно рыдала. В руках у неё была голова старого индейца, а другая голова, лежала рядом. Должно быть, старший сын её тоже попал в переделку. Рядом на корточках сидел младший сын - единственное, что осталось у женщины.
Что тут поделаешь - война. Кому она мать родна?
Потом слышал, что дон Эрнандо потребовал назначить этого индейца начальником квартала, который находился под началом его отца.
Глава 6
8 августа 1519 года войско Эрнандо Кортеса вошло в Теночтитлан. По календарю ацтеков это случилось в месяц Кечальи, на восьмой день Эхекатл, в год, называемый "Первый день Тростника" эры науа. Последнюю ночь испанцы провели в Истапалапане, чудесном городе-саде, расположенном на перешейке, отделявшим царственное озеро Тескоко от лагуны Чалко. Владел им брат тлатоани, храбрый Куитлауак, незваных гостей он встретил в предместье, был ласков, приветлив, оценивающим взглядом окинул нашу донну Марину и пригласил чужаков пройти на отведенные им квартиры.
Дворец, в котором разместили войско Кортеса задами выходил на озеро. Ширь его посверкивала в солнечных лучах - дни по-прежнему стояли золотые. Истапалапан славился в долине Мехико своими садами. Помещенные в одном из царских дворцов солдаты были поражены обилием плодовых деревьев, их разнообразием, непомерным урожаем, на который в тот год не поскупилась мать-природа. Словно спешила насытить людишек самыми изысканными фруктами. Уже на следующий год все здесь было сожжено, искалечено, земля почернела от горя.
Свободные от несения караульной службы солдаты ходили по дорожкам и, глядя на невиданные деревья, ахали. Садовники щедро угощали их, сами тоже под шумок лакомились вволю - все эти дары были предназначены к столу повелителя и были подсчитаны ещё в пору созревания. Берналь Диас напоследок нагрузил мешок и согласия главнокомандующего вынес его за пределы дворца, где ждала Цветок. Прощание было коротким. Женщина, сидевшая на коленях, завидев бородатого, высокого испанца тут же вскочила, замерла и с тревогой глянула на хозяина. Родственников она уже нашла, теперь собралась совсем уходить. Она бы никогда не решилась покинуть Берналя, если бы тот сам не настоял. Ночью, после ласки, объяснил, что рядом с солдатами делать ей нечего, и так шлюх вокруг них расплодилось. А она из хорошей семьи, жалко будет, если пропадет. Потом помолчал и добавил.