Три месяца Фихтнер читал мне индивидуальные лекции по экономике. Я пообещал ему гораздо больший карьерный рост, чем мог бы предложить Кеферлоэр, поэтому он согласился заниматься со мной без особенных пререканий. Я почуял вкус власти. Этот божественный напиток стал суррогатом Эроса».
Фихтнер оказался всего лишь безвольной марионеткой, человеком без выдающихся способностей и амбиций. Ключевой фигурой в моих планах стал Лукиан.
Кеферлоэр приобрел мне вот этот небольшой замок, где мы с вами сейчас и находимся, по смехотворной цене в семьдесят тысяч новых немецких марок. Он явно рассчитывал, что, когда я окажусь здесь, в этом довольно захолустном местечке, сфера моего влияния ограничится естественным образом. Но вот что я вам скажу: совершенно неважно, где человек живет. Главное, чтобы к нему тянулись другие люди.
Лукиан приехал ко мне по первому зову. Он был поразительно умен, и вскоре мы подружились.
В то время моя скромная резиденция наполовину лежала в руинах. На участке не было ни парка, ни каменной ограды, а на подъезде к дому зияли тысячи выбоин. Потребовались некоторые вложения денег, так что уплаченная за объект цена являлась абсолютно справедливой. Мне предоставили право распоряжаться счетами – хоть и ограниченное, касающееся лишь мизерной части моего состояния, но все же достаточное для того, чтобы получить первый опыт управления финансами. Я допускал, что мне будут строить самые невероятные козни во всем, и держал наготове мешок наличности на тот случай, если придется бежать. Еду я готовил себе сам. Сдал на права в ближайшем населенном пункте, приобрел подержанный спортивный автомобиль и поставил его в лесу, чтобы было, на чем спасаться в случае необходимости. Наверное, сейчас все это отдает паранойей, но тогда я считал себя хитрым, словно индеец-апачи, а принятые меры – более чем благоразумными. Я мыслил, словно маленький мальчик, начитавшийся приключенческих романов. Однако все планы держал в строжайшей тайне. Что именно, когда и зачем я собираюсь предпринять, не знал никто, по крайней мере, в первое время. Меня все время терзал страх смерти, особенно с того момента, как Фихтнер сообщил, на какие гигантские суммы Кеферлоэр долгие годы обманывал мою семью. Правда, доказать это в суде оказалось бы не так-то просто, да я и не осмелился бы возбудить против него дело – слишком молод и неопытен я был тогда. Но все-таки время работало на меня. Наконец-то я получил возможность заботиться о важных для меня вещах.
В сферах Эроса Лукиан стал моим – как бы это назвать – ассистентом? Генеральным уполномоченным? Шпионом? Раз в неделю он приезжал ко мне на мотоцикле из Мюнхена, как правило, без ведома отца. Я задавал ему один и тот же вопрос: узнал ли он что-нибудь о Софи?
Каждый раз он отрицательно качал головой. Может, Лукиан полагал, что она вышла замуж, ведь девушка по имени Софи Курц не зарегистрирована нигде, ни в одном адресном столе. Он разослал сотни запросов, но ответы получал неизменно отрицательные. Может, она погибла или выехала из страны. Найти ее родственников тоже не удавалось. Софи исчезла бесследно.
Вы спросите, почему меня это так волновало когда и отчего началось это безумие? На этот вопрос я не могу дать однозначного ответа. В моей жизни не было ничего прекраснее Софи, она значила для меня больше, чем просто девушка, я видел в ней единственное воплощение высшей эстетики. Софи олицетворяла для меня нечто, чем я хотел обладать, наслаждаться, но при этом я не желал – сейчас я понимаю это лучше, чем когда-либо, – осквернять ее образ банальным обладанием. Хотя… чепуха. Тогда все мои мысли крутились вокруг одного. Назовите это как хотите: заполучить, обнять, овладеть, отыметь, только не употребляйте, пожалуйста, слово «трахать», я его не выношу. Нет-нет, я вовсе не ханжа, возможно, это слово бывает уместно, однако как-то не ложится в строку в моем случае, поскольку слишком тривиально. Правда?
Я пожелал, чтобы Лукиан еще раз тщательно прочесал все адресные столы, во всех, даже самых захолустных, уголках нашей республики. Пусть наймет для этой цели пару-тройку людей – кругом полно безработных, которые не могут выполнять тяжелый труд, но вполне способны обращаться с пишущей машинкой и телефоном. Если поиск по адресным столам не даст никакого результата, тогда на очереди будут загсы.
В наши дни подобные розыски не составляют особого труда благодаря компьютерам. А тогда это была задача, достойная Геракла, предприятие немыслимой сложности. Но мне повезло. Лукиан проявил к этим поискам спортивный интерес, при этом ему были присущи ответственность, прилежание, к тому же он обладал недюжинным талантом организатора. Этот симпатичный человек стал для меня не просто незаменимым, он сделался моим сподвижником. Я хотел знать точно, вышла ли Софи замуж. Если ее больше нет в живых, то существовала вероятность, что я так и не узнаю об этом. Подобная мысль угнетала меня больше, чем угнетала бы точная информация о ее смерти.
Мы расспросили несколько ее бывших подруг по эвакуации. Все помнили Софи, но ни одна не знала, где она находится. Когда закончилась война, она покинула деревню в Альгёе на свой страх и риск. Из этих слов заключалось, что она, по крайней мере, пережила войну. Правда, одна семнадцатилетняя девушка заявила, что уже после войны видела Софи издали, на железнодорожной платформе в Мюнхене. Якобы она стояла у поезда на Франкфурт в сопровождении американского военного. Абсолютной уверенности в этом у девушки не было, и именно поэтому я поверил ее свидетельству. Каким это стало для меня ударом! У меня едва не опустились руки. Неужели Софи действительно вышла замуж за какого-то америкашку? Сумею ли я когда-нибудь отыскать ее в Штатах? Эх, припомнила бы та девчонка хотя бы звание военного! Но и двести марок не помогли ей вспомнить знаков отличия на его форме. И это лишний раз свидетельствовало о ее искренности.
Февраль 1951
– Я никогда этого не забуду, Луки. Ты сделал выбор в мою пользу…
Он смутился и уставился в пол. Я спросил, чем он планирует заниматься в жизни. Лукиан лишь пожал плечами. Под обильным снегопадом мы долго гуляли по лесным тропам.
Наступил февраль 1951 года. Пришло время посвятить Лукиана во все мои тайны и окончательно перетянуть на свою сторону. Конечно, я рисковал, но необходимо было как можно скорее разделить с кем-то тот груз, что давил на мои плечи, иначе он просто раздавил бы меня. При мыслях о предстоящей борьбе за власть мне сразу становилось дурно. В правлении насчитывалось предостаточно коррумпированных членов, которые обеими руками проголосовали бы за старого Кеферлоэра. Мое имя исчезло из газетных заголовков, и уже никому не было до меня никакого дела. Тетушка Хильда уже три недели как тихо отошла в мир иной.
– В следующем месяце мне исполнится двадцать один, и тогда я вышвырну твоего отца вон, – честно, хотя и жестоко сообщил я.
Крепко сжав губы, Лукиан глядел в снег.
– Фихтнер уже на моей стороне. Он говорил, что может дать показания против него, Конради тоже за меня. И Мельхиор. Вся верхушка падет. Вся.
Это была на две трети наглая ложь. Никакого контакта с Конради я не имел, то же самое касалось и Мельхиора.
– Я не хочу, чтобы его посадили.
– Никто и не собирается его сажать. Кому это надо?
– Хорошо.
Лукиан никогда не был особенно словоохотлив, и это краткое «хорошо» равнялось в его устах целой декларации о согласии. Но тем не менее мне непременно хотелось услышать это слово еще и еще раз.
– Хорошо?
– Хорошо.
– Хорошо.
Лукиан и Фихтнер обеспечили меня материалами, которые мы положили на хранение нотариусу. Эти бумаги обеспечивали такой мощный компромат на Кеферлоэра, что если бы я, например, внезапно умер от гриппа, то старика обвинили бы в том, что он специально заразил меня бациллами. Затем в моем доме ни с того ни с сего объявился Конради и провозгласил свою лояльность ко мне. По отношению к Кеферлоэру он повел себя точно так же. Если хотите, в романе вы можете все немного драматизировать, но не переусердствуйте, ладно? Я впал в эйфорию, подобную той, что ощущали в древности римские императоры в тот момент, когда преодолевали последние препятствия на пути к трону.