Цетлина опять уговаривает нас ехать. Сообщает, что Толстые эвакуируются. Предлагает денег, паспорта устроит Фондаминский. От денег Ян не отказывается, а ехать не решаемся. Она дает нам десять тысяч рублей <…>

Волошин весь так и сияет. Не чувствуется, чтобы он волновался, негодовал или боялся, в нем какая-то легкость.

Оттуда мы пошли на Пушкинскую, где как раз происходила стрельба. По слухам, убит налетчик. В военно-промышленном комитете сборный пункт для отъезжающих политических и общественных деятелей. Народу много в вестибюле и в небольших комнатах комитета. Толпятся эсеры, кадеты, литераторы. Вот Руднев, Цетлин, Шрейдер, Штерн, Толстые и другие. У всех озабоченный вид <…> Прощаемся с Толстыми, которые в два часа решили бежать отсюда, где им так и не удалось хорошо устроиться. Они будут пробираться в Париж <…>

Оттуда пошли в „Новое слово“. На улице суета, масса автомобилей, грузовиков, людей, двуколок, солдат, извозчиков с седоками, чемоданами да навьюченные ослы, французы, греки, добровольцы — словом, вся интернациональная Одесса встала на ноги и засуетилась».

В начале апреля 1919 года, при отступлении французских и греческих войск из Одессы, Толстые отправились морем в Константинополь, потом уехали в Париж. Бунин и Вера Николаевна, по выражению Ивана Алексеевича, «не успели бежать вместе с ними».

Бунин говорил, что уезжать, начинать новую жизнь нелегко. «Вот m-me Цетлин предлагала, да мы не решились… предлагали и на Дон, но там тиф, да вот и Вера свалилась, да и приятелей неловко оставлять… все это внезапно…

— Да кроме того, совсем бы и с Москвой разделились, а теперь мы можем переписываться», — добавила Вера Николаевна.

24 марта/6 апреля Вера Николаевна пишет:

«Вошли первые большевистские войска под предводительством атамана Григорьева <…> Суда еще на рейде».

Шестого апреля (н. ст.) 1919 года в Одессе была восстановлена советская власть. Н. А. Григорьев, штабс-капитан царской армии, украинский националист, петлюровский атаман, присоединился со своим отрядом к Красной Армии и участвовал в боях за Одессу; 7–9 мая он поднял антисоветский мятеж, который был подавлен. Григорьев убит махновцами 27 июля 1919 года.

25 марта/7 апреля Вера Николаевна отметила:

«Вчера весь день гости. Вечером был Волошин, читал нам свои стихи, которые нам понравились. Он производит очень приятное впечатление, хотя отношение к жизни у него не живое <…>

Сегодня в одиннадцать часов утра прилетел к нам журналист <П. М.> Пильский. Высокий, очень веселый человек, все время острящий <…> Немного страшно за Яна, ведь нужно же было начать издавать газету за три дня до ухода союзников! Точно нарочно все высказались. Уехали, кажется, только Яблоновские, большинство из редакции и сотрудников остались».

26 марта/8 апреля вечером снова пришел к Буниным Волошин. Он сказал:

«— Давайте читать стихи. Я никогда не слышал чтения стихов Ивана Алексеевича.

— Прекрасно, — подхватывает Ян, — вот вы нам почитайте, а я сегодня не могу.

— Хорошо, — соглашается Волошин, — я буду читать портреты.

Он читает хорошо. Читает долго и много. Этот жанр ему удается. Но портрет он пишет так, как пишут художники, когда выдумывают сами и отыскивают те черты, которых никто, кроме них, не видит».

В мемуарном очерке «Волошин» Бунин приводит запись тех дней:

«Волошин часто сидит у нас по вечерам. По-прежнему мил, оживлен, весел. „Бог с ней, с политикой, давайте читать друг другу стихи!“ Читает, между прочим, свои „Портреты“ (цикл стихов „Облики“. — А. Б.)».

5/18 апреля «вечером Волошин читал, — пишет Вера Николаевна, — нам своего Аввакума (поэму „Протопоп Аввакум“, напечатанную в сборнике стихов Волошина „Демоны глухонемые“ (Харьков, 1919) — А Б.). Справился он с ним хорошо, фигура написана выпукло. Техника стиха превосходна <…>

У него хорошо — на все примиряющая теория. Вероятно, он один из самых счастливых людей на свете <…>

Ян жадно читает газеты, почти весь день живет злободневностью и только по вечерам, когда уже нельзя выходить, он способен читать какой-нибудь французский роман <…>

Многие озабочены и заняты главным образом съедобными делами — где бы что достать, где бы что купить? Наш дом этим не страдает. Мы уже начинаем быть на грани недоедания».

Одесса похожа на «восточный город, главная торговля происходит на улицах. Носки, апельсины, нитки, свечи; торговцы сидят вдоль стен; нищие, убогие — кто поет, кто играет, кто просит, а некоторые просто стоят с надписями на груди» (запись В. Н. Буниной 10/23 апреля 1919 года).

Волошин придумал устроить в особняке Буковецкого школу рисования. Он хлопотал о разрешении этой «Художественной неореалистической школы» и нарисовал для нее вывеску. «Ученики, — пишет В. Бунина родным 23 мая/5 июня 1919 года, — от десяти лет. Преподают Нилус, Буковецкий, а лекции по истории искусств читает <проф.> Лазурский. Я состою заведующей». Учились дети приятелей и знакомых. Было несколько человек способных.

Волошин, пишет Вера Николаевна 27 апреля/10 мая, «устроил себе выезд через комиссара красного флота <…>

Последний вечер Волошин проводит у нас со своей спутницей Татидой (Татьяной Давыдовной Цемах; поэтесса и биолог, работала на Карадагской биостанции. — А. Б.). Сидим при светильниках в полумраке. Грустно. На столе жалкое угощение. За последнее время мы привыкли к Максимилиану Александровичу <…> Он прощает людям не только недостатки, но даже и пороки. Может быть, это проистекает от большого равнодушия к миру — тогда это не достоинство. Но такое спокойствие приятно среди всеобщего возбуждения, раздражения, озлобления.

Волошин одет по-морскому: в куртке с большим вырезом и в берете. Он снабжен всякими документами: на тот случай, если попадется в руки французов, у него одни документы <…>, а если будет обыск при отходе, — то он имеет какие-то мандаты. Но все же исход путешествия их сильно волнует». Уезжают «завтра в 5 ч. утра».

Бунин еще не решил окончательно, куда уехать из Одессы, — колебался, обдумывая возможность возвращения в Москву. 23 мая/5 июня 1919 года Вера Николаевна писала Юлию Алексеевичу Бунину:

«Это даже странно, целый год я не была в Москве и никого из вас не видала! Соскучилась сильно. Ян — тоже. Мы часто теперь говорим с ним о поездке в Москву, но как это осуществить, еще ясно не представляем. Разрешение на въезд в нее мы имеем, но этого мало, нужно еще разрешение на выезд из Одессы, — это, кажется, довольно трудно сделать, — нужно хлопотать. Впрочем, это формальная сторона. А существенная заключается в том, чтобы жить в Москве, нам нужно, вероятно, тысяч десять, — иначе медленная смерть, во всяком случае для меня, так как все доктора, которые меня пользовали даже в Одессе, когда я была сравнительно в хорошем состоянии, говорили: есть и есть и никаких почти лекарств… Жить и здесь становится с каждым днем все труднее, — цены растут, а поступлений ждать неоткуда. Мне предлагают место рублей на 1200–1500 в месяц, но Ян все еще не соглашается, чтобы я служила».

Творческая работа Бунина продолжалась в Одессе в нелегких условиях Гражданской войны. Он вместе с искусствоведом академиком Н. П. Кондаковым редактировал с 8/21 октября 1919 года газету «Южное слово»; писал и публиковал в местной прессе многие стихи, некоторые рассказы и статьи. В «Южном слове» были напечатаны циклы стихотворений (в которые входили в измененной редакции ранее написанные стихи): «Восток», «Молодость», «Ночь», «Русь», «Летние стихи», «Путевая книга»; появлялись бунинские стихи и в газетах «Одесские новости», «Одесский листок», в журнале «Жизнь». Стихотворения из цикла «Русь» Бунин также публиковал в литературно-художественном еженедельнике «Огоньки» (1918, № 28; 1919, № 1–34). А цикл стихотворений «Путевая книга» (по составу не повторяющих публикацию того же цикла в газете «Южное слово») он напечатал в Симферополе, в сборнике «Отчизна» (1919). Два стихотворения появились в журнале «Родная земля» в Киеве (1918).