Из Турции Иван Алексеевич и Вера Николаевна уехали в Болгарию. В Софии, куда они прибыли около 1 марта 1920 года, А. М. Федоров и П. А. Нилус познакомили их с болгарскими литераторами: с профессором Баяном Пеневым, который превосходно знал русскую литературу, и с его женой Дорой Габбе — известной поэтессой, восхищавшейся талантом Бунина, а также с Александром Дмитриевичем Дзивговым. Бунина с женой поселили, как сообщает болгарский писатель С. Чилингиров в статье «Иван Алексеевич Бунин в Болгарии» [738], «как большинство русских эмигрантов, в гостиницу „Континенталь“, на углу улиц Леге и Ютементина. Эта гостиница была превращена болгарскими властями в чисто русский дом, с чисто русским управлением, в котором беженцы едва ли не пользовались правами экстерриториальности <…> Смешение возрастов, сословий, служебных и общественных положений не раз приводили к столкновениям, еще больше увеличивавшим хаос в гостинице, похожей на растревоженный улей <…> В такую среду попал Бунин тотчас после приезда в Софию. В силу того пиетета к писательской личности, который был присущ русским интеллигентам, ему были отведены две комнаты, одна против другой, с очевидным желанием создать для него приемлемую, более домашнюю обстановку».

В Болгарии для Бунина жизнь началась с приключений: он был начисто обворован и остался без средств к жизни. При этом похищены были три золотые медали, полученные им от Академии наук вместе с Пушкинской премией. В то же время судьба, писал Бунин, оказалась «удивительно великодушна: взяла с меня большую взятку, но зато спасла меня от верной смерти». В театр «Одеон», куда он был приглашен — в первые ряды — на лекцию известного тогда журналиста И. Я. Риса, во время которой произошел взрыв под сценой театра, он опоздал.

Бунин был приглашен также «на вечернюю пирушку» к С. Чилингарову, где был и военный министр. Чилингаров прочел Бунину «по-болгарски несколько его стихотворений. Переводы понравились ему <…> Завязался разговор о влиянии русской литературы в Болгарии. Оно показалось Бунину исключительным и совершенно неожиданным. Каждый новый факт трогал и волновал его до слез.

Федоров и Нилус <…> показали ему на мои книжные полки.

— Убедитесь сами!

Бунин встал и начал всматриваться в ряды книг: Толстой, Чехов, Пушкин, Лермонтов… Как, и первое издание „Записок охотника“?

— Да, и первое издание стихотворений Тютчева, — победоносно отвечал я, показывая ему русский экземпляр.

Бунин взял его в руки, раскрыл и стал читать вслух. Потом, захлопнув переплет, воскликнул:

— Александр Митрофанович, да ведь мы дома!

Бунина просили читать лекции по новой русской литературе в Софии, его приняли в Совет университета „академиком“ и „профессором“». Тогда он еще не знал — не решил окончательно, — останется ли в Болгарии.

В середине марта, прожив восемнадцать дней в Софии, он уехал в Белград. Газета «Заря» сообщала 19 марта, что Бунин «выехал на несколько дней в Белград». Болгарское правительство предложило бесплатный вагон и немного денег. Путь был долгий, тяжелый, вагон «поежечасно и весьма грубо осаждали русские беженцы», — писал Бунин Баяну Пеневу 30 апреля 1920 года ^[739] . В Белграде жить пришлось «в этом вагоне, возле вокзала на запасных путях, — так был переполнен в ту пору Белград» ^[740] .

Неожиданно пришла из Парижа телеграмма Бунину от М. С. Цетлин, адресованная на русское посольство: «Виза в Париж и тысяча французских франков» ^[741] .

Лекции читать в университете он не приехал.

В Париж Бунины прибыли 28 марта 1920 года. Начались долгие годы эмиграции — в Париже и на юге Франции, в Грассе, вблизи Канн.

Иван Алексеевич и Вера Николаевна жили в Париже «два первых месяца» в доме 118 на rue de la Faisanderie — в огромной квартире Марии Самойловны и Михаила Осиповича Цетлиных, с которыми они встречались еще в Москве в 1917–1918 годах. В конце мая или в начале июня 1920 года поселились на улице Жака Оффенбаха, сняли здесь квартиру в доме номер один (на третьем этаже, откуда в следующем году, 7/20 декабря 1921 года, перебрались на пятый, в квартиру напротив комнат П. А. Нилуса).

Летом 1920 года Бунин познакомился с П. Б. Струве. Петр Бернгардович приехал из Крыма в Париж для переговоров с Францией о признании правительства Юга России, которое возглавлял А. В. Кривошеин, главнокомандующим армией был генерал П. Н. Врангель. Струве состоял управляющим внешними сношениями (министром иностранных дел); переговоры были успешны.

Пятнадцатого июня П. Б. Струве пригласил Ивана Алексеевича и Веру Николаевну в Café Voltaire. В этом доме, пишет Вера Николаевна, жил Камилл де Мулен (о нем Бунин написал рассказ), а в этом ресторане часто бывал историк М. М. Ковалевский. Петр Бернгардович, по ее словам, «человек обаятельный, он остроумен и тонок» (Дневник П, 14). К Бунину относился «любовно»; предложил ему возглавить национальную лигу, Иван Алексеевич попросил прислать программу.

По возвращении в Крым Струве прислал из Севастополя 26/13 августа телеграмму Бунину; в письме 1/14 августа он сообщал: «Переговорив с А. В. Кривошеиным, мы решили, что такая сила, как вы, гораздо нужнее сейчас здесь у нас на Юге, чем за границей. Поэтому я послал вам телеграмму о вашем вызове» ^[742] .

Что ответил Бунин, неизвестно. В Крым не поехал. В ноябре армия Врангеля потерпела поражение в сражении за Перекопский перешеек. По словам Веры Николаевны, чувство такое, будто «теряешь близкого человека» (Дневник II, 18). Вскоре «Правительство Юга России» пало.

Бунин сотрудничал в издательстве «Русская земля», которое было создано в Париже в 1920 году. Оно напечатало его книги «Господин из Сан-Франциско» (1920), «Деревня. — Суходол» (1921), «Чаша жизни» (1922). Он также взял на себя обязательства по редактированию классиков, издаваемых парижским «Объединением земских и городских деятелей». Оно выпустило книги: «Русские писатели», под редакцией академика И. А. Бунина, т. 1. Фонвизин. — Капнист. — Грибоедов; «Русским детям», народные песни, сказки, шутки.

Бунин с первых лет эмиграции, как и до этого, с беспокойством наблюдал за тем, что происходило в России. Он не безмолвствовал, когда писатели — русские или европейские — мирились с большевистским режимом или, подобно Горькому, восхваляли этот режим и советских вождей.

В 1920 году Иван Алексеевич выступил с резко полемической статьей против Горького «Суп из человеческих пальцев. Открытое письмо к редактору газеты „Times“». В ней он приводит текст письма Горького к английскому писателю Герберту Уэллсу. Горький возмущался заметкой какого-то англичанина в газете «Таймс», писавшего, что во время поездки в Россию он в одной из коммунальных столовых в Петербурге ел суп, в котором плавали человеческие пальцы. Горький обращается к Уэллсу: «Мы, русские, все-таки еще не дошли до каннибализма, и я уверен, не дойдем, — а Европа нас не понимает и хочет задушить». Бунин, возражая Горькому, пишет: